Виталий Поликарпов - История нравов России

Поиск смысла жизни, истины и правды, добра всегда связан с эмоциями и аффектами, со страстями и чувствами, что сказывается на нравах русского человека, характеризующихся могучей силой воли. И в этом плане нельзя не согласиться со следующим утверждением Н. Лосского: «Отсюда понятна страстность русских людей, проявляемая в политической жизни, еще большая страстность в жизни религиозной. Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость суть порождения этой страстности» (156, 263). Примеров этому не счесть; выше уже говорилось о том, что в состоянии фанатической нетерпимости многие тысячи старообрядцев обрекли себя сознательно на самосожжение; к этому следует добавить и факты этого фанатизма и страстности в конце XIX века — самозакапывание в землю во имя религиозной идеи.

Русский максимализм и экстремизм в его крайней форме прекрасно выражен в стихотворении А. К.Толстого:

Эти нравы типичны для русского человека, они есть проявление его широты характера, его души[21]. Многие писатели и исследователи указывают на связь характера, норова народа и окружающей его своенравной природы. Так, В. Ключевский пишет, «что природа Великороссии «часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги».(119, 60). Такого рода склонность дразнить счастье, играть в удачу и выражается в знаменитом русском «авось». В этом есть доля истины, но есть и интересы.

Со страстностью и фанатизмом удивительным образом уживается и обломовщина, леность и пассивность, прекрасно изображенная в романе И. Гончарова «Обломов». Часто этот порок русского человека преувеличивают, считая его врожденным свойством нашего народа; во многих случаях обломовщину объясняют влиянием крепостного права (достаточно вспомнить суждения Добролюбова на этот счет). Разумеется, крепостное право сыграло определенную роль в появлении обломовщины, лености русского крестьянина и представителей других сословий общества. Однако считать обломовщину порочным нравом, национальной русской болезнью — значит возводить клевету на наш народ. Прав Н. Лосский, когда пишет: «Гончаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скучных мелочей труда и порождающие в конце концов леность… он нарисовал образ, имеющий общечеловеческое значение: обломовщину он изобразил в той ее сущности, в которой она встречается не только у русского народа, но и во всем человечестве» (156, 271). Леность русского человека представляет собой оборотную строну его высоких нравов, реагирующих на недостатки социальной действительности.

Одним из нравственных качеств русского народа является его доброта в ее многоразличных проявлениях. «Кто жил в деревне, — отмечает Н. Лосский, — и вступал в общение с крестьянами, у того, наверное, всплывут в уме живые воспоминания об этом прекрасном сочетании мужества и мягкости» (156, 290). Из многовековой истории известна доброта, милосердие русских солдат (вчерашних крестьян) в отношении неприятеля. Во время Севастопольской кампании раненых французов «уносили на перевязку прежде, чем русских», говоря: «Русского–то всякий подымет, а французик–то чужой, его наперед пожалеть надо». И во время русско–турецкой войны 1877–1878 гг. наш солдат кормит измученного в бою и захваченного в плен турка: «Человек тоже, хотя и не хрестьянин», — записывает Достоевский в своем «Дневнике писателя») (81, 1877. Май–июнь, 1,1; июль–август, 111,4). Доброта русского народа, как известно, проявляется и в отсутствии злопамятности, в жалостливости. Хотя среди русских крестьян наблюдались и жестокие, злые нравы — иногда в крестьянском быту мужья в пьяном виде избивали своих жен.

И вместе с тем, необходимо учитывать дифференциацию нравов крестьян на громадной территории Российской империи. Так, в сохранившихся от XVIII — первой половины XIX вв. письмах сибирских крестьян, а также в воспоминаниях, записях песен, разговоров муж обращается к жене по–разному: «хозяйка», «жена», «мать» (в присутствии детей), по имени, по имени–отчеству, но никогда — «баба» (167, 99). В Сибири выражения типа «мужик» и «баба» употребляли только в бранном смысле.

Русскому крестьянину присуще трудолюбие, представления о чести и бесчестии; репутация честного человека много значила в глазах хлебороба: «Беден, да честен», «Гол, да не вор», «Честь чести и на слово верит». Честный человек, по мнению крестьян, это прежде всего человек трудолюбивый. На это обратил внимание А. Кюстин: «Русский крестьянин трудолюбив и умеет выпутываться из затруднений в всех случаях жизни» (144, 225). Бездельники и пьяницы нередко становились кликушами и колдунами, сводящими счеты со своими односельчанами; В. Даль описывает, как он их вылечил, когда работал управляющим в имении одного графа (75, 75). Бесчестным у крестьян считалось покушение на чужую собственность — воровство, поэтому «вора бьют и отдыхать не дают» и т. д. Уважение к чужой собственности, бережливость — нравы, естественные для земледельца, причем они сочетались с гостеприимством. Гостеприимство среди крестьянских нравов находилось на первом месте — не принять гостя или отказаться от приглашения считалось проявлением невежества и невоспитанности.

Нравы русского народа характеризует также любовь к красоте, артистическое восприятие мира. «Любовь к красоте и дар творческого воображения, — подчеркивает Н Лососий, — принадлежат к числу факторов, содействующих высокому развитию искусства в России» (156, 306). Достаточно вспомнить изумительные произведения иконописи, красоту богослужений, прелесть русской литературы и поэзии, великолепную живопись и др., питаемые чувством красоты нашего одаренного многосторонними талантами народа.

И наконец, нельзя забывать еще одно ценнейшее нравственное качество русского народа — чуткое восприятие чужих душевных состояний^ сопереживание. Вот почему возникает живое общение даже весьма мало знакомых друг с другом людей. В. Шубарт говорит: «Русский переживает мир, исходя не из «я» и не из «ты», а из «мы» (156, 258). Этот нрав является основным источником признания обаятельности русского народа. И именно «мы», крестьянская община, разрушаемая под видом европезации нашей культуры, оказалась причиной (одной из причин) революционных потрясений начала нашего столетия.

В наше время достаточно широко распространено представление о том, что нравы рабочих и мастеровых в императорской России были грубыми, жестокими, что в рабочей и мастеровой среде господствовали пьянство и мордобитие, что это, по сути, нравы люмпенов, подонков общества. В немалой степени утверждению такого рода представления способствовали произведения А. М.Горького, в частности, его роман «Мать». Однако в действительности это не так, ибо историческая реальность не укладывается в идеологические схемы того или иного писателя, тем более если они служат определенной цели — показать изначальную порочность нашего народа, в том числе и слоя мастеровых и рабочих. Что за этим стоит, объяснять, очевидно, не стоит и так все ясно — использовать интеллектуальные и материальные ресурсы нашего отечества в интересах западного мира. Вот почему необходимо показать реальную картину нравов рабоче–мастеровой среды в истории нашего многострадального отечества на протяжении почти трех веков. Мастеровые издавна пользовались на Руси почетом и уважением за их нравственные качества, за создание произведений, выступающих образцами искусства для последующих поколений (здесь имеется в виду ювелирное, живописное, фарфоровое, оружейное, строительное и пр. дело). Нравы мастеровых, их высокое умение не только воплощались в жизни общества, но и оказывали заметное влияние в силу духовности на окружающих. Понятно, что именно крестьянская община была своего рода «колыбелью» формирования русских мастеровых, которые объединялись в артели.

В своей книге «Русский труд» О. Платонов так пишет об этом поистине удивительном феномене русской истории: «Русская артель была добровольным товариществом совершенно равноправных работников, призванным на основе взаимопомощи и взаимовыручки решать практически любые хозяйственные и производственные задачи. Объединение людей в артель не только не ограничивало дух самостоятельности и предприимчивости каждого артельщика, а, напротив, поощряло его. Мало того — артель удивительным образом позволяла сочетать склонность русского человека к самостоятельному и даже обособленному труду с коллективными усилиями» (205, 55). Русская артель находится в кровном родстве с общиной, в народной жизни они неразрывно переплетались между собой; следовательно, нравы мастеровых существенно не отличались от нравственных качеств русского крестьянина, хотя и имели свои особенности.