Разговор принимает иной уклон с появлением нового собеседника. Это Мессала, молодой человек знатного происхождения, поклонник старины. Начинается новый спор - о сравнительной ценности древнего и нового красноречия (15-26).
С защитой современного ораторского искусства выступает тот же Апр. Он доказывает, что изменение ораторского стиля, наступившее после Цицерона, отвечает более высоким художественным запросам культурно выросшей аудитории.
Литературная практика самого Тацита, отнюдь не чуждавшегося украшений "нового" стиля, заставляет думать, что автор диалога считает некоторые мысли Апра справедливыми. Мессала не оспаривает стилистических достижений послецицероновского времени, но подчеркивает "здоровый" характер старого ораторского искусства в отличие от бессодержательного легкомыслия и фиглярских приемов речи у современных краснобаев. Собеседование вступает в свой последний этап: разбирается вопрос о причинах упадка красноречия.
Тут мы снова имеем 2 речи - Мессалы и Матерна. Текст этой части диалога дошел в поврежденном виде. Утерян конец речи Мессалы и начало выступления Матерна. Если второй друг Матерна Секунд участвовал в диалоге, то его речь пропала в той же лакуне.
Мессала выступает с изложением общепринятой в то время точки зрения: в упадке красноречия повинно нерадение молодежи, небрежность родителей, невежество преподавателей. Речь Мессалы зачастую перекликается с трактатом Квинтилиана "Обучение оратора", вплоть до текстуальной близости. Вслед за Цицероном Мессала считает, что оратор нуждается в широком образовании и должен изучать философию. Тацит не случайно вложил эти малооригинальные мысли в уста наиболее молодого из участников собеседования. Более глубокое объяснение упадка красноречия в Риме он приберег для заключительного выступления Матерна.
По мысли Матерна, основной причиной, определяющей расцвет или упадок красноречия, является государственный строй. Наилучшая почва для развития ораторского искусства - демократическое устройство. Великое красноречие существовало в Афинах при Демосфене, в Риме - во времена Цицерона, т.е. в те эпохи, когда шла ожесточенная борьба политических группировок. "Великое красноречие есть питомец своеволия, которое глупцы называют свободой, спутник возмущений, подстрекатель необузданного народа" (40). Когда государственные вопросы решались народным собранием, когда судебные процессы зачастую имели политический характер, красноречие было важным двигателем общественной жизни, вызывало всеобщий интерес, стимулировало таланты. В условиях империи красноречие не может играть прежней роли. Теперь, когда государственные дела решает "мудрейший и один", когда преступления так редки и милосердие правителя делает ненужной функцию защитника, время великого красноречия прошло (41).
Это звучит монархически. Но внимательный читатель не может не вспомнить первой части диалога, где Матерн избрал героем своей трагедии Катона Младшего. Поклонник Катона не мог бы считать, что только глупцы именуют республиканское "своеволие" свободой. Читатель должен был понять, что идиллическая картина Рима, где "преступления так редки", легко допускает ироническое истолкование. Тацит нашел нужным смягчить свой пессимистический вывод о невозможности великого красноречия в условиях империи комплиментами по адресу "мудрейшего" и "милосердного" правителя, - не столько, конечно, Веспасиана, ко времени которого относится действие диалога, сколько того императора, при котором это произведение вышло в свет. Политическая двойственность Тацита, сочетающего признание неизбежности империи с ненавистью к деспотизму императоров и раболепию сената, пронизывает весь "Диалог" и отражается в двойственной обрисовке главного действующего лица Матерна.
Объяснение упадка красноречия политическими условиями империй не являлось совершенно новой идеей. Следы этого объяснения имеются в греческой литературе I в. н.э. Выдающийся памятник античной эстетической теории, трактат "О возвышенном", составленный в 40-х годах неизвестным греческим ретором, жившим в Риме, содержит рассмотрение вопроса о причинах отсутствия "возвышенных" дарований в современной литературе. Рассуждение облечено в форму диалога между автором трактата и неким "философом", который ссылается на "широко распространенный" взгляд, что выдающееся красноречие возможно только в условиях демократии. Условия римской империи с ее "справедливым рабством" напоминают "философу" клетку для искусственного выращивания карликов. Автор старается смягчить опасные мысли "философа" и от своего лица предпочитает обычное моралистическое объяснение измельчания талантов.
Мы можем назвать только одного сторонника того взгляда, который охарактеризован в трактате "О возвышенном" как широко распространенный. Это известный иудео-эллинистический философ I в. н.э. Филон Александрийский. Некоторые исследователи считали, что в трактате "О возвышенном" воспроизводятся мысли именно Филона. Более правдоподобно, однако, объяснять сходство между трактатом "О возвышенном" и Филоном наличием общих источников. Очень возможно, что эти источники относятся еще к эллинистической эпохе, что в них противопоставлялся упадок красноречия в эллинистических монархиях его расцвету в древних Афинах или в родосской демократии. Не исключена возможность, что таким источником был Посидоний. С возникновением Римской империи те же вопросы встали в Риме.
В отличие от автора трактата "О возвышенном" Тацит отнюдь не считает, что в его время отсутствуют возвышенные дарования. Он только полагает, что обладателям таких дарований нужно теперь обращаться не к красноречию, а к другим литературным жанрам. Матерн избрал поэзию, - для римского сенатора это необычный выход из положения. Сенатор Корнелий Тацит отказывается от красноречия ради историографии, и читатель "Диалога" должен оценить основательность его мотивов.
Дата написания "Диалога" определяется тем, что собеседование, относящееся к первым годам правления Веспасиана, происходило в дни "ранней юности" автора (1). Стало быть, произведение написано значительно позже. При Домициане оно по политическим условиям не могло бы выйти в свет. Естественнее всего думать, что трактат относится к первым годам II в., когда Тацит переходит от красноречия к своим историческим трудам. Портрет исторического деятеля в "Агриколе" и изображение народа в "Германии" еще не выходили, с точки зрения античной теории словесности, за рамки "ораторских упражнений". В первых книгах писем Плиния Тацит прославляется как крупнейший авторитет в области красноречия. В дальнейшем характер упоминаний Плиния о Таците меняется: это уже историограф, автор "Истории", которая начала, по-видимому, издаваться в 105 г. Переход писателя к новому жанру обосновывается в "Диалоге".
Любовь автора к ораторскому искусству, тоска по его былому и невозвратимому величию, в оболочке блестящего цицероновского стиля, создает вокруг "Диалога" мечтательную дымку и делает его одним из самых увлекательных произведений римской литературы.
III
Первый значительный труд Тацита - "История" (Historiae). В Риме этим заглавием часто пользовались при описании событий, современником которых был сам автор произведения. Однако выполнение не вполне отвечает той первоначальной программе, о которой мы узнаем из вступления к "Агриколе" (3). Тогда Тацит обещал сочетать в своем будущем труде "память прошлого рабства" со "свидетельством о нынешнем благополучии". В 97-98 гг. римский читатель естественно понимал это обещание как изображение мрачного правления Домициана и поворота, наступившего со времен Нервы и Траяна. "История" построена иначе. Она представляет собой рассказ о правлении Флавиев, начиная с гражданской войны 69 г., которая привела их к власти, вплоть до гибели последнего представителя династии - Домициана. "Нынешнее благополучие" оставлено в стороне, и автор считает нужным извиниться перед читателем, - и перед императором, - заявляя, что о "годах редкого счастья" при Траяне он расскажет в старости, если доживет (История, I, 1).
Также и это обещание, если считать, что писатель когда-либо к нему серьезно относился, осталось не выполненным. Закончив "Историю", Тацит обратился не к настоящему, а к более отдаленному прошлому. Его второй большой труд озаглавлен "От кончины божественного Августа" (Ab excessu Divi Augusti). Здесь дана история Римской империи после ее основателя Августа, рассказано о правлении Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона (14-68 гг.). Свой второй труд Тацит однажды называет (Анналы, IV, 32) "анналами", т.е. "летописью". Это не заглавие, а наименование историографического жанра, посвященного более раннему времени, чем "История", но в новое время "Анналами" стали называть самый труд вместо длинного и неудобного названия, которое ему дал автор. "Анналы" смыкаются с "Историей", которая становится их продолжением. Оба произведения составляют единое целое - историю Рима от 14 до 96 г. Как единое целое даны они и в рукописях9. Заглавие "История" восстановлено было только филологами XVI в. на основании античных свидетельств (Плиний Младший, Тертуллиан).
