Не лучше обстояло дело и в рабочих слободках при фабриках, где тяжелая и изнурительная работа, весь уклад жизни калечил духовно и нравственно людей, не говоря уже о физической стороне дела (смертность среди рабочего класса в поре; форменной России была в два раза выше, нежели в зажиточных сословиях). Нравы рабочей слободки хорошо описаны в известном романе М. Горького «Мать».
«День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно, — пишет М. Горький, — День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен.
По праздникам спали до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать до — вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, — говорили и думали только о том, что связано с работой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди, из–за пустяков, бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка — убийством.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью» (68, 68–69). Описанные М. Горьким нравы фабричных рабочих типичны для рабочей среды Западной Европы на определенной стадии развития капитализма; об этом свидетельствуют нравы рабочих Англии первой половины прошлого века — этой родины классического капитализма.
Известно, что развитию капитализма в Англии способствовала пуританская этика, и тем не менее в 40‑х годах прошлого столетия Ф. Энгельс, ссылаясь на английские источники, писал о том, что «в массе почти везде наблюдается полное безразличие к религии» и рабочие не посещают церковь, что «рабочие много пьют», но считал это вполне естественным в условиях их жизни, принимая во внимание легкость приобретения спиртного (160, т. II, 357; т. И, 358–359). По данным П. И.Сумарокова, ежедневно в Лондоне насчитывалось до 100 тыс. человек «подгулявших». «Чернь предана пьянству, — писал он, — в шинках жертвуют трудами целой недели, и, отказывая иногда себе в пище, пресыщаются джином до потеряния рассудка». При этом «женский пол также любит крепкие напитки» и на улицах можно встретить пьяных женщин (262, 234), чего в России не наблюдалось.
Журналы того времени приводят сведения о том, что пьянство в Англии не уменьшается, а, напротив, растет; многие считали пьянство даже национальным пороком, причем рост пьянства связывался с обнищанием английского народа. Отечественный исследователь Н. А.Ерофеев в своей интересной книге «Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских 1825–1853 гг.» пишет: «Этому вряд ли следует удивляться, если принять во внимание огромное количество кабаков: так, в Эдинбурге один кабак приходился на каждые 15 семей, а в одном ирландском городке на 800 жителей насчитывалось 88 кабаков» (84, 224). Все это красноречиво свидетельствует о нравах английских рабочих, весьма далеких от распространенных тогда представлений, о высокой нравственности английского народа. Именно западный капитализм по меньшей мере два–три века осуществлял жесточайшую эксплуатацию народа, когда множество поколений были перетерты в атомарную пыль индустриальной машиной.
Понятно, что введение в России западноевропейских предпринимательских фабрик, что противоречило отечественному общинному укладу жизни, привело к нравам в среде фабричных рабочих, аналогичным нравам английских рабочих, обреченных вести скотский образ жизни. Верно замечает О. Платонов, что «фабрика, построенная на западноевропейских основах, разрушала не только привычный уклад жизни работников, но и ломала, уродовала самих работников — нарушала жизненный ритм, ослабляла здоровье» (205, 178). Общинные традиции русского народа требовали развития национальных фабричных ассоциаций, господства артельных отношений в промышленной сфере. Ведь западная схема прогресса, главным условием какового является замена всех национально–своеобразных форм человеческих отношений чистоганом и голой экономической рациональностью, отнюдь не является универсальной, и не было необходимости осуществлять ее в России.
Действительная картина нравов в рабоче–мастеровой среде императорской России была весьма многомерной и сложной, ибо кроме нравов, описанных М. Горьким, имелись нравы в среде высококвалифицированных рабочих. Упоминавшиеся выше «Записки очевидцев» петербургской жизни 1890–1910‑х годов следующим образом характеризуют нравы знаменитого оружейного завода в Сестрорецке: «Завод был небольшой, но имел прекрасных специалистов, рабочих и инженеров, которые пользовались в городе уважением» (100, 208). Вполне естественно, что уважали рабочих–оружейников за хорошие нравы, а не за пьянство, разврат, драки и невежество. К этому следует добавить нравы артелей, занимавших немалое место в российской промышленной жизни; они существовали на заводах и фабриках и обеспечивали стремительное развитие сталеплавильной промышленности (и других отраслей) в конце XVIII века. Однако ограничение артельных форм и механическое копирование западноевропейских форм организации труда наряду с крепостничеством, ставка на не присущий нашему сознанию индивидуализм и превращение рабочего в «винтик» производства послужили причиной отставания экономики от Запада. Поэтому необходимо видеть картину нравов рабоче–мастеровой среды Российской империи в ее дифференцированности и многокрасочности, иначе непонятны изящество каслинских изделий художественного литья, благодаря которым Петербург из города–крепости превратился в город–дворец, великая сибирская дорога, протяженностью 7,5 тыс. км, большинство старинных домов, до сих пор не нуждающихся в капитальном ремонте и т. д.
Не случайно великий русский ученый–патриот Д. И.Менделеев считал «ближайшим русским идеалом» общину: «Фабрика или завод около каждой почти деревни, в каждой почти помещичьей усадьбе — вот что одно может, по моему крайнему разумению, сделать русский народ богатым, трудолюбивым и образованным. И к постепенному достижению этого идеала я не вижу ни одного существенного препятствия ни в быте народном, ни в общих русских условиях…» (165, 273). Однако наш ученый не увидел отечественных интеллигентов–радикалов, которые, вопреки мудрой логике Маркса, подчеркивающего самобытность российского развития через общину, с ее крепкими нравами, ввергли страну в пучину бедствий.
Раздел 14. На социальном дне
Представляют интерес и нравы тех, кто в Российской империи находился на дне общества, нравы низшего слоя населения, состоящего из бродяг, преступников, живущих проституцией, нищих, тунеядцев, безработных, босяков, опустившихся, неработоспособных, сирот и детей бедняков. Этот низший слой люмпенов, или «пауперов», не участвует в производственном процессе, не выполняет общественных функций, не обладает социальным статусом и существует на те средства, которые либо добываются в обход общепринятых установлений, либо предоставляются из различного рода благотворительных фондов имущими классами и сословиями, чтобы не произошло социального взрыва. В современной научной литературе этот слой населения обычно именуется маргинальным, т. е. находящимся на обочине социальной организации общества.
Маргинальный слой населения присущ любому (за редким исключением) обществу, дифференцированному на имущих и неимущих, богатых и бедных; это явление в более или менее развитом виде имело место «почти во всех фазах общественного развития» (177, 7). Понятно, что объем маргинального слоя и его влияние увеличивалось во время кризисного состояния общества — это характерно для кризиса античных городов–государств, Римской и других древних империй служит выражением упадка феодальных государств средневековья, абсолютистских монархий XVII и XVIII веков; не избежала этого феномена и Российская империя под конец своего существования. К маргинальному слою, например, в Римской империи относились те, кто стоял на самой низшей ступени социальной лестницы — рабы, разорившийся и неимущий мелкий люд, уличная чернь, «пролетариат» в античном понимании этого слова. Это был крикливый и пестрый мир уличных попрошаек, шарлатанов, проституток, служителей сомнительных культов и пр., великолепно описанный в Петрониевом «Сатириконе». Автор этого произведения римской литературы одел в насмешливое веселье весь нищий, маргинальный мир, но человеку, умудренному историческим опытом, легко угадать в нем предвестника надвигающейся катастрофы; и, действительно, Римская империя погибла. Этот маргинальный слой сыграл поистине зловещую роль и в судьбах нашего народа и нашей культуры, ибо на него были ориентированы некоторые слои российской интеллигенции, захватившие в итоге власть после падения царского режима.
