шведские пленные содержались сносно, но многие, в противность данному слову, будучи выпущены, не возвращались, а другие, вступив в русскую службу, тайно убегали, почему пришлось учредить за ними более строгий надзор. Пропитание себе они снискивали разными изделиями, устройством фабрик и мануфактур, живописью; одни стали золотых и серебряных дел мастерами, другие делали карты, третьи превратились в точильщиков, портных, сапожников, парикмахеров, музыкантов, учителей; один завел в Тобольске кукольную комедию. Некоторым в Петербурге разрешено было просить милостыню.
Шведский капитан Миллер, во время пребывания в Сибири, описал остяков; полковник Шенстрем изучал обывателей (язычников) Сибири. Рассказывали, что калмыки и татары, разорявшие Эстляндию, Ингерманландию и Финляндию, увели не одну тысячу жителей из этих областей и распродали в Сибири, Персии и других местах. Посланник Бухарских татар желал купить шведских девиц, ибо его повелитель слышал, что шведы народ воинственный и он очень желал бы развести в своей стране хорошую воинственную породу. В такой своеобразной просьбе ему было отказано.
О личных отношениях Петра к пленным свидетельствуют общеизвестные факты о том, что после Полтавы Петр «пил за здоровье своих учителей, которые выучили его воевать»; после Гангута он указывает на шведского адмирала Эрншельда, как на храброго и верного слугу своего государя, достойного великой награды и т. д. Из Москвы Пипер был перевезен в Шлиссельбург, где вел уединенную жизнь. Он заболел и его посетили князь Меншиков и великий-канцлер. Хотя Пипер своим упрямством навлек немилость Царя, тем не менее, его положение было улучшено. Пипер заболел и Государь послал к нему своего лейб-медика и для пользования графа на несколько недель перевели в Петербург. В 1717 г. Сенат, по указу Великого Государя, приказал: «в губерниях, где есть шведские арестанты, никого в неволю не крестить и на русских под неволею не женить и замуж не давать». В 1723 и 1724 гг. последовали указы о том, чтобы силой у себя шведских военнопленных не держать и не препятствовать им возвращаться в свое отечество. Петр I разрешал пленным офицерам посещение кирки и знакомых, и описывал это разрешение в письме Прусскому королю.
По вопросу о пленных шли постоянные пререкания и делались взаимные укоры. Дневник первого министра Карла XII — Пипера — обилует жалобами на тяжелое положение военнопленных шведов, которым давали дурную одежду, плохо смотрели за их больными и пр. и пр. «От некоторых пленных, которых привезли из Переславля, мы (шведы) узнали, что с ними обращались очень жестоко, их били, на них налагали непосильные работы, мучили голодом и холодом, вследствие чего многие, потеряв терпение, восставали против стражи, что здесь (в России) называют мятежом. Они были до того несчастны и измучены голодом, что более не походили на людей.
Из того же дневника узнаем, что шведы жаловались на жестокое обращение с ними, и кн. Меншиков, говорят, ответил, что он на следующий день заставит произвести следствие, и действительно расследование было произведено, и выяснилось, что жалоба была подана не без основания.
Однако тот же дневник Пипера устанавливает, что его Величество прилагал все свое старание, чтоб пленные Его Королевского Величества не разъединялись и не приводились в православие, а также, чтоб при них оставлены были необходимые офицеры, которые заботились бы о их неприкосновенности.
Шведам обещана была такая же свобода в обращении, какой наши пленные пользовались в Стокгольме. И если затем от всех указанных обещаний делались отступления, то виноваты отдельные лица, переступавшие указы Царя. Особенно шведы жаловались на обращение их в православие. Это изумляло современников и продолжает удивлять нас. «Возвратясь от князя Гагарина, — читаем в дневнике Пипера, — Диттмар рассказывал, что князь относительно жалоб, касавшихся перекрещивания пленных, отозвался, что не может верить, чтоб все это происходило, после того, как Его Величество строго запретил священникам насильственно крестить кого-либо или совращать его от своей веры. Но так как Диттмар возражал, говоря, что может привести тому множество доказательств, то князь приказал полковнику Вараницкому расследовать дело.
Но имеются шведские заявления и иного характера.
Корнет Эннес, проживший тринадцать лет в Тобольске и пользовавшийся для своих записок сведениями, собранными у своих соотечественников, свидетельствует, что «с пленными офицерами в России вообще обращались хорошо; они пользовались большой свободой, если только вели себя тихо и порядочно....; но в случае неудачной попытки бежать, с ними поступали строго... Сосланные унтер-офицеры и рядовые... должны были исполнять тяжкие работы — особливо в сибирских рудниках и при построении Петербурга. Известно еще, что часть шведов (около 3 тыс.) посланы были на Воронежскую верфь.
При капитуляции Выборга был взят в плен Эренмальм. Его биограф (М. Г. Шюбергсон) отметил, что присмотр за пленными не отличался строгостью, так как они имели возможность обмениваться письмами даже с заграницей и завести знакомства с русскими представителями.
Строгие меры, принятые против пленных, обыкновенно вызывались обстоятельствами. Так например, прапорщик Дальберг, сын коменданта Риги, сделал попытку бежать через Финляндию и за это провел три месяца в тяжком заключении. Офицеры в Свияжске пользовались свободой и ходили по городу без караула; но (в апреле 1711 г.) они составили план бегства и собирались даже напасть на русские отряды, умертвить коменданта и всех русских офицеров, чтобы захватить оружие, порох и казну. Заговор был открыт. Виновных арестовали; зачинщиков заключили в оковы; капитан Рюль просидел в подземелье 10 лет, 10 человек было расстреляно, а всех остальных удалили в Тобольск.
Побеги и заговоры являлись взаимными, т. е. среди русских пленных проделывалось то же самое, чем проявили себя шведы. О своем избавлении кн. Яков Фед. Долгоруков писал Меншикову: «...генерал Клерк, по указу, велел нас везти через море «Вотницкое» на шведскую сторону в город Уму (Умео)... но всемилосердый Бог... дал нам юным благой случай и бесстрашное дерзновение, что мы могли капитана и солдат пометать в корабль под палубу и ружья их отнять». Так освободились из неволи более двадцати человек.
Жизнь шведов в Сибири — в Тобольске (до 900 офицеров), Томске, Соликамске, Тюмени и других местах — оказалась полна лишений, хотя пленные и пользовались некоторой свободой. Развлечения и утешения приходилось искать в труде и в слове Божием.
По сведениям брауншвейгского резидента Ф. X. Вебера, в Сибири находилось всего до 9 тыс. пленных шведов, считая с обер- и унтер-офицерами. На работы их не посылали. Жили они в крайней нищете. Для поддержания своего существования им приходилось усиленно работать. Шведы выстроили себе собственными руками кирку. В ней служил пастор, высланный из Петербурга. В продолжении трех лет губернатор Сибири кн. Гагарин роздал им свыше 15
