Надежда Константиновна, ловя на себе внимательный взгляд собеседницы, понимала, что не станет объяснять ей многие нюансы, как и не станет отвечать на вопрос: зачем, для чего нужны кажущиеся на первый взгляд простыми и глупыми фальшивки.
Однако Надежда Константиновна пообещала Сеченовой безопасность, но для этого предложила, в соответствии с уже существующими правилами, написать заявление в адрес Советского правительства, что она, как вдова выдающегося русского ученого, поддерживавшего борьбу рабочего класса России против царизма, просит определить ее в Дом для престарелых ученых, созданный Совнаркомом для быта и проживания ученых, доживающих свой век. Марии Александровне ничего не оставалось делать, как прислушаться к совету, она написала заявление; Надежда Константиновна, рекомендовавшая ее в подобное учреждение, взяла вдову великого русского профессора под опеку, и Сеченова… осталась жить в семейной усадьбе. Никто больше открыто не беспокоил ее; правда, за два-три года до смерти, последовавшей в феврале 1929-го, Мария Александровна из-за резкого ухудшения здоровья, вследствие чего требовался постоянный медицинский уход, действительно переселилась в Дом для престарелых ученых.
Сведения о Глебе Ивановиче Бокия (1879–1937; некоторые источники ставят 1940-й годом смерти), которые можно найти в советских справочниках и книгах, очень скупы. Там можно прочесть разве что то, что являлся он государственным и партийным деятелем, имел партийные псевдонимы «Кузьма», «Дядя», «Максим Иванович», был причастен к движению «Союз борьбы»; участвовал в революции 1905 г.; неоднократно подвергался арестам. В 1918 г. был председателем Петроградского ЧК. С 1919 г. работал начальником особого отдела Восточного, затем Туркестанского фронтов; член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. С 1921 г. член ВЧК, член коллегии ОГПУ, НКВД. Награжден орденом Красного Знамени. О самом главном его предназначении — о работе в Спецотделе, конечно же, ни слова. Какая власть станет писать о секретных проектах? Как и о том, что, создавая преступную систему уничтожения людей, он сам стал ее заложником и был уничтожен. И что к этому, окончательному приговору, приложила руку и Надежда Константиновна Крупская. Она обыграла Г.И. Бокия, когда убедила Сталина, что для того, чтобы полностью устранить «ленинскую гвардию» и исходящую от нее угрозу единоличной Власти, необходимо арестовать Бокия и захватить все материалы исследований его Спецотдела, в том числе и большой архив компромата на каждого находящегося у власти (и Сталина, и Крупскую в том числе), и тем самым обезвредить эту бомбу внутри высшего руководящего ареопага Кремля.
В один из дней 1937 года на загородную виллу Г.И. Бокия пришли сотрудники партийной разведки во главе с А.Е. Головановым (а не чекисты, как написали бы в данном случае советские историки) и объявили, что в соответствии с распоряжением Генсека партии ему следует незамедлительно явиться с ними в Кремль. Бокий не сомневался, что это арест и что охрана у его особняка заменена. Однако, не потеряв самообладания, Глеб Иванович в запале бросил Голованову: «Что мне Сталин! Меня на эту должность назначил Ленин!» Но его игра была проиграна; Голованов приказал подчиненным связать Бокия, и в таком виде тот был доставлен вскоре в один из монастырей сталинской партийной разведки. Одновременно группа сотрудников партийной разведки во главе с X. произвела аресты охраны зданий и лабораторий Спецотдела; вся важнейшая научная и иная документация была извлечена, часть сотрудников уничтожена, тогда как другая часть сотрудников и ученых Спецотдела стала работать на Секретариат товарища Сталина (т. е. иными словами, — на партийную разведку), ибо иным выходом из ситуации для них была только смерть. С этого момента Иосиф Виссарионович Сталин оказался вне досягаемости своих противников! Что дало ему возможность провести уничтожение соратников Ленина и всех неугодных ему чиновников.
Так Надежда Крупская наточила косу смерти, выкосившую многих давно презираемых ею; ядовитая Минога поставила цель: ВОЗМЕЗДИЕ; и через это возмездие она сделала то, что не смог сделать оболваненный преступниками народ.
Да, Надежда Константиновна, в конце концов, обыграла всесильного Бокия. Как обыграла Семашко, и многих других, — даже тех, кого не удалось репрессировать в 30-е годы XX в. Даже тех, кто выбился в «выдающиеся деятели прогрессивного человечества», чьими именами в СССР назовут города и улицы, кто станет главными героями советской эпохи. Она обыграла хотя бы потому, что осталась для потомков в тени, и словно бы непричастной (причастной по минимуму) ко всем делам, совершенным этими советскими деятелями. К примеру, еще старая большевичка «A.M. Коллонтай писала, что Надежда Константиновна, в ее неизменном стремлении быть всегда в тени, в то же время «все видит, слышит, наблюдает»…» («Биография», с. 162).
Во время встречи с Марией Александровной та попросила Надежду Константиновну, чтобы нигде не упоминалось о том, что ее муж, профессор Сеченов возлагал большие надежды на научные изыскания доктора медицины Антона Павловича Чехова, с которым он не единожды встречался, выйдя в отставку в 1901 году и проводя большую часть времени в Ялте. Хотела ли она тем самым уберечь его разработки от посягательств жаждущих заполучить их, и тем самым сберечь эти бесценные бумаги? Но, так или иначе имя А.П. Чехова стало принадлежать только русской литературе; его отношение к медицине осталось косвенным, незначительным. Хотя, к сожалению, никто не смог помешать тому, что практически ВСЕ уникальные научные разработки Антона Павловича Чехова (и Сеченова, и многих-многих других русских ученых) все-таки попали в партийную разведку, — самую закрытую, самую таинственную и самую зловещую организацию, о существовании которой до сих пор стараются не упоминать… чтобы затем попасть по назначению: в Орден!
А в Спецотделе Бокия многие научные изыскания в_об-ласти высшей социологии, генной инженерии, антропологии, резонансной терапии, в области других не менее важных направлений отныне применялись ПРОТИВ человека и его божественной природы. При этом русские люди (и иные бывшие подданные Российской Империи) подвергались (с помощью звуковых волн, всеобщей вакцинации и т. д. и т. п.) спецобработке для погашения самостоятельных мыслительных процессов, уничтожения здоровой физиологии, разрушения генной памяти.
Для ускорения долгого процесса дегенерации было задействовано все: от идеологии до медицины. Сама медицинская система, разработанная и запущенная после 1917 г., стала антирусской и античеловечной. Не хватит никакой книги, чтобы перечислить всех новых медиков, работавших «на благо и процветание здорового советского общества», и на чьи «самоотверженные» плечи легла вся тяжесть развития новой медицинской науки Страны Советов…
Однако и медицина будет бессильна, если расстановка сил в обществе останется прежней. Имею в виду роль, духовное и моральное предназначение женщины. Для того чтобы изменить любое общество, достаточно изменить сущность Женщины.
Итак, в первую очередь, надо было сломать внутреннюю сущность Женщины, сделать ее самкой, животным, безгласным, безвольным, ограниченным, униженным и уничтоженным деградирующим существом. Так что не зря по заданию I Интернационала Чернышевский писал свою, ставшую в СССР хрестоматийной, книгу «Что делать?». Не зря на этом поприще подвизались другие литераторы (некоторые даже неосознанно, главное ведь что: задать тему, раскрутить, сделать ее модной, как сказали бы сейчас); целенаправленно и жестко долбили нравственные устои общества революционерки.
Как сложно поначалу было заставить русскую женщину уразуметь, поверить, что она… несвободна. Что она должна изменить СВОЕ место в обществе, стать наравне с мужчиной во всех делах и начинаниях. Что она должна работать наравне с ним, в том числе и физически.
Для того чтобы корректировать планы, скажем так, наступления на психику женщин, разрушения нравственных устоев, большевики не единожды (то за границей, а то даже в России) собирают провокационные съезды, конференции, пишут брошюры, переводят книги определенного направления. К примеру, не успела в Германии в 1911 г. выйти книга Греты Мейзель-Хесс «Die Sexuelle Krise», как Александра Коллонтай тут же пишет статью «Любовь и новая мораль» по мотивам этой книжки. Она информирует русского читателя, что Мейзель оказала великую заслугу современному им обществу, посмев «со спокойным бесстрашием крикнуть обществу, что… современная половая мораль — пустая фикция»; пустая фикция, как ее хотели видеть революционерки. Мейзель, как и Коллонтай, заботило, что «открытую смену любовных союзов современное общество… готово видеть как величайшее для себя оскорбление»; что «пробные ночи» обязательно должны стать нормой в обществе будущего, «иметь право гражданства»; что «современная форма легального брака беднит душу»!!! Выход же, по словам А. Коллонтай, «возможен лишь при условии коренного перевоспитания психики», при условии изменения всех социальных основ, на которых держатся моральные представления человечества. Идеал, — «последовательная моногамия», т. е. неизбежная смена партнеров! Вот что закладывали в психику русских женщин новые нерусские «подруги». «Пусть не скоро станут эти женщины явлением обычным…дорога найдена, вдали заманчиво светлеет широко раскрытая заповедная дверь…» (См. А. Коллонтай. Любовь и новая мораль. / Сб. «Философия любви». М., 1990, ч. 2, сс. 323–334).
