На двух главных участках фронта, выбранных для атак с севера, 3 500 орудий и тяжелых минометов должны были огнем расчистить путь для двенадцати пехотных дивизий, трех танковых и двух кавалерийских корпусов.
Первые залпы прогремели в утренней тишине как раскаты грома. В непроглядном тумане наблюдатели не могли корректировать огонь, да этого и не требовалось. Все объекты были пристреляны за несколько дней до начала наступления. Снаряды ложились точно в цель.
Земля дрожала так, будто началось землетрясение. Лед на лужах потрескался, и они стали похожи на старые зеркала. Обстрел был настолько мощным, что гул орудий разбудил офицеров 22-й танковой дивизии немцев, находившейся в 30 километрах от места событий. В дивизии не стали ждать приказаний сверху, обстановка и так была ясна. Танки стали немедленно готовить к бою.
Русские солдаты в расположениях Донского и Сталинградского фронтов тоже слышали отдаленные раскаты орудийных залпов. На все вопросы о том, что происходит, командиры были вынуждены отвечать, что ничего не знают.
Соблюдалась строжайшая секретность. До самого исхода сражения, пока не стал ясен его окончательный результат, не делалось никаких заявлений. В своей речи по поводу 25-ой годовщины революции Сталин лишь намекнул на возможность активных действий. Он сказал: «Будет и на нашей улице праздник».
Час спустя советские стрелковые дивизии, не дожидаясь поддержки танков, двинулись вперед. Батареи «катюш» продолжали обстрел вслепую, перенеся огонь в глубь румынских позиций. Орудия теперь били по второй линии обороны и румынской артиллерии. Плохо вооруженные румынские пехотинцы, ошеломленные мощным артиллерийским обстрелом, все-таки оказали красноармейцам серьезное сопротивление и храбро сражались. «Атака отбита», – докладывал в штаб немецкий офицер-связист из 13-й румынской пехотной дивизии. Второй удар русских, на этот раз при поддержке танков, также был отражен.
Внезапно грохот разрывов затих. Советская артиллерия прекратила огонь. Густой туман только усиливал тишину, повисшую в воздухе. Несколько минут спустя румыны услышали рокот танковых двигателей. Массированная артподготовка превратила нейтральную полосу в месиво из снега и грязи, что сильно затруднило продвижение «тридцатьчетверок». А ведь танкистам, помимо этого, нужно было строго придерживаться узких проходов в минных полях. Саперы сидели на броне за башнями танков второй и третьей линии. Если танк из первой линии подрывался на мине, звучала команда: «Саперы, вперед!» и они, под огнем румынской пехоты, бежали прокладывать для танков новый маршрут.
Румынские солдаты отважно сражались, отразили еще несколько атак русской пехоты и подбили много танков, и все же они были обречены. Советские танки группами прорывали оборону румын, атаковали с флангов и тыла. Чтобы сэкономить время, русские танкисты нанесли по румынским позициям лобовой удар и около полудня полностью сокрушили их. 4-й танковый и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса Красной Армии устремились в глубь расположения 4-го румынского корпуса в районе Клетской и взяли направление на юг. Советские кавалеристы на косматых низкорослых казацких лошадях, с автоматами за спиной галопом неслись вслед за танками, почти не уступая им в скорости.
Полчаса спустя тридцатью километрами западнее 5-я танковая армия генерала Романенко сломала оборону 2-го румынского корпуса. Широкие гусеницы «тридцатьчетверок» легко смяли проволочные заграждения и проутюжили траншеи. За танками следовал 8-й кавалерийский корпус. В его задачу входило прикрытие правого фланга атаки и расширение кольца окружения к западу.
Ближе к обеду ветер немного разогнал туман, и в воздух поднялись несколько эскадрилий из 2-й, 16-й и 17-й воздушных армий русских. Или аэродромы Люфтваффе находились в условиях худшей видимости, или немцы просто не хотели рисковать, но германские самолеты в тот день в небо не поднялись. «Опять русские мастерски воспользовались плохой погодой, – записал Рихтгофен в своем дневнике. – Дождь, снег, ледяной туман сделали полеты невозможными. Не удалось бомбовыми ударами помешать противнику перейти Дон».
До 9.45 штаб 6-й армии не был официально уведомлен о начале наступления Красной Армии. Столь замедленная реакция говорила о том, что на текущий момент обстановка расценивалась как серьезная, но не катастрофическая. В Сталинграде даже продолжались атаки с применением танков.
В 11.05 генерал фон Зоденштерн, начальник штаба группы армий «Б», позвонил Шмидту и сообщил, что 48-й танковый корпус генерала Гейма послан в район севернее Большого для поддержки румынских частей. (Фактически корпус наступал в районе Клетской, но неожиданно от Гитлера пришло указание сменить направление движения, что привело Гейма в бешенство.) Зоденштерн полагал, что части 11-го корпуса генерала Штрекера необходимо перебросить для укрепления обороны восточнее Клетской, где держалась 1-я румынская кавалерийская дивизия. Но пока в этом районе было замечено всего двадцать танков противника. Немцы не сочли это серьезной опасностью. В 11.30 один из полков 44-й австрийской пехотной дивизии получил приказ вечером начинать двигаться на запад. Между тем части 6-й армии уже практически потеряли возможность покинуть район большой излучины Дона. Свобода их передвижения была резко ограничена.
Несмотря на усиленную работу связистов и дополнительно проложенные телефонные линии, подробной информации о происходящем почти не было. Первые сообщения начали поступать в штаб 6-й армии более чем через два часа после прорыва русских. Новости принесли сами красноармейцы на броне своих танков, 4-й танковый корпус генерал-майора Кравченко пронзил боевые порядки 13-й румынской пехотной дивизии насквозь и оказался всего в шести километрах от Громкого. Эта новость посеяла панику в румынских штабах. Офицеры в страхе бежали, побросав в грузовики ящики с документами и личные вещи. Что происходило дальше к западу, где атаковала 5-я танковая армия Романенко, было вообще неизвестно.
Идея послать 48-й танковый корпус для контратаки на северном направлении показывает, насколько рабская психология была присуща немецким генералам. Они беспрекословно выполняли даже явно ошибочные приказы Гитлера. Обычно в немецком танковом корпусе насчитывалось больше машин, чем в советской танковой армии, но в 48-ом корпусе боеспособных танков не хватало даже на дивизию. В 22-й танковой дивизии немцев осталось всего тридцать машин и так мало горючего, что приходилось брать его у румын. По всей армии ходила шутка о «мышах-саботажниках», однако вскоре солдатам стало не до смеха. Обстановка все ухудшалась.
Противоречивые приказы только усугубляли ситуацию. Вместо того чтобы держаться ближе к корпусу Гейма, 1-я румынская танковая дивизия отклонилась от него на марше. К тому же русские неожиданно атаковали штаб румынской дивизии. Во время боя вышла из строя рация – единственное средство коммуникации. Связь со штабом генерала Гейма была потеряна на несколько дней.
Самым удивительным оказалось, пожалуй, то, что Паулюс никак не отреагировал на происходящее в эти тяжелые для вермахта дни – генерал бездействовал. 16-я, 24-я танковые дивизии и другие части завязли в боях в Сталинграде. Так ничего и не было сделано для доставки топлива, боеприпасов и продовольствия к дивизиям.
Во второй половине дня 19 ноября советские танки колоннами продолжали двигаться в южном направлении. Поскольку ориентиров в заснеженной степи почти не было, танкисты использовали местных жителей в качестве проводников. Но этого оказалось недостаточно. Видимость была настолько плохая, что командирам приходилось ориентироваться по компасу. Снег заносил глубокие балки; местами высокая, покрытая инеем степная трава выглядывала из-под сугробов, а дальше тянулось обманчиво ровное пространство. Танки так бросало из стороны в сторону, что только мягкие кожаные шлемы спасали экипажи от серьезных повреждений. И все же не обошлось без многочисленных переломов, в основном рук. Несмотря на это, танковые колонны продолжали движение.
Командиров 4-го танкового корпуса, продолжавшего марш к югу от Клетской, особенно беспокоила уязвимость левого фланга. Контратаки немцев можно было ожидать в любую минуту. Румыны были уже не способны атаковать. Буран усиливался, снег забивал смотровые щели и не давал возможности прицеливаться. Около четырех начало темнеть, и командиры приказали включить огни, иначе нельзя было двигаться дальше.
На западном участке прорыва танкисты из 26-го корпуса генерала Родина увидели впереди сильный пожар. Горела колхозная усадьба. Ее подожгли немцы, прежде чем начали стремительное отступление. Противник как бы предупреждал о своем присутствии. Не успели танкисты выключить фары, как германская артиллерия открыла огонь.
Немного правее 1-й танковый корпус Баткова наткнулся на пресловутый 48-й танковый корпус немцев. Немецкие танкисты еще не исправили неполадки в энергосистеме, а узкие гусеницы их танков увязали в снегу. Бой в темноте носил беспорядочный характер. Обычное немецкое превосходство в тактических навыках и координации действий было окончательно потеряно.
