дальних округов брали деньгами.
Разного рода оговорки и отступления от общей нормы вызывались, как самими условиями, для которых предназначалась контрибуция, так и указаниями и ходатайствами Дугласа, который часто писал гр. Апраксину и кн. Голицыну: «Приходили сюда нищенским образом и просят слезно»; «и мужики поистине ныне фуражу платить полного числа нечем»; «здешняя страна разом в конец разориться может от полного сбору». «А здешние люди в превеликой скудости денег, как пуще того быть не можно, о чем всем здесь известно. И многое число здесь мужиков, которые хлеб не видят, а питаются корою и крестьяне и ежели у них взять скотину, то они все в конец разорятся, что напред с них и брать нечего будет».
Начальство не оставляло ходатайства Дугласа без последствий. Так гр. Апраксин предписал ему в 1719 г. «когда вновь все переписаны мантали, тогда с пустоши самих сборов не брать, а брать с тех, у которых земля засеяна и сено косили». На следующий год последовало приказание: «контрибуцию собирать смотря по пожиткам их, а не по пропорции земли».
В 1718 г. Дуглас, донося о нищенском состоянии крестьян, просил гр. Апраксина «показать бедным милосердие» и считать два манталя за один, или три за два, дабы «мужикам можно контрибуции снесть».
В 1720 г. был хороший урожай. «Благодатию Божиею, — писал Дуглас, — хлеб весьма дороден и удался», а потому он предлагал, чтобы, вместо денежного контрибуционного сбора, повелено было брать хлебом, также рожью и ячменем. «С тех взять, был ответ, кто хлеб возьмет и сено косит».
Некоторые мантали, не имея лошадей, обязаны были взносить их стоимость. Цену за лошадь назначили 19 р. 20 к., каковая цена еще до прибытия нашего так стояла». Произвола и грабительства не допускали.
В 1720 г., когда шел сбор контрибуционных денег, Дуглас от себя предписал фогтам, «чтоб наибольше от могущих сие брали, чтобы неимущих в конец не разорить».
Ясно, что местная русская власть, насколько возможно, входила в нужды населения и облегчала его, стараясь руководствоваться совестью, указаниями жизни, местными шведскими законами.
Вопрос о контрибуции с пасторов представляется несколько запутанным: то они платили ее, то освобождались от всяких взносов. В 1719 г. последовало указание Дугласу, «положить (по своему рассмотрению) контрибуцию на пасторов, капланов и клокарей». Этим распоряжением имелось в виду облегчение участи беднейшего населения. В Январе 1720 г. шесть пасторов из Гамлекарлебю, обратились со всеподданнейшим ходатайством, прося «Великомогущего Царя и Цезаря», в виду их полного оскудения, освободить их, «убогих пасторов», от контрибуции. «Наши пожитки, — писали они, — есть нищета, наш хлеб есть печаль, наше питье есть вода и слезы». В том же году «все пасторы» обратились к Царю, указывая, что разорены «до основания», что от «мужиков ничего не получают» и т. п. «Платили мы против своей мочи во время шведского королевства, по самой крайней нужде», а затем, — прибавляли они, — по выданным «универсалам Вашего Царского Величества», были «уволены» от отдачи контрибуции, а ныне ландсгевдинг гр. Дуглас наложил на них «несносную контрибуцию», поэтому они просили, дабы повелено было им контрибуции не платить.
С другой стороны в том же 1720 г. графу Апраксину было донесено кн. Голицыным, что контрибуция, наложенная «на попов, капланов и на лукарей зело тяжка», что его сиятельству известно, какую «пасторы имеют между подлыми людьми силу», и чтобы чрез них «оттого какой пакости не было».
К гр. Апраксину в Петербург являлись пасторы из Финляндии с личными просьбами об избавлении их от побора. Дуглас в своих мемориалах многократно подтверждал тяжелое положение духовенства.
В Феврале 1720 г. кн. М. М. Голицыну было сообщено, что Его Царское Величество освободил финских пасторов от контрибуции. Повеление дошло по своему назначению и Дуглас отвечал, что «по оному ордеру будет чинить», дабы священникам от всякой контрибуции «свободным быть».
Лоцманов (в 1720 г.), в которых была большая потребность, велено было от контрибуции «уволить».
После ухода финской армии в Эстерботнию, русские перенесли свой операционный базис в Тавастгус, где устроили обширные склады запасов. Чем дальше русские двигались на север и отходили от берега Финского залива, тем труднее было им пополнять свои запасы из России и тем чаще приходилось прибегать к достаткам края. Брали не только контрибуцию, но и закупали очень многое; за провиантом посылались кавалерийские отряды, которым иногда самим приходилось жать и молотить. — Рассказывают, что обилие скота позволяло русским отсылать часть его в Россию, и что русские запаслись в Финляндии огромным количеством лошадей.
Из дел гр. Апраксина видно, что наши войска перемещались вследствие неимения в районе расквартирования достаточных средств для их содержания. До прихода русских, как мы видели, Финляндия пострадала от шведских войск и, кроме того, ее посетили неурожаи. — О неисправных платежах контрибуции, вследствие разорения края войной, велась обширная ежегодная переписка. Р. Брюс доносил, напр., гр. Апраксину, что прокормились около месяца сысканным около здешних мест провиантом и «за оскудением оного понужден вскоре маршировать к Бьернеборгу».
Прежние сборщики податей — фогты — скрылись, бежав большей частью в Швецию, почему создалась необходимость поручить их дело другим лицам. Лагманские губернии были разделены, для сбора податей, на фогтские уезды (округа) таким образом, что три, четыре и даже шесть приходов подчинялись одному фогту. Сбору оброков помогали разные местные полицейские органы, ленсманы, комиссары, оставшиеся в крае прежние сборщики податей, экзекуционные офицеры и другие грамотные люди. В первое время к присмотру за уплатой контрибуции привлекались также и пасторы; по как только дело организовалось, они были освобождены от этой обязанности. Фогтам подчинены были так называемые старосты, выбранные из самых зажиточных крестьян, по одному на каждый манталь. — Положение сборщиков контрибуции, или русских фогтов, было очень затруднительным, так как им пришлось стоять между русской властью, не желавшей, конечно, допущения недоимок, и в большинстве случаев обнищавшим населением, лишенным средств к уплате поборов. — К тому же фогты и ленсманы жалования не получали, их обязаны были вознаграждать обыватели у кирок. Войска привлекались к сбору контрибуции исключительно при явном уклонении населения от требований универсалов. При упорном неисполнении — «брали, что сыщется», а при побегах крестьян в леса, «брали без остатку».
Практиковалась еще одна мера: не уплачивавших контрибуции, при известных условиях, велено было высылать «с провожатыми в Эстляндию в публичные мызы, при этом у них отнимали домашний скот и скарб и продавали по «настоящей цене».
В городах сбором податей заведовали магистраты, которые, подобно сборщикам податей в деревнях, отвечали за
