URBIS ORBISQUE TERRARUM ARCE IN PRAECLARA
AUGUSTAQUE EXEDRA AB HORATIIS ET CURIATIIS NUNCUPATA NATIONUM IN UNIONE EUROPAEA CONIUNCTARUM SUMMI MODERATORES FOEDUS DE CIVITATIS FORMA CONSTITUENDA UT EUROPAE GENTES IN POPULI UNIUS CORPUS COALESCERENT UNO ANIMO UNA VOLUNTATE UNO CONSILIO OBSIGNAVERUNT.
«29 октября 2004 года на этом священнейшем Капитолийском холме, цитадели благодатного города и всего мира, в знаменитом августейшем зале, названном в честь Горациев и Куриациев, высшие руководители наций, объединенных в Европейский союз, подписали договор о конституции, подлежащей утверждению, чтобы люди Европы могли слиться в теле одного народа с одним духом, одной волей и одним правительством».
Один дух, одна воля, одно правительство! Когда на континенте в последний раз был один дух, одна воля, одно правительство? Такого не было с падения Римской империи. Не случайно и то, что мраморная доска вторит старому римскому лозунгу plurimae gentes, unus populus – «многочисленные нации, один народ».
Будет натяжкой сказать, что Римская империя служит единственным или даже основным источником вдохновения для современного Европейского союза, хотя мне думается, что эмблема с двенадцатью звездами восходит скорее не к двенадцати апостолам, а к двенадцати цезарям Светония, то есть императорам, чьи головы в золоченой оправе римляне носили как ожерелье.
Но можно утверждать, что нашим современным европейским лидерам, устремленным к экономическому и политическому союзу, будет уместно задуматься о достижениях Рима.
Нетрудно понять, почему так высоко ценится Рим.
Вот что пишет Эдуард Гиббон в 1776 году: «Если бы у кого-нибудь спросили, в течение какого периода всемирной истории положение человеческого рода было самое счастливое и самое цветущее, он должен был бы без всяких колебаний назвать тот период, который протек от смерти Домициана до восшествия на престол Коммода» [15]. Или с 96-го до 180 года.
А вот слова великого немецкого историка Теодора Моммзена:
Редко случалось, чтобы управление миром так долго переходило из рук в руки по установленному порядку… Но в своей сфере, которую всякий, кто к ней принадлежал, не без основания считал за весь мир, этот режим сохранял спокойствие и благоденствие стольких народов и более долго и более всесторонне, чем это когда-либо удавалось какой-либо другой правительственной власти [16].
Рим был крайне успешен, а по свойственному многим из нас инстинкту мы стремимся возвеличить своих успешных предков. Это называется снобизмом. Возникает старое доброе желание найти на своем генеалогическом древе кого-нибудь по-настоящему особенного, в надежде, что, упоминая эту личность, мы дадим знать окружающим о нашей собственной исключительности. Таким инстинктом обладают не только люди, но и общественные институты, и за последние полторы тысячи лет многие из них лезли из кожи вон, чтобы заявить о своем родстве с Римом, пусть и не близком и зачастую подложном.
Рим подобен дальнему зеркалу, в котором мы тщимся увидеть себя и подтвердить свой статус наследников. В зависимости от нашего темперамента зеркало Рима используется по-разному. Некоторые видят себя в шлемах, с копьями и орлами, других окружают салютующие воины либо коленопреклоненные племена, кому-то прислуживают имперские девушки для увеселения, и виноградные грозди свешиваются им в рот. На протяжении всей истории люди примеряют на себя те или иные части римского одеяния, чтобы понять, как они сидят. Порою выглядит неплохо, но еще никому не удалось облачиться полностью – ни какой-либо последующей империи, ни Евросоюзу. Никто не достиг идеала unus animus, una voluntas, unum consilium, и наше исследование частично нацелено на то, чтобы понять почему. Нам придется начать с первого мутировавшего наследника Римской империи, христианской церкви.
Церковь вышла из империи, осознанно опираясь на ее авторитет. Когда в 330 году Константин перенес столицу на Босфор, он назвал ее Новый Рим. Константинополь расположен на семи холмах, как и город на Тибре. Но гораздо важнее то, что слово «Рим» было указателем власти, немедленно понятным всем.
Константину и другим ранним христианам было очевидно, что языческая империя должна служить лекалом, предтечей новой духовной империи христианства. И действительно, Евсевий Кесарийский, биограф Константина и придворный теолог, утверждает, что Римская империя была вызвана к жизни, чтобы послужить своего рода ракетой-носителем христианства и запустить новую религию. Можно оспаривать телеологию его анализа, но в нем можно увидеть зерно истины.
Христианство распространилось так стремительно, поскольку империя уже создала единое политическое пространство и потому что Церковь легко наложилась на институты Рима. Языческий император Диоклетиан установил 101 провинцию, единицу местного управления, которые объединялись в 12 диоцезов. Отсюда рукой подать до территориальной единицы Церкви, во главе которой стоит епископ. Даже в своем языческом воплощении Рим уже был духовной империей, граждане которой побуждались к почитанию культа. Непосредственно перед великим переходом в христианство главным культом империи был Sol Invictus (Непобедимое Солнце, с которым был связан фестиваль 25 декабря). Когда укрепился подобный монотеизм, стало легко обратить культурно единую территорию в новую государственную религию. Риму надлежало стать штаб-квартирой христианства не потому, что там был распят апостол Петр или что его могила – поразительно – была обнаружена в Ватикане. Рим был очевидным местом, поскольку христианская церковь черпала силу из его имени. Существенной частью притязаний как римской общности, так и христианства было отсутствие географических пределов.
«Imperium sine fine dedi, – говорит Юпитер о римлянах в «Энеиде», – я дал им бесконечную империю». И эту претензию вознамерилось унаследовать христианство.
Когда папа Григорий I в конце VI века захотел подчеркнуть свой авторитет, он обратился к древнему титулу, и впервые был назван Pontifex Maximus, откуда происходит наше слово «понтифик». Но кем был Pontifex Maximus? Разумеется, политической фигурой из Древнего Рима, верховным жрецом. И, когда мы произносим Pontifex Maximus применительно к папе Бенедикту, помните, что он пользуется званием, которое прежде носили Юлий Цезарь и император Август. Целью употребления титула было наполнение папской должности той величественностью и достоинством, которые ранее связывались с императором. И срабатывает ли это использование старинного римского звания?
Конечно нет, потому что понтифик давно утратил какую-либо светскую власть. Как мы увидим, магия Рима состояла в слиянии религии и политики. И вспомните, напротив, испепеляющие слова Сталина: «А сколько дивизий у папы римского?»
Когда Карл Великий короновался в Риме в рождественский день 800 года, он был наречен Imperator Romanorum, императором римлян. Так закладывались основы Священной Римской империи. Ее можно было назвать Германской либо Франкской, но брендом была именно Римская. Рим наделял влиянием. В действительности, как заметил Вольтер, она не была ни Священной, ни Римской, ни империей, продержавшись в своей каролингской форме лишь около девяноста лет.
Когда британские монаршествующие Плантагенеты возжелали укрепить свое достоинство и независимость от Франции, они стали поощрять веру в альтернативное происхождение британского народа, не имеющее ничего общего с Нормандским
