С этих заводов и фабрик не брали никаких податей, к ним приписывали целые деревни, чтобы обеспечить их рабочими и некоторым количеством денег для начала. Иностранцы–хозяева заводов обязывались нанимать всяких людей «по доброте, а не в неволю», тесноты и обид никому не чинить и промыслов ни у кого не отнимать. «Все эти фабрики и заводы, за исключением разве тульских заводов Виниуса и Марселиса, — пишет С. Князьков, — были очень невелики и едва ли достигали размеров средней руки мастерской нашего времени. Это было еще только зерно, начало промышленности, больше интересные деловые опыты, устраиваемые правительством, чем самое дело» (124, 305). Характерной чертой такого рода промышленности допетровской державы является то, что опа представляла собою мелкое производство и что московский купец предпочитал скупать продукты труда мелкого производителя и держать его в полной зависимости, «не обращая его в наемного рабочего», — отмечает М. Туган — Барановский (272, И), т. е. тогда практически не существовало фабричного производства и соответственно — фабричного рабочего.
И только при Петре Великом в России возникло крупное производство; после его смерти насчитывалось уже 233 казенных и частных фабрик и заводов. Петровские фабрики и заводы такое же создание великого реформатора, как и преобразование внутреннего административного устройства государства, новая организация армии, распространение начал европейской культуры в высших слоях общества и вообще европеизация России. Однако созданная им крупная промышленность, считает М. Туган — Барановский, не была капиталистической, ибо она не основана на наемном труде — отсутствовал класс свободных рабочих (272, 23).
Сама жизнь поставила проблему нужных рабочих рук для фабрик и заводов; поэтому при их учреждении владельцам давалось право свободно нанимать русских и иноземных мастеров и учеников, «платить им за труды достойную плату». Иногда к фабрике приписывались целые села, но в большинстве случаев фабриканты и заводчики должны были сами приискивать себе рабочих путем найма и в основном на фабрику приходил всякий сброд. В силу существующих обстоятельств «главным контингентом фабричных рабочих были беглые крепостные и казенные люди» (272, 24). И все равно рабочих рук не хватало, поэтому Петром Великим был издан ряд указов, в соответствии с которыми на горных и железноделательных заводах организовывались школы, куда набирали грамотных солдатских, подъяческих и поповских детей, а на фабрики посылали женщин, виновных в разных проступках. Последующими указами 1736, 1753,1762 и 1771 годов велено отдавать на фабрики бродяг, нищих и публичных женщин (209, т. V, 3313; т. VI, 3808; т. XV, 11485; т. XIX, 13664). На фабриках, например, Петербурга в 1762 году были распределены забранные полицией праздношатающиеся и способные к труду солдатские, матросские и других служилых людей жены.
Таким образом, котингент фабричных рабочих состоял из самых разнообразных социальных элементов: беглые крепостные, бродяги, нищие, публичные женщины, преступники. В отличие от западноевропейских мануфактур, получивших прекрасно обученных рабочих из бывших ремесленников, российским фабрикам даже необученных рабочих негде было взять, и поэтому прибегали к вышеописанным полицейским мерам. В таких условиях пришлось перейти к принудительному крепостному труду, и фабрика приняла характер рабочего дома, в котором порядок поддерживался суровой дисциплиной, а поощрением к труду служили телесные наказания.
Жизнь рабочих на фабриках XVIII века представляла собой мучительное существование с грубыми и жестокими нравами. По указу императрицы Анны Иоанновны фабриканты и заводчики получили право наказывать своих крепостных рабочих «домашним порядком», а также и отправлять их в Ком-. мерц–коллегию «для ссылки в дальние города или на Камчатку на работу, чтоб другим был страх». В случае бегства мастеровых с фабрики воеводы должны были их ловить и по учинении наказания отсылать обратно на фабрику (209, т. IX, 6858). Понятно, что эти отданные в неволю рабочие (посессионные крестьяне) не выдерживали тяжесть угнетения и оказывали сопротивление. Уже вскоре после появления посессионных крестьян, в 1752 году, на парусной и бумажной фабрике Гончарова, в Малоярославском уезде, произошел бунт, причем возмутившиеся крестьяне разбили высланную против них воинскую команду и отняли у нее пушки. Но после того присланные вновь три пехотных полка с артиллерией одержали верх и «привели крестьян к покорности» (310, 308). На фабриках порядок управления и нравы напоминали обращение с тюремными арестантами.
Нет ничего удивительного, что фабричные рабочие подавали жалобы Екатерине II, Павлу I, Александру I, Николаю I, за что многих из них подвергали битью плетьми, некоторых ссылали в Сибирь и отдавали в солдаты. Неповиновение рабочих владельцам было обычным на посессионных фабриках, возникали волнения, и в итоге посессионные фабрики в середине прошлого века были ликвидированы, более выгодными оказались формы труда, связанные со свободными рабочими. Интересно, что ликвидация крепостного права, а следовательно и вотчинной фабрики, привела в тому, что рабочие целыми массами бросали заводы и переселялись в другие губернии. «Бывших заводских рабочих так тянуло бросить постылые заводы, что усадьбы, дома и огороды продавались совершенно за бесценок, а иногда и отдавались задаром» (272, 245). Заводы внезапно лишились весьма значительной части рабочих рук, заменить же на Урале ушедших рабочих новыми было невозможно, что привело к сильному сокращению производства. Вот яркий пример влияния нравственности и прежде всего жестоких и грубых нравов на экономику!
О том, какие нравы господствовали в среде фабричных рабочих дореформенной России свидетельствует проект законодательства московского генерал–губернатора графа Закревского, регулирующий условия рабочего труда. И хотя этот проект не был утвержден законодательно, генерал–губернатор в конце 40‑х годов прошлого века собственной властью ввел содержащиеся в проекте правила для исполнения на фабриках. Прежде всего, данные правила строжайшим образом регулируют всю жизнь рабочего. Рабочие в праздничные дни не имеют права отлучаться из своих квартир (если они помещаются в фабричном здании) позже известного часа. Им запрещается принимать у себя на квартире знакомых и родных «ни для ночлега, ни в какое время, которое превосходит краткость обыкновенного свидания».
Далее, рабочим не дозволяется «курить сигареты и папиросы ни во время работ, ни в застольных помещениях и на дворе фабрики»; не разрешается «заводить кулачные бои и всякого рода вредные для других игры и шутки, игру в орлянку и в карты на деньги» и даже не дозволяется «употребление бранных и неприличных слов, под опасением взыскания в пользу доказчика пятидесяти копеек серебром и наказания исправительного со стороны полиции». По воскресеньям и праздничным дням рабочие должны ходить в церковь, «под опасением штрафа в пользу доказчика пять копеек серебром» (272, 147).
Интересно, что правила Закревского отнюдь не являются лишь историческим курьезом — еще в 80‑х годах прошлого века некоторые из них признавались имеющими силу на иных московских фабриках. В отчете фабричного инспектора за 1882–1883 годы отмечается, например, что правило об обязательном посещении рабочими воскресной и праздничной церковной службы, под угрозой штрафа в пользу доносчика, вывешено на стенах многих фабрик (271). В то же время правило о штрафе за произнесение бранных слов не прижилось, ибо в силу необразованности рабочих их невозможно удержать от этого, причем бранились они непреднамеренно, а штрафы превысили бы всю их зарплату.
В XIX веке фабричных рабочих вербовали, в основном, из крестьян; в первой половине этого столетия по вольному найму трудились государственные и помещичьи крестьяне. Фабриканты предпочитали рабочих из помещичьих крестьян в силу того, что они были более покорными, покладистыми. Немалую роль играло и то, что помещичьи крестьяне находились в полной зависимости от фабрикантов, уплачивавших за них помещику оброк. Перед нами особый слой так называемых «кабальных» рабочих — они работали очень плохо, однако их труд обходился весьма дешево, и фабриканты охотно к нему прибегали.
Экономист А. Бутовский следующим образом характеризует нравы кабальных рабочих, зависящие от поистине нечеловеческих условий их существования: «Самый дурной род работников составляли крестьяне, отдаваемые внаймы помещиками на чужие фабрики и заводы. Сколько ни умеренна иногда плата, взимаемая за подобную ссуду, одна только крайность может побудить предпринимателя к употреблению столь нерадивых и часто развращенных работников. От них нельзя ожидать никакого старания, никакого порядка; фабриканту угрожали ежеминутные побеги, воровство, плутовские шашни; мы слышали, что подобные работники, на которых не действуют ни увещевания, ни угрозы, часто гуртом оставляли заведения и останавливали работы в самые дорогие минуты» (36, 482).
