Но тем не менее аргентинский народ рожден для демократии. Это предопределено историей: характер аргентинцев, сформировавшийся в колониальный период, отличается свободолюбием, независимостью, отсутствием склонности к подчинению и иерархии; Буэнос-Айрес был плебейским городом, не имевшим аристократии, а провинции, в которых существовало кастовое общество, постепенно изменились, особенно начиная с середины XIX в. Позднее мощные волны иммиграции способствовали развитию этой тенденции, поскольку иммигранты рассчитывали только на свои силы, способности и удачу; кроме того, дети этих иммигрантов, сформировавшиеся под влиянием системы образования, созданной деятелями «поколения 1880 года», вскоре потребовали себе место под солнцем.
Таким образом, история, несомненно, подтверждает стремление аргентинцев к демократии. Верно, что на некоторых этапах проявлялись авторитарные тенденции, отказ от выборов, но всегда это воспринималось как временное решение, как вынужденные меры, хотя некоторые считали их необходимыми. И каждый раз, когда в стране вновь проводились выборы, аргентинцы шли голосовать массово, я бы сказал, с ликованием. Поэтому аргентинцы исторически тесно связаны с политической демократией.
Похожей является ситуация с чувством равенства, характерным для аргентинского общества. Оно, так же как и стремление к демократии, имеет исторические корни. Путешественники XIX в. восхищались простотой обращения пеонов к хозяевам, что было так непохоже на раболепство и покорность, которые эти путешественники наблюдали в других странах американского континента. Итальянский иммигрант, обосновавшийся в аргентинском городе Колониа-Каройя, писал, приблизительно в 1870 г., своим родственникам, что наибольшее впечатление в Аргентине на него произвело то, что во время разговора с богатым человеком не нужно снимать шляпу.
Равенство не означает, что все люди одинаковы, но все должны иметь равные возможности для самореализации в обществе, никто не должен оказаться на обочине из-за отсутствия доступа к образованию, нельзя относиться к людям с презрением из-за того, что они бедны, нужно признавать во всех людях человеческое достоинство. Возможно, поэтому идеи социальной справедливости, выдвинутые Пероном, были признаны после первоначальных споров всеми, а законы, провозгласившие, что государство не может оставаться безразличным к судьбе обездоленных, продолжали действовать и после свержения Перона.
Демократия и равенство — это две стороны одной медали и два вектора аргентинской истории. Они сталкивались с препятствиями, иногда прерывались, но никогда не подавлялись полностью. Отказаться от демократии и равенства означает идти против души Аргентины. Не все страны Латинской Америки могут сказать о себе то же самое. И это итог исторического развития страны, один из уроков истории. Но есть и другие моменты, на которые необходимо обратить внимание.
В истории Аргентины бросается в глаза чередование столкновений, часто очень жестоких, и соглашений, показывающих политическую мудрость, терпимость и плюрализм аргентинских политиков. В книге, написанной мной несколько лет назад, я назвал это чередование «Конфликты и гармония», позаимствовав заглавие позднего труда Сармьенто.
К счастью, Аргентине не пришлось испытать эти ужасные и мучительные битвы (или, по крайней мере, в Аргентине они длились очень недолго), обескровившие многие братские народы Латинской Америки. Но иногда и в Аргентине политическая борьба велась очень жестко: в XIX в. это можно сказать о противостоянии унитариев и федералистов, в XX столетии это касается борьбы радикалов и консерваторов, перонистов и антиперонистов.
Были моменты, когда аргентинцы чувствовали себя разделенными, причем эти различия не были искусственными и имело смысл принять ту или иную сторону. В результате борьбы вокруг важных общественных ценностей возникали глубокие конфликты. Я не отрицаю обоснованности этих конфликтов и уважаю тех, кто принимал в них участие. Но я полагаю, что бороться нужно за нечто действительно важное. Один сторонник Иригойена в начале XX в. был готов умереть за дело своего лидера, потому что Иригойен боролся за народный суверенитет, за право народа голосовать на выборах. Это достойно уважения и было признано даже Пеллегрини в период амнистирования революционеров в 1905 г.
Такие столкновения служат для выработки общественных ценностей. В идеале участники этих конфликтов должны прибегать к истинно демократическому арбитражу — воле народа, свободно и мирно выраженной на выборах. Иногда так и происходит, а иногда нет. И тогда приходит время договоров, соглашений, альянсов. Они заключаются по-разному, но обычно стороны несколько отходят от первоначальных позиций, отказываются от амбиций и обязательств с целью разрешения конфликтов, которые в ином случае могут выйти из-под контроля.
Конституция 1853 г. являлась подобным соглашением — формулой примирения враждовавших провинций. Закон Саенса Пеньи также был в определенном смысле компромиссом, консервативный режим как бы говорил радикалам: «Откажитесь от революции и неучастия в выборах, мы гарантируем вам свободу выборов; если вы победите, мы признаем это, а если проиграете, мы будем править совместно». То же самое можно сказать о политических альянсах, основанных на понимании того, что отдельные партии — это части единого целого и, следовательно, они могут при определенных обстоятельствах признать свое сходство с другим частями целого.
Это сочетание конфликтов и гармонии свойственно всей истории Аргентины, и поэтому нужно восхищаться как деятелями, сыгравшими ключевую роль в противостояниях, конфликтах (например, Алемом, де ла Торре), так и теми, кто сумел добиться соглашений и примирения страны (например, Рокой, Ортисом). Из конфликтов и соглашений состоит история Аргентины. Жить в условиях постоянных столкновений невозможно, любое общество в определенный момент требует мира, братства. «Любая нация — это каждодневный плебисцит», — говорил Ренан, и этот плебисцит может основываться лишь на признании состоятельности противника.
Но также нельзя существовать в условиях перманентного соглашения, и это является уроком, который нам дает режим Роки, постепенно деградировавший из-за постоянного дележа власти и аморальности. Так что бывает время, когда нужны цивилизованные столкновения, и также бывает время, когда нужны достойные соглашения. Но нужно иметь в виду следующее: лучшее соглашение — это уважение к конституции и фундаментальным законам. Это базовое соглашение, устанавливающее систему сдержек и противовесов, создающее нерушимые правила игры, дающее способ ведения дел, который со временем приобретает священное значение.
Не стоит бояться столкновений, но нужно стараться, чтобы они не вышли из под контроля. Но также не стоит отвергать гармонию, так как общество — это не что иное, как совокупность гармоний, обычаев, традиций, различных форм выражения своих мыслей, жестов, страхов, предметов гордости, легенд, фантазий, мифов и реальностей. Мудрость народов должна состоять в умении дозировать конфликты, необходимые для прояснения обстановки, и заключать конструктивные и длительные соглашения.
Возможно, это кажется слишком абстрактным и высокопарным. Тем не менее на страницах этой книги много раз речь шла не только о конфликтах, столкновениях, но и о пактах и соглашениях. У Аргентины есть большой опыт в этом вопросе да и история в целом дает нам похожие уроки, которыми необходимо воспользоваться.
Теперь обратимся к одной из самых последовательных и устойчивых тенденций, существовавших на этих землях со времен испанского господства и, по-видимому, до наших дней. Я имею в виду стремление интегрироваться в европейскую цивилизацию, соединиться с Европой.
Читатель, вероятно, помнит содержание первых глав, в которых говорилось о борьбе Буэнос-Айреса и жителей Рио-де-Ла-Платы в целом за то, чтобы товары, шедшие в Потоси по невыгодному, длинному и дорогому маршруту, начали проходить через их территории. Эта борьба растянулась на два века, но в конце концов удалось добиться ввоза импортных товаров, предназначавшихся для рынков Буэнос-Айреса, Тукумана и Верхнего Перу, через Буэнос-Айрес, то есть торговые корабли начали использовать путь, проходивший через Южную Атлантику. Это означало более тесные связи с Испанией и благодаря этому с Европой.
Эта тенденция получила дальнейшее развитие после создания вице-королевства Рио-де-Ла-Плата, принятия Акта о свободной торговле и особенно после 1810 г. Несмотря на отдельные трудности, эта тенденция продолжала развиваться и превратилась в официальную политику аргентинских правительств после битвы при Монте-Касерос. Я еще не упоминал о значении Меморандума Элисальде. Это документ, составленный Руфино де Элисальде, министром иностранных дел в правительстве Митре, был ответом на приглашение его перуанского коллеги принять участие в Конгрессе в Лиме, целью которого являлось предотвращение враждебных действий, предпринимавшихся некоторыми европейскими державами (речь идет о 1864—1865 гг.) против латиноамериканских государств. Элисальде с почти грубой откровенностью заявил, что у Аргентины мало общего с остальными латиноамериканскими странами и она делает ставку на отношения с Европой. Он также добавил, что у Аргентины очень редко возникали проблемы с европейскими государствами; напротив, в Аргентину прибывали европейские иммигранты и капиталы, и в будущем страна рассчитывает на развитие этой тенденции.
