фанатизма, на которой выезжает малорусская историография. „Общим соборомъ"
(пишет литовский канцлер) „просили брацлавского воеводу (Биселя) дать ясное
понятие об этой войне".
И по отношению к могущественным панам протестантам и по отношению к
могущественным теперь более прежнего казакам, Бисель мог бы и должен был бы
засвидетельствовать, что причиною страшной войны—притеснение веры в Еозацкой
Украине. Радивил говорит, что он „широко изложил информации войны", но что
„сумма информации была такая: Хмельницкий часто упрашивал Потоцкого не
преследовать его, но тот не унимался и хотел уничтожить его в самых начатках (бунта).
Поэтому Хмельницкий обратился к Татарам, и хотя брацлавский воевода убеждал
Потоцкого не делать этого, и послал письмо к королю, чтоб отвлекъ
.
227
его от этого предприятия, но пока письмо пришло, наше войско было уже разбито,
гетманы взяты в пленъ*, и т. д.
Общею чертою панских совещаний о том, как поступить с бунтовщиками, было
непонимание всей грозы бунта. Раздробленное на множество панских царств и
мещанских республик Польское Королевство оказывалось мелочным в своих
мероприятиях. Нам, и самым мелким, и самым крупным органам консолидированных
народных русских сил, почти невероятно то, что рассказывает литовский канцлер о
советах Оссолинского и других высших сановников. Советовали, например, послать к
Хмельницкому полученное от хана письмо, в котором хан говорил, что козаки хотели
идти к самой резиденции короля, но хан не согласился на это ради пактов Польши с
турецким султаном; а так как в том же письме хан прибавлял, что вторжение свое
сделал по турецкому велению, то послать письмо и к визирю. Сам Радивил советовал
поскорее отправить козацких послов, чтобы их задержкою не раздражить еще больше
козатчину, „а причиною бури* (пишет он) „представил я наши грехи да угнетение
убогихъ*,—и только!
Вслед за этим глубокомысленным и патриотическим представлением прочитано
было государственному собранию письмо достойнейшего, по мнению Киселя, из
прозелитов полыцизны, князя Доминика Заславского, „который* (пишет Радивил) „не
советовал давать амнистию козакам: ибо это*, говорил он, „не представляет нам ни
пользы, ни чести, а лучше все нести с отвагою*.
В письме своем Заславский рассказывал, между прочим, что козаки в иезуитском
костеле, в Виннице, пили священными чашами горилку, нарядившись в ксендзовские
орнаты; каштанов жестоко сердно замучили, выбрасывали трупы из гробов и, рассекши
на куски, бросали собакам, а пленных шляхтичей, для большего поругания, продавали
Татарам по нескольку грошей.
Далее Кисель представил сочиненный им универсал от сената к козакам. Только-что
хотели было послать этот универсал в Посольскую Избу, как она прислала
собственный, в котором исчислила все козацкия злодейства: как соединились козаки с
погаными Татарами, как разбойничали и опустошили столько провинций, как уведено
было в татарскую неволю множество христиан, как вырезано несколько воеводств, как
попирали козаки ногами священную евхаристию, как святыми чашами пили горилку.
„Однакожъ* (сказано было в универсале), „если искренно раскаются, если
удовлетворят Речь Посполитую, поелику покорно просят о поми-
228
.
ловании/ то можно все им простить, только чтобы спокойно ждали коммиссаров,
бунты усмирили, зачинщиков на руки коммиссарам выдали, пленников отпустили, в
прочих же пунктах ждали повелений Речи Посполитой чрез коммиссаровъ".
Крыловская басня „Кот и Поваръ" представлена была здесь вь лицах.
„Понравился этот проект (podobaи siк ten koncept)", пишет наивно литовский
канцлер, и рассказывает, как назначили 18 особ из представителей всех
вероисповеданий в коммиссию с козаками, а козацкие послы были отпущены с одним
универсалом от Сенаторской Избы и от Посольской за подписью примаса и
посольского маршала".
Никто не смеялся при этом; но громко смеялись, когда Адам Кисель и писарь
Великого Княжества Литовского, Пац, излагали подробно, как они были в посольстве
„у Москаля". С антиславянской точки зрения, усвоенной даже и православными
панами Ляхами, московские порядки казались им нелепыми. Еслибы такие
представители русского элемента в Польше, какими являлись Кисели да Древинские,
не были теми же Поляками, не потешали бы они польских законодателей карикатурою
московской дипломатии, и остановили бы столь несвоевременный смех малорусским
замечанием: „Коли б вам, панй Ляхи, та не смиятись на кутни"! Впрочем, в конце
одного заседания, маршал Посольской Избы напрямик сказал своим избирателям, что
кого хочет Бог наказать, у того отнимает разум, и попрекнул их королем Владиславом,
назвав его головою, „от которой зависело существование шляхетского сословия".
Для полной характеристики каптурового или конвокационного сейма следует
упомянуть о зловещей сцене в церковно-религиозном духе. В число депутатов
транзакции с козаками надеялся попасть и киевский подкоморий, ариянин Немирич; но
маршал Посольской Избы исключил ариянина из списка, а прочие ревнители
католичества высказали ему,—что люди, не признающие Св. Троицы, не пользуются
общественным правом, и что сеймовые паны должны остерегаться таких людей, как
морового поветрия. При этом освецимский (т. е. осветимский) староста, Адам
Корыцинский (т. е. Корытияский) объявил, что лучше ему разлить свою кровь и
лишиться жизни, нежели единиться с подобными еретиками; а Мазовецкое воеводство
не дозволяло, по своим правам (juxta jura sua), ни под каким видом терпеть никакого
диссидента. У них де и Жидам их древние законы не дозволяют нигде жить под
смертною казнью
.
229
(sub poena colli). Вслед за Мазурами и представители Киевского воеводства,
земляки Немирича, заявили, что желают сохранить ненарушимым право, по которому
допускаются у них только две религии, римская и греческая.
Избранники панского большинства, Заславский, Конешюльский и Остророг,
изъявили согласие на то, чтобы во главе коммиссаров стоял миротворец Адам
Свентольдич Кисель. Представитель панского меньшинства, князь Вишневецкий,
устранился с негодованием от совещаний польских царей и, подобно гневному сыну
Пелея, обращал в уме своем грозные мысли, проникнутые глубокою скорбью. То он
готовился (по дошедшему до Кунакова характеризующему Речь Посполитую слуху)
„наварить Полякам пива горше Хмельницкаго", то решался предоставить их
погибельной их участи, то намеревался совсем уехать из безалаберного и
неблагодарного отечества.
Правоправящая панская республика, в борьбе с революционной республикой
козацкой, все еще мерила взаимные свои отношения мерилом прошлых своих успехов
и своего торжества над нею. Депутованные на козацкую коммиссию предполагали, что,
для транзакции с козаками, всего лучше было бы избрать место, недалекое от Киева,
где бы можно было покупать съестные припасы для своей ассистенции, а коронное
войско, чтобы стягивалось между тем к Константинову. Ассистенция же коммиссаров
(совещались паны) не должна быть ни слишком многочисленна, чтобы не испугала
Козаков, ни слишком мала, чтобы козаки не пренебрегали её. Козаки хотят 12.000-ного
реестра (размышляли депутованные). Пожалуй, можно согласиться на одну-другую
тысячу. Козаки просят об уплате жолду. Но ведь приготовленные для них деньги (с
дефицитом в 230.000) взяты вместе с обозом, да притом же из-за этого жолду наделано
столько шкод и Татарами, и самими козаками... Но всего забавнее в совещаниях
представителей Польского государства, что они придумывали меры к тому, как бы
козаки не показались перед Шляхетским Народом предписывающими ему условия.
Это происходило 24 (14) июля,—и тут же Варшава получала известия о хлопских
разбоях в „Литве и в Руси", о беспощадных нападениях Перебийноса на шляхетские
жилища.
На другой день депутованные заседали у примаса. Тот спрашивал, как о предметах
равнозначащих: чтб делать с диссидентами, которые хотят отменить сеймовой декрет
об уничтожении в Вильне протестантского збора, и что делать с новонавербованными
жолнерами, угнетающими духовные добра своими стациями?... Депуто-
230
ОТПАДЕНИЯ МАЛОРОССП ОТ ПОИЫПИ.
ванные важно решили: сопротивляться диссидентам, а жолнерские угнетения
переносить в это плачевное время терпеливо.
С той же важностью постановили, 26 (16) июля,—чтобы коммиссия началась 23
