и даже если бы они ими стали, их вассалы, вероятно, покинули бы их. Гарнизон Каркассона сдал крепость в июне, несмотря на упреки Роже-Бернарда де Фуа, который держал ее как опекун молодого Транкавеля. Покинутому своими людьми, Роже-Бернарду пришлось последовать их примеру. Он прибыл в лагерь Людовика в Авиньоне, предложил своего сына в качестве заложника и оставался с королевской армией до конца осады; но Людовик не принял его покорности, и граф бежал так ничего и не добившись.
Поход Людовика по Лангедоку был триумфальным. Арно-Амори, теперь уже очень старый и несколько смягчившийся человек, ехал впереди армии, принимая капитуляции. Короля чествовали в Безье и Каркассоне, а в Памье приветствовали мясом, хлебом и вином, присланным епископом Тулузы. Сопротивление испарилось. Граф Фуа оставался в Лиму до конца сентября, а Раймунд VII, хотя его передвижения невозможно точно проследить, похоже, затворился в Тулузе. Людовик привез осадные машины из Авиньона с намерением осадить Тулузу, но приближение зимы (это был конец октября) заставило его передумать, и осада была отложена до весны. После чего он отправился в Памье, где собралась ассамблея прелатов и баронов, чтобы рассмотреть вопрос об управлении завоеванными территориями. Людовик назначил сенешаля для Бокера и, вероятно, еще одного сенешаля для Каркассона. Под их началом иерархия чиновников должна была управлять обширными землями, которые Людовик конфисковал у новых файдитов, и обеспечивать соблюдение десятков тривиальных юридических прав, которые все вместе составляли основу королевской власти. В последних числах октября королевская армия двинулась на север, проходя мимо Кастельнодари и Лавора — полей сражений, на которых Симон де Монфор заложил реальные основы капетингского правления.
Людовик стал первым королем из своей династии, который вошел в Лангедок в качестве завоевателя. Пропагандисты, увидевшие в битве при Бувине первые плоды патриотизма, который был французским, а не региональным, не позволили этому триумфу остаться незамеченным. В напыщенных стихах придворного поэта Людовика, Николя де Бре, король стал "возрожденным Александром", превращение столь же грубое, как и то, которое словами Расина сделало героев "Илиады" элегантными придворными. Проводились параллели и с Карлом Великим. Легендарные исполнители сhanson de geste служили рупорами королевской пропаганды во многих частях Франции и были особенно уместны в регионе, где воспоминания о Карле Великом были единственной эмоциональной связью с Иль-де-Франс, откуда прибыл Людовик. В тридцати милях от Авиньона находился знаменитый римский некрополь Алискамп, где, по преданию, Карл Великий похоронил пэров Франции и героев Ронсеваля. Если самая знаменитая жертва осады Авиньона, граф де Сен-Поль, был похоронен там, как утверждает один современник, то этот поток эмоций, возможно, исходил не только из уст льстецов и литераторов. Сам Людовик прекрасно понимал, что оставил не более чем тонкий слой льда, чтобы успокоить бушующее политическое море, но у него было твердое намерение вернуться на Юг весной. Вопрос о том, выдержало бы его королевство напряжение еще одной крупной кампании, третьей за три года, остается открытым. Как и реальный Александр, Людовик умер на пике своих достижений. Он был уже очень болен, когда покинул Альби в конце октября, и умер 8 ноября в Монпансье в Оверни, от чрезмерного целомудрия, как считал Гийом Пюилоранский, а более вероятно — от дизентерии. Осада Авиньона сильно подорвала его хрупкое здоровье, и горожане, продержавшись три месяца, возможно, оказали Раймунду VII большую услугу, чем считали.
Наследником Людовика стал двенадцатилетний ребенок, Людовик IX, власть же от его имени осуществляли королева-мать Бланка Кастильская и легат Романо Франджипани. Достижения столетия эффективного королевского правления были внезапно подорваны чередой баронских заговоров. Правительство защищалось с поразительным и неожиданным успехом, но ценой больших потерь. Лангедок пришлось временно отодвинуть на второй план. Корона была представлена там горсткой чиновников и военным губернатором, Юмбером де Боже, с отрядом из 500 рыцарей. Юмбер был молодым человеком выдающейся храбрости и способностей, который начал свою выдающуюся карьеру на королевской службе. Но на Юге ему неизбежно пришлось обороняться. Неразумное решение Людовика отвергнуть покорность графа Фуа вынудило Роже-Бернарда заключить тесный союз с Раймундом VII, первым плодом которого стало взятие Отрива через несколько недель после смерти короля. К весне 1227 года поместный Собор, собравшийся в Нарбоне, сетовал на запустение многочисленных городов, которые сдались Людовику VIII во время паники предыдущего года. В ответ Юмбер осадил Лабесед в Лораге и предал смерти большую часть его гарнизона. Но, несмотря на отдельные успехи, королевские войска были вынуждены уступать позиции в течение следующих двух лет. В 1228 году произошла катастрофическая весенняя кампания, ознаменовавшаяся потерей Кастельсарразена и поражением французов, понесших большие потери.
Тем не менее, именно Раймунд, а не Юмбер, подал прошение о мире, и у этого решения были веские причины. Имея в резерве мощь Капетингской монархии, французы могли позволить себе проиграть сражение, в отличие от Симона де Монфора, который всегда знал, что одно серьезное поражение может смести с лица земли его династию, лишенную на Юге корней. Юмбер де Боже удерживал долины рек Рона и Од, включая Каркассон, который был практически неприступен. Его армия была небольшой, но не меньше, чем у Симона де Монфора, а потери восполнялись постоянным притоком новых людей с севера. К тому же Юмбер восполнял политической хваткой то, чего не мог достичь оружием. Если он не мог захватить города Раймунда, то мог, по крайней мере, причинить страдания и разрушения их жителям, которые становились все более утомленными войной и склонными к мятежу. В Тулузе методично разрушали пригороды и в четвертый раз за пятнадцать лет выкорчевали виноградники, чем Юмбер де Боже не спеша занимался все лето 1228 года. Время было на его стороне. Всем становилось ясно, что рано или поздно, корона в Лангедоке одержит верх, как и во всех других частях Франции.
Некоторые из ведущих капитанов Раймунда думали именно так; один из них, Оливер де Терм, перешел на сторону французов в ноябре. Его взоры, как и взоры Раймунда, были обращены на север, где Бланка Кастильская проявила себя как выдающаяся правительница, а перспектива хаоса в королевстве не оправдалась. Восстание знатных баронов, которое усердно поддерживали англичане, было легко подавлено, и возможность новой королевской экспедиции в Лангедок уже нельзя было исключать. Новый Папа, Григорий IX, призывал к этому с июня 1228 года. Он обратился с прямым призывом к нескольким французским дворянам и уже договорился с цистерцианцами о проповеди крестового похода. Именно в такой угрожающей атмосфере оказался аббат Грансельва, когда в ноябре 1228 года прибыл к королевскому двору с предложением о капитуляции от Раймунда VII. Граф заявил, что "всем сердцем желает вернуться в лоно Церкви и на службу к своему господину королю". В начале следующего месяца было объявлено перемирие, а большинство заинтересованных лиц собрались в Мо, к востоку от Парижа, чтобы обсудить условия заключения мира.
Переговоры
