В империи Северная Сун ученый и администратор Ван Аньши проделал крупномасштабный эксперимент по реформированию государства. Он расширил государственные монополии, известные со времен Цинь, включая большинство видов торговли. Он перераспределил земли, обеспечил семенами крестьян, предоставив ссуды с процентной ставкой от 20 до 30 %, пытался усилить кавалерию, передавая лошадь заботам каждой крестьянской семьи. Ван отдавал предпочтение собственным сотрудникам перед конфуцианской бюрократией, которая ответила саботажем его реформ и осуждением его планов в официальной истории. Разработка программы потребовала бы много времени, она велась в течение лишь двух десятилетий в конце XI в., когда Кайфэну уже угрожали цзиньские захватчики.
Южная Сун породила философа более знаменитого, чем Ван. Это был конфуцианский комментатор Чжу Си, который подчеркивал необходимость «найти причины», что, будучи применено к естественным явлениям, а не к классическим работам, могло бы начать научную революцию. К его истолкованиям конфуцианских текстов относились с таким уважением, что они доминировали столетиями на экзаменах гражданской службы и вряд ли были менее распространенными в Японии.
Хотя при Тан Китаем управляли императоры со смешанной кровью, никогда до 1279 г. все население не оказывалось под иностранным игом. Монгольские татары, кровные родственники китайцев, в культурном отношении были чужды им. Они представляли собой пастушеские и кочевые племена, у них не было семейных обрядов и письменных хроник, хотя имели разновидность фонетического алфавита. Они плохо знали конфуцианскую философию или буддийскую этику.[24] Монгольские татары исповедовали шаманизм, смешанный с мифами, связанными с магией и природой. Когда они правили в Китае, то покровительствовали таоистам. Китайские горожане презирали и в то же время боялись монголов, и монголы некоторое время обсуждали уместность уничтожения всех людей к югу от Великой стены и превращение китайской территории в пастбище.
Конечно, они не были неотесанными глупцами, потому что их военное искусство было почти гениальным. Монголы на лошадях и легковооруженные, с транспортабельными порциями сушеной и сырой баранины, предвосхитили на века тактику блицкрига.[25] Их тактический успех опирался на мобильность; на нанесение тревожащих ударов по главным силам, избегая при этом шоковой атаки; на проникновение на слабых участках для обхода фланга с тыла. Они были также мастерами подрывной пропаганды, используя войну как последнее средство. Корея уступила одним лишь льстивым обещаниям и была быстро превращена в базу для нападения на Японию. Монголы успешно вбили клин в отношения между Цзинь и Сун, прежде чем разгромить их порознь. Нападая на долину Янцзы, они подорвали лояльность мелких землевладельцев, обещая им гарантировать целостность их земельных участков и имущества.
Их военное искусство было сбалансировано варварской наивностью. По существу монголы представляли собой кочевую кавалерию, были хозяевами северной евразийской равнины. С помощью европейских специалистов они разработали технику осады укрепленных городов. Они успешно заставили повернуть назад боевых слонов — неожиданное оружие бирманского царя. Однако в морских сражениях и в десантных операциях их смелость превысила их умение. Они не имели понятия о военной гигиене, поэтому несли тяжелые потери от тропических эпидемий, не могли преодолеть стихийные силы штормов или оказывались разделенными на части на плацдарме высадки, в то время как их спешившиеся войска, страдающие от морской болезни, пробивались через буруны.[26]
Личность Темучина объединила соперничавшие орды в единую, непобедимую организацию. После его смерти она не распалась полностью, но возникли отдельные ханства — самое сильное было в Китае. Хубилай управлял им твердой рукой с 1279 г. до 1294 г., и Китай оставался монгольским владением почти девяносто лет. Монголы не были способными военными правителями, и сомнительно, чтобы они внесли какой-либо вклад в политическую мысль. Им не было доступно понимание какой-либо системы, кроме неограниченного деспотизма. У монголов не было закона о престолонаследии. Правитель избирался советом вождей на съезде, который часто сопровождался племенными ссорами и кровопролитиями. Поэтому Монгольскому государству угрожал распад, когда бы ни избирался новый хан, и только самый сильный и обладавший наибольшим даром убеждения мог сохранить лояльность кочевых родов. Правитель, воспитанный в юрте, не претендовал на божественную поддержку и правил, только пока он был энергичным и ему благоприятствовала судьба.
Ханы сначала управляли своей империей из Каракорума, расположенного к югу от озера Байкал.[27] Хубилай переместил свой двор в Ханбалык, южнее Великой стены, теперь известный как Пекин, недалеко от прохладных равнин, где он вырос, но расположенный среди местного китайского населения в сто миллионов человек. Чтобы доставлять рис, древесину и шелк в новую столицу, Великий канал был удлинен от Желтой реки до Северной реки.
Прежде чем закончилось его долгое правление, Хубилай стал с уважением относиться к китайской культуре, и его преемники из династии Юань (так назывался период правления монголов) восстановили конфуцианские экзамены. Однако китайцам было запрещено изучать язык двора, то есть монгольский, и таким образом способные иностранцы — уйгуры, арабы и даже несколько европейцев, прибывших с дипломатическими документами по центральноазиатской почтовой дороге, — заняли властные должности в империи.
Самым известным из этих искателей приключений был венецианец Марко Поло, приехавший в Китай в 1275 г. и служивший гражданским администратором в провинциальных городах в течение восемнадцати лет. Его мемуары, опубликованные в Европе длительное время спустя, подробно описывают великолепие Ханбалыка, где при Хубилае находились музыканты, мудрецы и свита из 12 тысяч великолепно одетых представителей знати. Он никогда не упоминал о Великой стене[28], а также об обычае бинтовать ноги женщин, однако распространялся о ханской охоте, пирах и небывалой благотворительности хана, который каждый день кормил 30 тысяч пенсионеров. Поло насчитал десятки городов в Китае, равных по размеру любому городу в Европе. С высоты своей официальной должности венецианец не видел нищеты страны, чьи ресурсы уходили на содержание монгольской военной машины. Масштаб монгольских амбиций совпадал с размером японского геополитического проекта «Великой Восточной Азии». Хубилай вел дорогостоящие войны в Индокитае, на Окинаве и Яве. Корея была захвачена мирным путем, и на Японию были совершены два нападения в 1274 и 1281 гг. — самые большие десантные операции до 1941 г. и наиболее катастрофические.
В сражениях монголы продемонстрировали великолепное военное искусство и построили величайшую империю в мире. Они не устояли перед городской роскошью, которую вначале презирали, и за три поколения конные лучники Темучина почти разучились пользоваться оружием. Восемь второстепенных по своему значению ханов поочередно наследовали Хубилаю. Они все более делались китайцами по своему поведению, но, за исключением их союзников-помещиков, их ненавидели как иностранцев. Когда они приказали крестьянам выйти на борьбу с целым рядом наводнений на Желтой реке, последовала серия восстаний. Наиболее мощное возглавил Чжу Юаньчжан, бывший монах и нищий, которого скрытно называли «императором-поросенком» за его некрасивую внешность.[29] Он отогнал монголов обратно в северные равнины.
Монголы принесли домой с юга немного достижений. В искусстве они покровительствовали в основном театру, грубый юмор, действие и яркие одежды восхищали их простые умы. Они полностью забыли конфуцианскую этику, но после возвращения на север восточные племена обратились в ламаистский буддизм. Племена запада, позже известные как моголы, завоеватели Индии, стали ортодоксальными мусульманами.
Чжу Юаньчжан (1368–1398) взял в качестве имени династии слово Мин, или «Сияющая». Ее ранней столицей стал Нанкин, расположенный к югу от Янцзы, в благодарность за роль, которую сыграл юг в освободительной войне. Его преемник Чэн Дау (в «Истории Востока» (т. 2) Чэн Дау не упоминается. Сразу после кончины Чжу Юаньчжана в 1398–1402 гг. царствовал Чжу Юньвэнь, свергнутый удельным властителем Чжу Ди (1402–1424). — Пер.), известный по названию его девиза правления как Юн-лэ[30], перенес столицу обратно в Ханбалык. После этого столица получила название Пекин, или в буквальном переводе «Северная столица».
