В начале 1870-х годов русская армия стала отправлять военные экспедиции в Туркмению. Отчаянное сопротивление проживавших там туркменских племен было сломлено Скобелевым в 1881 году в упорной битве за укрепление Геок-Тепе. В 1884–1886 годах русскими были завоеваны южнотуркменские оазисы, и на этом активные военные действия в Средней Азии в основном закончились. Присоединенные в 1870 – 1880-х годах туркменские земли составили Закаспийскую область, которая до 1899 года была частью Кавказского, а затем – Туркестанского генерал-губернаторства. За военным губернатором этой области были сохранены широкие автономные права, зафиксированные в специальном положении о ее управлении[65]. В 1882 году Семиреченская область была включена в состав Степного генерал-губернаторства, а в 1897-м – возвращена в Туркестанское генерал-губернаторство.
Таким образом, к концу 1890-х годов в состав Туркестанского генерал-губернаторства входили пять областей: Сырдарьинская, Самаркандская, Ферганская (так называемые коренные области) и две новые – Закаспийская и Семиреченская. Военные губернаторы областей и другие старшие местные администраторы были членами Совета туркестанского генерал-губернатора, органа, имевшего право законодательного почина в вопросах, связанных с практикой управления краем. В состав Совета, кроме вышеперечисленных членов, входили помощник генерал-губернатора (председатель), прокурор Ташкентской (краевой) судебной палаты, управляющие Казенной и Контрольной палатами, начальник Управления земледелия и государственных имуществ, представитель Министерства финансов, начальник штаба Туркестанского военного округа, управляющий канцелярией генерал-губернатора. Кроме того, при обсуждении соответствующих вопросов на Совет приглашались с правом голоса главный инспектор училищ, управляющий акцизными сборами, политический агент в Бухаре и другие лица по усмотрению генерал-губернатора. Туркестанская администрация объединяла военное и гражданское управление в крае. Через Российское императорское политическое агентство, учрежденное в Бухаре в 1886 году, туркестанский генерал-губернатор совместно с Министерством иностранных дел осуществляли надзор и за деятельностью эмирского правительства.
Области делились на уезды, которые подчинялись уездным начальникам. Уезды, в свою очередь, делились на волости, во главе которых стояли волостные управители. Волостных управителей выбирали раз в три года пятидесятники – выборные представители от каждых пятидесяти домов. Кроме этого, в сельских аулах и городских кварталах пятидесятники выбирали аксакалов (старшин), которым затем сами подчинялись. Волостные управители, аксакалы и их помощники выбирались, как правило, из представителей мусульманской верхушки. Русские власти называли мусульманских чиновников туземной администрацией. Вообще туземцами называлось все коренное население края, в том числе и бухарские евреи. Оно делилось на кочевое и оседлое. Оседлое мусульманское коренное население, основная часть которого после Октябрьской революции 1917 года стала называться узбеками и таджиками, русская администрация именовала также сартами (особенно последних). В городах они обычно проживали в так называемой туземной, или старой, части, в то время как прибывшее после завоевания края из Европейской России население образовывало русскую, или новую, часть. Со временем разбогатевшие коренные жители городов часто переселялись в более престижную русскую часть. В данной работе для емкости определений я иногда использую дореволюционные термины «туземное население», говоря о коренном населении Туркестана в общем, и «туземные евреи», говоря о соответствующей правовой категории бухарских евреев.
Глава 1
Фундамент отношений
1. Положение бухарских евреев в Средней Азии и их отношения с Россией
Правовое положение бухарских евреев до русского завоевания было незавидным. На них, как на зимми (покровительствуемых монотеистов – иудеев и христиан), распространялись ограничительные законы, основу которым положил еще халиф Омар II в VIII веке. В Средней Азии евреям запрещалось носить чалму и цветную шелковую одежду, строить больше одной синагоги и ремонтировать старые, входить в город после заката, ездить верхом в пределах города на лошади, а временами даже на осле. За городом они могли ездить верхом или в повозке, но при встрече с мусульманином обязаны были слезть и стоя его поприветствовать. Мужчинам предписывалось появляться на улице только подпоясанными веревкой, а женщинам – с заплатой из материи другого цвета на верхней одежде. Их дома и торговые лавки должны были быть ниже мусульманских. Мужчины начиная с шестнадцати лет обязаны были платить джизью (особую подушную подать с неверных). Она собиралась главой каждой общины, который после передачи денег мусульманскому сборщику налогов получал от него традиционную пощечину. Свидетельские показания евреев против мусульман в суде не принимались[66].
Кроме джизьи, евреи платили в два раза больший, чем мусульмане, торговый налог закат (закят). Первоначально он был в исламском обществе узаконенной милостыней, взимаемой на нужды благотворительности в зависимости от имущественного положения и рода занятий плательщика. Со временем эта выплата превратилась в налог на прибыль со стад, имущества вообще и с продаваемых товаров в частности. К XVIII веку в Средней Азии официальный размер заката с товара устанавливался для мусульман в размере 2,5 % от стоимости товара, но на практике чиновники взимали больше[67]. Также и евреи обычно платили более 5 % установленного законом заката. Это было результатом произвола закатчи – чиновников, взимавших торговые пошлины. Караваны с товаром становились объектом вымогательств во время проезда не только через Бухарский эмират, Хивинское и Кокандское ханства, но и через владения полузависимых казахских родовых предводителей – манапов[68].
Налогообложение евреев не было одинаковым в разных среднеазиатских владениях. В Кашгаре (китайская провинция Синьцзян) с евреев брали не 5, а 10 % в качестве официального заката, т. е. в четыре раза больше, чем с мусульман[69]. Из величины этого заката вытекает, что местных евреев низводили со статуса зимми до статуса чужеземцев, который имели прибывавшие в этот регион купцы-христиане. Закат такой величины причитался с чужеземцев согласно действовавшему тогда в Средней Азии мусульманскому праву, сведенному еще в XII веке туркестанским уроженцем Бурхан ад-Дином Маргилани в сборник «Хидоя фи фуруль ал-фикх»[70]. В свою очередь, до статуса зимми, а то и ниже низводили в Бухаре шиитов, предписывая им платить 5 %-ный, а иногда даже 10 %-ный закат[71].
Свои налоговые особенности в отношении евреев были и в Кокандском ханстве, где, в отличие от других мест, они платили особый военный налог – лау-пули. Этот налог упомянул уже после русского завоевания ханства андижанский уездный начальник, расследовавший отношения между евреями и мусульманами в прежнее время[72]. Судя по всему, этот же налог имел в виду Шмуэль Моше Ривлин, сообщая об особом налоге на вооружение, который платили евреи в Коканде[73]. В Ташкенте, принадлежавшем до 1865 года Кокандскому ханству, на евреев и индусов распространялось также не встречавшееся в других местах Средней Азии запрещение носить сапоги, из-за чего те были вынуждены заменять их галошами[74]. Неизвестно, действовало ли это запрещение в других местах этого ханства, в то время как в Бухарском эмирате, о запретительных законах в котором сохранилось намного больше источников, оно вряд ли существовало.
За нарушение перечисленных предписаний и запрещений, а также за другие провинности бухарские евреи подвергались жестоким наказаниям – вплоть до смертной казни. Перед наказанием осужденному предлагалось перейти в ислам и таким образом заслужить полное прощение[75]. Под воздействием этой угрозы или угрозы других наказаний, а также желая избавиться от чрезмерного налогообложения и общего презрительного отношения, часть евреев перешли в ислам. Часть новообращенных сразу начали соблюдать только мусульманскую обрядность, а часть – втайне соблюдали и еврейскую, рискуя подвергнуться смертной казни. И те и другие получили название чала (т. е. «ни то ни се» в переводе с таджикского). Им возбранялись контакты с евреями, в том числе с ближайшими родственниками. С другой стороны, мусульмане сторонились чала, что ставило последних в положение изгоев[76].
В свете описанных порядков не удивляет проявление бухарскими евреями особых симпатий к прибывавшим в Среднюю Азию европейским путешественникам. Такое отношение сохранялось вплоть до начала XX века. Побывавший в Бухаре датский офицер Оле Олуфсен был удивлен хорошим отношением ко всем европейцам со стороны местных евреев, видевших в каждом из них друга[77]. Объясняется это тем, что в отличие от мусульман европейцы не гнушались вести беседы с евреями, которым они рассказывали о религиозной терпимости в христианских странах, нередко даже преувеличивая ее. Бухарским евреям казалось завидным положение их ашкеназских собратьев в этих странах. Впрочем, и действительное положение евреев там не разочаровывало тех, кто смог увидеть его своими глазами, посетив Европу. Все увиденное и услышанное породило мечты бухарских евреев о завоевании Средней Азии христианами[78]. Особенно способствовал распространению надежд на христианское завоевание Средней Азии мулаи калян (главный раввин) бухарских евреев Йосеф Маман, уроженец Марокко[79]. За время своего продолжительного проживания в Бухаре (1793–1823) он внес заметный вклад в поднятие духовно-религиозного уровня местных евреев[80].
