Почти неизвестный перонист сумел завоевать симпатии Дуальде. Речь идет о губернаторе провинции Санта-Крус Несторе Киршнере, примыкавшем в 1970-е годы к левым перонистам и уже давно выставлявшем свою кандидатуру на внутрипартийных выборах. Он считался прогрессивным перонистом, и Дуальде понял, что Киршнер обладал двумя необходимыми на тот момент качествами: быть левым и маловлиятельным. Первое требовалось для сдерживания социальных протестов путем сближения с недовольными. Время покажет, был ли прав Дуальде и сможет ли Киршнер править самостоятельно...
Прошло время, и я пишу это дополнение к «Краткой истории аргентинцев» почти два года спустя после вступления Киршнера на пост президента. Можно по разному оценивать его деятельность, но голоса, предвещавшие в 2001 г. всевозможные беды, были вынуждены замолчать. Аргентинское общество приложило огромные усилия для выхода из кризиса, и институты страны, по крайней мере формально, продолжают действовать.
Поэтому пришло время извлечь некоторые выводы из этой книги, которая становится уже слишком длинной...
В начале книги я писал, что попытка обобщить историю Аргентины в шестнадцати главах — это почти проявление неуважения к ней, так как исторический процесс очень сложен и в нем переплетено множество факторов. Различные события оказывают влияние друг на друга, и любая попытка упростить их в определенном смысле грешит против исторической правды, поиск которой должен быть целью любого историка. Также верно и то, что история неисчерпаема и непостижима по определению: невозможно описать ее в полном объеме, всегда будут отсутствовать некоторые важные фрагменты. Но попытка обобщить, показать наиболее важные, с моей точки зрения, аспекты истории Аргентины представляется оправданной, хотя многое, безусловно, осталось неупомянутым.
Итак, на этих страницах я постарался показать важнейшие процессы, лежащие в основе истории страны, и некоторые другие, более поздние события, оказавшие влияние уже на современную Аргентину. Вначале речь шла об отдаленных от нас по времени событиях, начиная с основания Буэнос-Айреса, а закончилось повествование в момент, когда наши собственные жизни и история переплелись воедино. На этом месте представляется благоразумным поставить финальную точку.
Так что в этой последней главе, видимо, нужно сказать об «уроках истории», хотя я считаю, что история не учит; история — это не наставница жизни, как сказал Цицерон двадцать веков назад. Хотя эту фразу затем повторяли многие, в том числе и Сервантес, я полагаю, что это ложь во благо, дань вежливости по отношению к этой науке. Если бы история действительно была наставницей жизни, то не совершались бы ошибки, которые обычно совершают общества и их лидеры, а мы, историки, были бы не только советниками, но и непогрешимыми жрецами для правителей и управляемых... Поэтому, хотя эта глава и называется «Уроки истории», ее содержание более скромно и не так претенциозно. То, что вы прочтете ниже, — это итоги изысканий одного историка.
Как я уже отмечал, историческому процессу свойственны и разрывы, и преемственность. При этом преемственность не всегда бывает очевидной. Из этого сочетания разрывов и преемственности складывается, если можно так выразиться, великая симфония аргентинской и мировой истории.
Одной из наиболее важных тенденций, проходящих красной нитью через историю Аргентины, является стремление аргентинского народа установить в стране федеральную систему. И речь идет не просто о политическом федерализме, а о типе общества, где региональная самобытность пустила глубокие корни и оказала влияние на страну в целом.
Это было показано еще в начале книги, так как сразу после основания Буэнос-Айреса началась борьба, иногда незаметная, почти подспудная, а иногда насильственная и сметающая все на своем пути, между двумя Аргентинами — столицей, расположенной на берегу Рио-де-Ла-Платы, вместе с прилегающими к ней районами, и другой Аргентиной, глубинной, охватывающей север, северо-запад, Куйо и Патагонию. Если в истории Аргентины есть диалектика, то она просматривается в столкновениях и соглашениях между Буэнос-Айресом и остальной страной.
И здесь нужно отметить очень любопытную деталь: Аргентина является федеральным государством по своему конституционному устройству и самобытности регионов, о чем было сказано выше. И тем не менее географическое положение Аргентины заставляет ее быть унитарной, зависеть от единого центра — Буэнос-Айреса. Регионы не могли превратиться в независимые государства, поскольку существовал лишь один выход во внешний мир — Буэнос-Айрес. Эти, по определению Хуана де Матьенсо, «врата в земли» превратились в место сбора пошлин, и правящие классы, а также народ Буэнос-Айреса дорого брали за то, чтобы распахнуть или приоткрыть врата; иногда эти врата закрывались вовсе.
Росас не слишком ошибался, когда писал в «Письме из асьенды Фигероа», что условия, существовавшие в США и Аргентине, были различны: в Соединенных Штатах федеральная система сложилась естественным путем, поскольку все тринадцать колоний, основавших страну, были морскими портами; в Аргентине лишь Буэнос-Айрес обладал выходом к морю. Несмотря на этот географический фатализм, история доказала, что у аргентинского народа федеральные наклонности, федеральный характер, и этот характер отразился в законах, конституции страны и оказался сильнее географического фатализма.
Но на практике Аргентина — это централизованная страна. Буэнос-Айрес запрещает и разрешает, приказывает, навязывает, собирает налоги, распределяет доходы, освящает и отменяет законы. Как сказано в «Романсеро»[60], «такова Кастилия, она возвышает и губит людей». Буэнос-Айрес возвышает и губит людей, правительства, экономические и политические планы. «Революция парка», как мы видели, или революции 1930 и 1943 гг. были чисто столичными движениями, и тем не менее их последствия почувствовала вся страна.
Изменится ли когда-нибудь такая ситуация? История (я продолжаю апеллировать к этой науке) показывает, что достижение истинного федерализма кажется все большей утопией. Но история также доказывает, что люди, благодаря своей фантазии и смелости, могут находить меры, частично ограничивающие с каждым разом все более удушающий централизм. Я остаюсь пламенным сторонником переноса столицы Аргентины; я написал об этом и привел доводы в пользу такого решения еще в начале 1982 г. в книге «Буэнос-Айрес и Аргентина». Я полагаю, что предложение президента Альфонсина о переносе столицы в город Виедма было во многом непродуманным и ошибочным, поэтому общество и даже его собственная партия отнеслись к этой идее очень холодно и вскоре забыли о ней. Но я продолжаю считать перенос трех ветвей власти в другой город, в уже существующий или в тот, который будет построен для этой цели, необходимым, и со временем данный вопрос станет еще более острым. Это не полностью решит проблему централизма, но заметно улучшит ситуацию.
Нужно понимать, что стремление аргентинцев к федерализму подлинно, у него глубокие исторические корни; иногда в истории Аргентины были подвижки в решении этой проблемы на основе реалистичных и продуманных планов. Мне кажется, что если и можно извлечь урок из аргентинской истории, то он состоит в следующем: стране необходим федерализм. Эта тема тесно связана с самобытностью аргентинских провинций, с их правом на самостоятельное развитие. Необходимо предотвратить поглощение людских и природных ресурсов провинций этим чудовищным и столь соблазнительным городом, каким является столь любимый нами Буэнос-Айрес. Повторяю, это является приоритетом и общенациональной проблемой.
Далее нужно отметить другой вектор, свойственный аргентинской истории. Я имею в виду тенденцию, направленную на совершенствование политической демократии, что тесно связано со стремлением к социальному равенству. Эта тенденция иногда просматривалась и в колониальный период, но с особой силой она проявилась после 1810 г.
Выше было показано, что Майская революция принесла новые идеи; в частности, схоластическая концепция общего блага была заменена на принцип народного суверенитета. Этот принцип был реализован на практике далеко не сразу. Иногда в истории Аргентины демократия состояла лишь в том, что народ избирал своего каудильо.
Но по мере развития страны были найдены юридические и политические формулы, позволившие направить стремление к демократии, существовавшее главным образом в народных массах, в мирное русло. Кульминацией этого процесса стало принятие закона Саенса Пеньи, хотя это и не означало автоматического установления идеальной политической демократии. Более того, закон Саенса Пеньи много раз нарушался, и власти, избранные народом на выборах, иногда оказывались сметены военными переворотами.
