по крайней мере фигурируют в сходном контексте [1053], предстают как явления одного порядка [1054], описываются одинаковыми формулами [1055], имеют однотипные с виллами названия [1056]. Эта неожиданная близость понятий бросает свет на облик виллы: по-видимому, за этим термином зачастую скрывается совсем небольшое поселение. В этом смысле показательно словосочетание laborare villas, употребленное в дипломе Карла Великого в пользу переселенцев из Испании [1057], перекликающееся с выражением colere villam, промелькнувшим однажды у Цезария Арелатского [1058].
Территория усадьбы была достаточно четко определена и обозначалась тем же словом, что округа города и виллы, — terminium [1059]. Мы располагаем и особыми описаниями границ мансов, по сути — миникадастрами [1060]. Грамоты иногда различают манс как совокупность жилых и хозяйственных построек, с одной стороны, и входящие в него земельные угодья — с другой [1061]. Формулы принадлежности называют среди них поля, огороды, виноградники, луга, леса, пустоши, воды… [1062] Эти перечни не следует, разумеется, понимать буквально. Но в источниках есть упоминания и конкретных земельных объектов, входивших в конкретный манс [1063]. Эти объекты могли быть рассредоточены настолько, что их локализовали топонимически [1064]. Кстати и сами усадьбы необязательно располагались совершенно уединенно: в иных урочищах локализовано по две-три колоники или манса [1065], хотя преобладали все же отдельно стоящие усадьбы. Этот тип территориального устройства характерен для ряда местностей и в наши дни [1066].
Подведем итоги. На протяжении всего изучаемого периода территориальная организация региона обнаруживает поразительную устойчивость перед лицом политических потрясений и глубинных социально-экономических превращений. Она проявляется на уровне не только провинций и округов, но и отдельных вилл, в некоторых случаях — даже усадеб, в массе своей, естественно, менее долговечных. Эта устойчивость задана в первую очередь особенностями ландшафта, затрудняющего произвольную перекройку территории, а также здоровым прагматизмом римлян, избегавшим, насколько это было возможно, нарушать границы племенных территорий, сохранившихся поэтому с незапамятных времен. Став постепенно самостоятельным фактором общественной жизни, устойчивость территориальной организации, наряду со стабильностью основных природно-географических условий, во многом определила ярко выраженный эволюционный характер экономического и социально-политического развития.
4. Формы поселений
На рубеже старой и новой эры наиболее заметным типом поселения в средиземноморских областях Галлии были укрепленные городки, построенные на возвышенностях, — castella Цезаря [1067], κωμαι Страбона [1068], oppida Плиния Старшего [1069]. Наряду с ними существовали неукрепленные поселения меньшего размера, которые римляне обычно называли vici [1070]. Эти возвышенности представляли собой, по большей части, сравнительно невысокие холмы: в Безье, например, — 70 м, в Эльн — и вовсе 50 м, но на равнине этого достаточно, чтобы они господствовали над округой. Труднодоступные скалы предгорий вроде Монсегура были превращены в крепости уже в феодальную эпоху.
В период римского владычества укрепленные городки аборигенов сохраняются лишь в горных местностях, на равнине же исчезают уже в I в н. э. (как, например, Ensérune и Magalas в районе Безье [1071]) или немного позднее. Сами римляне предпочитали селиться в городах полисного типа или в виллах. При этом, по крайней мере до германских вторжений середины III в., города обычно не имели стен и плавно переходили в предместья и загородные виллы [1072]. Для муниципиев эпохи Принципата, в отличие от греческих полисов, как правило, хорошо укрепленных (вспомним описание Массилии у Цезаря [1073]), городские стены — это почти всегда элемент престижа и архитектурное излишество. Примерами могут служить Ним и Фрежюс, до конца античной эпохи не знавшие, что такое осада [1074]. В большинстве городов региона, в том числе Арле, Безье, Нарбоне, укрепления появляются не ранее второй половины III в. — скорее всего, как реакция на первые германские вторжения. Согласно последним исследованиям, основные укрепления были возведены еще позже, а именно в V в. [1075]
На рубеже старой и новой эры, в период выведения колоний и испомещения на землю ветеранов, возникло множество небольших вилл, известных нам в основном по топографическим и документальным следам кадастрации [1076]. Нарбонская Галлия была основательно романизирована уже в самом начале Империи. Как уже говорилось, Плиний Старший, бывший одно время ее наместником, писал даже, что это скорее Италия, чем провинция. Некоторые из здешних римлян были очень богаты уже в его время [1077], но археологически крупные рабовладельческие виллы выявлены в регионе лишь со II–III вв. [1078] Villae urbanae, т. е. расположенные в сельской местности виллы-резиденции, отличаемые от villae rusticae, имевших хозяйственное предназначение, засвидетельствованы и топонимически [1079]. Виллы, возникшие в эпоху Принципата, по большей части благополучно дожили до V в., и если III в. правомерно считать временем кризиса или по крайней мере стагнации, то IV, отчасти и V в., отмечены новым подъемом [1080]. Одно из доказательств тому — активное строительство. Для Сидония, нормальное времяпровождение сельского жителя (разумеется, владельца виллы) — "возделывать землю, строить, охотиться, принимать гостей" [1081]; он описывает и конкретный случай строительства в двух виллах недалеко от Алеса [1082].
Исключая некоторые горные районы, римляне освоили все наиболее пригодные земли провинции. Количество топонимов, обозначавших римские виллы или связанные с ними хозяйственные объекты, измеряется здесь сотнями. Подавляющее большинство образовано от родового имени владельца (римлянина или романизированного автохтона) с добавлением характерного суффикса — anum: Asperianum, Cornelianum, Marcianum и т. д., или суфикса — acum, который принято считать признаком галльского происхождения хозяина: Blanzacum, Varciacum и т. д. [1083] Впрочем, к эпохе Домината это различие потеряло былое значение, свидетельством чему, помимо прочего, массовое распространение названий, соединивших римское имя с кельтским суффиксом: Cassiacum, Floriacum и т. д. Эти топонимы известны нам в основном по средневековым источникам, в массе своей, конечно, грамотам. Некоторые из них существовали очень долго, например Octavianum в окрестностях Нарбона, где однажды гостил Сидоний Аполлинарий, оставивший нам ее красочное описание; это название было в ходу еще в XII в. [1084]
В раннее средневековье сохранялись также различные группы ойконимов, обязанные своим происхождением римским дорогам и государственной транспортной и почтовой службе. Кстати, многие из этих дорог, именовавшихся когда-то aggera publica [1085], продолжали действовать: наряду с "публичными", а также "новыми" [1086], в источниках упоминаются "древние", или "римские", дороги, сохранившие подчас свое старое название [1087]. На этих дорогах были установлены особые милевые знаки, чаще всего в виде
