И в таком случае, если эти самые параллельные миры и в самом деле существуют, то отделены ли мы от них навечно непроницаемой стеной? Или может быть среди множества наглухо запертых дверей где-нибудь все же есть хоть одна, что до сих пор остается слегка приоткрытой?
С каждым годом человечество овладевает все новыми знаниями, приподнимая завесу невежества, но в мире все еще остается слишком много непознанного. А все наши догадки и теории кажутся лишь призрачными тенями, танцующими на камнях нерушимой стены реальности.
И все же, как все-таки ничтожно мало мы знаем о самих себе! И как много явлений остаются без внимания лишь потому, что не подпадают ни под одну из общепринятых категорий!
Своим мы считаем тот мир, что развивается, неуклонно катясь по механистическим рельсам материализма, но разве помимо этого нет других путей? Разве можно исключить, что рядом проложены десятки других дорог, о которых мы ничего не знаем и даже не догадываемся об их существовании, по сей день довольствуясь единственным проторенным путем?
Майк Раглан налил себе еще кофе и положил дневник на стол. Ответы были ему неизвестны. Многое из того, что ему доводилось видеть и слышать, зачастую вызывало у него неподдельное изумление. За все те годы жизни, проведенные им в поисках, во время которых ему приходилось разоблачать плутов и выводить на чистую воду мошенников, исследовать дома с привидениями, общаться с медиумами, изучать культовые религии, он неожиданно для себя натолкнулся на кое-что действительно необъяснимое, что вызвало у него тогда вполне понятное беспокойство.
А что тот человек? Тот самый, которого он застиг у себя в комнате за кражей книги. Кто он такой? Зачем ему был нужен этот дневник? И крал ли он для себя или же для кого-то другого, кто подослал его сюда?
Сам не зная отчего, но Майк был более склонен думать, что вор был к нему кем-то подослан. Нет никаких сомнений в том, что он приходил сюда именно за тем, чтобы завладеть дневником, и, вполне возможно, он снова попытается вернуться за ним.
В душе он согласился с девушкой за стойкой, что в посетителе было нечто такое, делающее его непохожим на других, его словно окружала некая аура необычности. Но судя по всему, в своем деле он профессионал, человек, в совершенстве владеющий всеми приемами и методами подобной работы.
Майк взля в руки дневник. Это был обыкновенный блокнот с линованными страничками, в котором Эрик писал черным фломастером. Почерк был разборчивым, и читать было легко.
Высадился на вершине горы. Вблизи она выглядит совсем иначе, чем казалась с воздуха. Площадка своими очертаниями напоминает овал, имея совершенно ровную поверхность, местами покрытую выбивающейся из земли низкой порослью. Почва рыхлая, но кажется сильно засоленной. Вдоль одной из сторон возвышаются утесы, камни которых имеют совершенно гладкую поверхность. Склон горы здесь круто обрывается вниз, как, впрочем, и с остальных сторон. Такое ощущение, что эти гладкие каменные глыбы были здесь расставлены специально. Уму не постижимо. Создается впечатление, - может быть и ошибочное - что, возможно, когда-то в очень далеком прошлом вершина этой горы была облагорожена и возделывалась.
Обнаружил три наредкость хорошо сохранившиеся стены. Положил на них сверху большой лист фанеры. Вот и крыша готова. Теперь здесь можно будет спать, а также сойдет и за мастерскую на время строительства. Поставил стол для чертежей, сложил инструменты в угол, а в соседней комнате под навесом можно будет разводить костер.
Вид отсюда изумительный! Внизу протекает Сан-Хуан. А за рекой возвышается повернутая сюда торцем огромадная столовая гора, в длину протянувшаяся, наверное, на целых десять миль. В целом покатый склон, но последние триста-пятьсот футов у самой вершины - совершенно отвесная скала. Должно быть это и есть так называемая Ничейная гора. Что ж, видимо, у того, кто дал ей такое имя, были к тому довольно веские основания.
Воскресенье. Сегодня позволил себе расслабиться. Осматривался на новом месте, продолжал работу над стенами своего временного пристанища. Построено поразительно прочно. В раствор, по всей видимости, было добавлено для прочности какое-то пока еще неизвестное мне вещество. Совсем не похоже на другие горные хижины или дома индейских поселений, но со временем меняются стили, а каменщики, верно, учились мастерству непосредственно во время работы.
В том доме, что я планирую построить здесь, выполнив при этом большую часть работ собственными руками, будет десять комнат и внутренний дворик, его выложенные из дикого камня стены будут пристроены к тем огромным гладким валунам, что высятся у самого края вершины. На строительство уйдет примерно год, может быть больше. Это дом моей мечты, и я решил, что он должен стоять именно здесь, так как это едва ли не самое уединенное место во всей округе.
Понедельник. Проснулся, услышав свирепое рычание. Шеф стоит рядом, клыки оскалены, шерсть дыбом, и глухо рычит. Шеф наредкость крупный пес, весит целых сто шестьдесят фунтов. Вот уже не одно тысячелетие тибетский мастиф по праву считается одной из лучших пород сторожевых собак, и известны случаи, когда они вступали в схватку с медведями, тиграми или дикими яками, набрасываясь на любого, кто только осмелится посягнуть на его территорию.
До утра еще далеко. Я строго прикрикнул на него, но Шеф все равно продолжал рычать. Поднявшись с армейской раскладушки, что служила мне здесь постелью, я увидел, что из соседней комнаты выбивается слабое красноватое сияние. Поначалу мне показалось, что это пожар, но потом понял, что цвет странного сияния ничем не напоминает зарево от огня. Тогда, взяв пистолет, я шагнул в соседнюю комнату, в душе готовясь даже сам не знаю к чему. Здесь я остановился, и изумлению моему не было предела. Красноватое сияние исходило от проекта моего будущего строительства!
На нем появилась еще одна комната, начерченная на чертеже тонкой светящейся линией! И эта новая комната была круглой, точь в точь как кива скальных жителей!
Майк Раглан отложил дневник и взглянул в окно, на порхающие за стеклом снежинки. А на снегу были все еще четко видны следы недавнего визитера, ведущие от дома к шоссе, так что по крайней мере это был не сон.
Кофе остыл. Тогда Майк выплеснул холодный кофе в раковину, а затем поставил чашку под горячую воду, чтобы стекло снова прогрелось. Он любил горячий кофе, а в нагретой чашке он остывал не так быстро. Налив себе еще кофе, он вернулся на прежнее место у стола.
И не удивительно, что Эрик обратился именно к нему! Вот только все дело в том, что, по крайней мере на данный момент, самому Майку Раглану порядком надоело распутывать таинственные головоломки. Теперь он хотел просто пожить для себя, в мире и покое, чтобы было время для раздумий и занятий науками, чтобы можно было наконец поразмыслить над кое чем из того, что ему удалось познать, или так ему по крайней мере казалось.
Он остался круглым сиротой в двенадцать лет. В тот злополучный день его родители, решив заправить машину, остановились на бензоколонке, на которую по стечению обстоятельств как раз в это же время было совершено нападение, и они погибли в перестрелке, так и не успев понять, что происходит. Следующие два года он прожил на ранчо, помогая управляться с хозяйством, много времени уделяя поездкам верхом и охоте. Но тут семья, в которой он жил, распалась, супруги развелись, и еще год он занимался тем, что был помощником фокусника, дававшего представления на окружных ярмарках. Потом он сам открыл тир в парке атракционов. Работая на ранчо, он научился неплохо стрелять и был незаурядным стрелком, но в тире он сумел еще больше отточить свои умения, доведя их до совершенства.
По окончании сезона в парке, он на несколько месяцев остался не у дел. Тогда зачастую жить приходилось впроголодь, а те немногие случайные работы, что ему удавалось подыскать, отнимали последние силы.
С приходом весны он снова вернулся на ярмарку, в одиночку управляясь в своем тире. Пару раз, когда по причине сильного подпития сам фокусник был не в состоянии появиться на сцене, Майк показывал фокусы вместо него. Фокусник был ливанцем, и, общаясь с ним, Майк научился немного говорить по-арабски. В шестнадцать лет у него была уже самая настоящая, серьезная работа, как у взрослого, за которую с него и спрашивали как со взрослого. В то время он всем говорил, что ему двадцать четыре года.
Прекрасно сознавая, что связывать будущее с ярмарочным балаганом было бы по крайней мере глупо, он стал целеустремленно расширять свой круг деловых знакомств на местном уровне. Результатом этих исканий стала работа в местной ежедневной газете, где ему платили даже немного больше того, чтобы просто хватало на комнату и еду, к тому же он еще подрабатывал в типографии, а там платили сдельно. На протяжении следующих семи месяцев ему приходилось подметать полы, отвечать на телефонные звонки, разносить заказы и делать все, что от него могло потребоваться по работе. В свободное же время он увлекся чтением.
