Их новую веру с прежним христианством связывало лишь название! На политическую арену выходила сила, объединявшая тайных врагов Рима. Мудрый Диоклетиан всей кожей ощущал опасность. Он предчувствовал крах старого мира и — не мог ему воспрепятствовать. Римская империя зашаталась.
Зачинателями нового христианства выступили Армянская и Албанская церкви. Они призывали к молению в храмах (а не в синагогах или катакомбах, как прежде), к отказу от обрезания мужчин, к поклонению кресту, к наложению на себя крестного знамения, к почитанию икон… Многое пришло в те годы в христианство именно с Кавказа.[105] Там, на Кавказе, получил признание Бог Небесный, которого в Европе не знали. Оттуда, с Кавказа, исходила угроза языческому Риму.
Несомненно, Диоклетиан как политик догадывался, что вызвало эти новшества: в вековую борьбу за господство между Римом и Персией вклинивалась третья сила, которая страшила своей неизвестностью. В кипчаках, в этих пришельцах с Востока, увидели себе поддержку «новые» христиане. Ради союза с ними, ради доказательства верности они приняли их духовный обряд.
Как мог ответить Рим? Древнее правило политики — «враг моего врага — мой друг» — не годилось. Враги стояли кругом — опасность грозила снаружи и изнутри. Диоклетиан желал лишь одного — спасти империю, но он понимал свою уязвимость: степняки многократно превосходили силой. Жестокая война дышала в лицо. И тогда мудрый Диоклетиан решил начать ее первым, покончив с внутренним сопротивлением. Избегавший лишней крови, он предпринял отчаянный шаг: ввел в 304 году казни приверженцев «нового» христианства. Не всех подряд, а только «новых». Это очень важная деталь, объясняющая многое.
Однако события вышли из повиновения — Рим опоздал… И тогда в «столице мира», в этом «гаранте устойчивости всего сущего на земле», заговорили о конце света. Тайное стало явным. Даже во внезапной болезни императора люди увидели волю Судьбы. Диоклетиан оставил трон, а остаток жизни закончил в своем имении, где, как говорят злые языки, преуспел в выращивании капусты.
Что же представляли собой противники Рима? Кто объединил их, кто руководил действиями, приведшими к столь неожиданной развязке?
К сожалению, и Евсевий, и другие современники тех событий пишут о них очень сдержанно. Мне удалось найти лишь глухое упоминание о восстании, которое вызвало преследование христиан. Правда, место его называлось точно — Мелитина.[106] Но я знал, что Мелитина — это не только Кавказ, и даже не только провинция Каппадокии. Мелитина — место рождения святого Георгия![107]
Снова совпадение? Опять случайность? А не слишком ли частыми становились они?… Эти «совпадения» и позволяли задуматься о поисках человека, рискнувшего противостоять Риму, — грамотного организатора, умного, имевшего доброе имя и обязательно христианина. Располагал ли он реальной властью? Нет. Но она ему не требовалась. У него были образование, ум и вера! Их хватало.
Почему именно эти три качества выделил я? Лишь образованный человек мог читать и понимать христианские тексты. Только умный способен сопоставить прочитанное с реалиями. И никто, кроме глубоко верующего, не увидел бы в этом Божье предначертание.
Сегодня мы не знаем точно, было ли тогда у верующих Евангелие. Мнения историков расходятся, скорее всего не было. Но Апокалипсис («Откровение святого Иоанна Богослова») в авторской редакции уже ходил в списках.[108] Вот первые слова из него: «Откровения Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну…» Святой Иоанн Богослов, выходит, письменно изложил весть о приходе Спасителя, которую принес в Средиземноморье Иисус Христос. В этой древнейшей книге христиан не раз говорится о всадниках. Они и дали мне ключ к разгадке.
«Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан ему был венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить».
«И вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему большой меч».
«Я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“, и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли…» Такими видели христиане вестников Посланца Божьего. Всадниками! С луками, шашками. Издалека ждали избавителей от римской деспотии…[109] Собственно, в их ожидании и состояла в то время идеология христианства — в надежде на скорый приход Мессии, Посланца Божьего. Текст Апокалипсиса пронизан мессианистическими настроениями и верой в близкое избавление.
Мне было очень важно понять суть религии, которая завоевывала себе место под солнцем!.. Тогда многое стало бы яснее. Я попытался поставить себя в положение того человека — глубоко верующего, имеющего пытливый ум, знающего христианскую литературу. Он слышит о появлении всадников, о которых говорил Христос, они пришли издалека, что ему предпринять?
А предпринять надо — время не ждет. Всадники уже близко, около Дербента. Молва о них всколыхнула христианские общины — предсказание Христа, вот оно — свершилось!..
Человек явно незаурядный и очень религиозный, конечно, увидит в этом особый знак, он пойдет искать божественных всадников. Они спасут христианство и христиан. Поэтому именно христиане (и никто другой!) вышли тогда на политическую арену.
Но кто же был тем первым?
Великий просветитель Армении
…Теперь от предполагаемых (гипотетических) вернемся к реальным событиям на Кавказе: Фавст Бузанд и другие историки весьма точно описали случившееся.
В стан всадников, которые захватили Дербент, пришел юный епископ Григорис. Он представился царю кипчаков и, встав перед войском, начал проповедовать Христово учение о спасении… Стоп. Прервем повествование Фавста Бузанда. В нем нарушена логика!
Неужели вот так, сразу к царю кипчаков обратился Григорис? А кто бы позволил ему, безусому чужестранцу?.. Видимо, что-то очень важное предшествовало всему этому, о чем летописец не знал… Важно было понять, как Григорис обратился к царю кипчаков, на каком наречии? Армянский и тюркский языки абсолютно разные… И проповедь на армянском перед тюрками была бы пустым звуком… Не спасало и присутствие переводчика, ибо, как известно, начало добродетели — язык!
Выходит, не о проповеди там шла речь. А о чем-то ином. Например, о важном сообщении: лишь в этом случае его бы представили царю. Возможно, Григорис произнес несколько заученных тюркских фраз. Возможно, передал послание, написанное на языке тюрков. (Именно тюрков. Этого требовали дипломатический этикет и необходимость быть правильно понятым.) Но в чем мог состоять смысл сказанного им?
Понять это мне помог сам Григорис, его биография… Он был внуком Просветителя Григория, личности легендарной в Армении — масштаб его величайшего, истинно пророческого деяния, думается, еще не осознан в полной мере ни в самой Армении, ни в мире.
Это ему, Григорию — деду Григориса, первому явилось на небе Знамение Божие в образе креста, это он позже на царской колеснице, украшенной золотом и драгоценными камнями, в сопровождении князей и пышного войска прибыл в Кесарию. Чтобы дать крест Европе! Потому что это он, Григорий Просветитель, вспомнив Апокалипсис, впервые мысленно соединил тюркский крест с вестью о Мессии… И Небо подтвердило правильность его мысли.
Григорий Просветитель родился в 257 году, он перс, потомок парфянского царя, сын Анака. Его отец, участвуя в дворцовой интриге, убил правителя Армении Хозроя. По закону полагалось уничтожить род цареубийцы. Но кормилица вырвала из рук палачей невинного младенца Григория и скрылась с ним. Долго она странствовала с ребенком на руках, скрываясь от преследователей, наконец дорога привела ее к дому Бурдара и Софии, людям богатым не только деньгами, но и состраданием. София, примерная христианка, взялась воспитывать Григория.
Судьба во всем улыбалась юноше. Его врожденное благородство восхищало, притягивало людей — проповеди Григория во славу христианства передавались из уст в уста, о них говорили в хижинах и во дворцах… Но как часто бывает, слава одного вызвала зависть у других, особенно среди правителей. Их чаша терпения переполнилась к 30 марта 287 года, тогда, видимо, вспомнили о преступлении отца Григория. Этого оказалось достаточным, чтобы отправить проповедника в ссылку. На биографию Григория легла непроницаемая завеса. Где он точно был? Неизвестно.
В житии святого о тех днях говорится лишь, что его на четырнадцать лет посадили в ров со змеями… При упоминании о змеях я невольно оживился, оно заставило вспомнить «змеиные города» из скандинавских новелл.[110] Тем более, что «змеиных» истязаний в Закавказье не устраивали ни до, ни после Григория. Оставалось предположить, что налицо устойчивое иносказание, истинный смысл которого за века забылся.
