еще от давних времен патриархальная общность мировоззрения внутри свободных, которую можно наблюдать еще до XVI в. Распад свободного населения на разные группы сопровождался утратой прежней монолитности мировоззрения этого слоя. Изменение социальной сущности отдельных групп свободных ахеян противопоставляло их друг другу и порождало недовольство.
Можно привести некоторые свидетельства, намекающие на возникновение идейного разлада в ахейском обществе и зарождение сомнений в правильности общественных устоев.
Ярким доказательством этому является выраженная в ахейских былинах мысль о том, что имеющие власть попирают справедливость. Популярность гомеровского эпоса объясняется многими причинами, по одна из них, несомненно, сочувствие обиде Ахилла. Горе сына Пелея порождено тем, что Агамемнон нарушил установленное правило дележа военной добычи, отнял у Ахилла его законную долю и тем самым нанес ему бесчестие (Il., I, 356). Видимо, в последние века II тысячелетия в ахейском обществе имели место частые посягательства басилеев на права свободных людей, и это справедливо воспринималось народом как попытка обесчестить и унизить человеческое достоинство свободного ахеянина.
Правда, отношение эпоса к насилию двойственно — примитивная идеология этого общества считает силу большим достоинством, обладатель ее пользуется почетом, тогда как потерпевший теряет честь.
Еще одно свидетельство внутреннего разлада в обществе свободных дают источники по истории религиозных воззрений. С давних времен у ахеян всеобщим почтением пользовалась Великая богиня, покровительница производящих сил природы. Служение ей в среде ахейских династов к XIV—XIII вв. приняло весьма сложные и пышные формы, как показывают сцены на золотых перстнях из Микен, Пилоса, Амикл и слоновокостная статуэтка из Микен. Некоторые черты этого ритуала могли быть заимствованы ахейскими анактами с Крита.
По-видимому, широкие круги свободного населения не участвовали в этом царском культе, но продолжали чтить Великую богиню старыми, унаследованными от предков способами и весьма характерно, что именно в XIV—XIII вв. особое распространение в Греции приобретают примитивные терракотовые статуэтки, изображавшие то саму богиню, то ее почитателей. Контраст примитивности воззрений, выражаемых этими фигурками, с довольно сложными понятиями верхов ахейского общества наталкивает на предположение: упорно сохраняя простые религиозные представления предков, широкие круги свободного населения как бы противопоставляли старые патриархальные нравы новым порядкам с их усложненными социальными нормами.
Но отрицательная реакция широких масс, сохранявших многие традиционные установления, наталкивалась на все большее противодействие правящих кругов. С середины XIV в. носители монархической власти в ахейских государствах предприняли новые огромные усилия, чтобы подняться на недостижимую высоту над своими подданными. Об этом свидетельствуют монументальные большие фолосы в Микенах и Орхомене (возведены между 1350 и 1330 гг.), полная реконструкция Пилосского акрополя около 1300 г., создание архитектурных канонов царского дворца и ряд других явлений. В числе их можно упомянуть и колоссальные затраты труда на возведение укреплений вокруг царских резиденций в восточных областях страны — постройка крепостей в Тиринфе, Микенах и других местах отражала далеко зашедшее подчинение народа воле анактов. Рядовые ахеяне этого времени по своему положению в обществе заметно отличались от их праотцов времени появления классов в ахейской Греции. Столь же сильно изменились и их социальные интересы.
Усилившееся в 1500—1200 гг. обособление некоторых профессиональных групп усложнило социальные отношения по всей стране> В больших городах, от Иолка до Пилоса, набирало силу богатое население, тесно связанное с правящими кругами. Это ремесленники, купцы и работники умственного труда — грамотеи, счетчики, врачи, рапсоды, художники; среди них были искусные профессионалы.
Деревенская община испытывала вмешательство монарха в положение ее членов. В Пилосском царстве в XIII в. установились прямые связи между дворцовой управой и ремесленниками-металлургами, жившими в разных селах. Управа выдавала местным кузнецам сырую бронзу для изготовления оружия и некоторых деталей военного снаряжения (документы серии J.). Работавших по царским заказам мастеров освобождали от уплаты натуральных податей, как свидетельствуют тексты серий Ма и N из Пилоса [62]. Так создавались привилегированные группы и в среде сельских обитателей.
Глава II
ОТ ПАЛАСГИИ К ЭЛЛАДЕ
(этногенетическая история Греции во II тысячелетии)
Другой важной особенностью изучаемой эпохи было то, что именно в этот период завершился длительный процесс формирования древнегреческой народности. Как известно, генезис представления об этнической общности восходит к очень отдаленным эпохам. Но лишь в результате формирования классового общества и государственности [63] происходит коренное изменение в области этнических представлений. Этно-племенная общность, игравшая важную роль, уже в период союза племен, теперь приобретает новое качество: она превращается в более четкое понятие «народность». Тем самым получили новое значение связи внутри одного этнического массива, появилось понятие «народности» и «земли народа», которые были столь необходимы человеку древних времен.
Формирование греческой народности происходило в сложных условиях. Если обратиться к структуре греческого народа в середине I тысячелетия до н. э. [64], то еще тогда четко выступали большие различия в диалектах, нравах и обычаях четырех крупнейших племен: эолян, ахеян, ионян и пришедших в XII в. дорян. Но сознание эллинского единства уже господствовало над представлениями о самобытности каждого племени: Геродот от лица афинян говорит, что они Έλληνίκον έον δμ,αιμον τε καΐ όμ,όγλωσσον και θεών ιδρύματα τε κοινά και Ουσίαι ήθεά τε όμότροπα (VIII, 144). Общегреческое единство, с такой очевидностью проявившееся уже в период греко-персидских войн, удивительным образом мирилось с племенным сепаратизмом [65]. Корни этого явления нужно искать не только во II тысячелетии, но в еще более ранние времена. Здесь на помощь истории приходит лингвистика, сделавшая огромные шаги в области изучения древних балканских языков, особенно после бесспорного установления в 1953 г. грекоязычности населения Греции во II тысячелетии до н.э.
Как известно, дифференциация племенных языков началась на очень ранних стадиях развития человечества [66]. Массивы родственных племен, носителей одной и той же языковой общности, прошли длительный путь, пока внутри них сложились отдельные языковые семьи. Индоевропейская языковая общность в VI—IV тысячелетиях состояла из четырех главных групп языков: 1. Балто-славяно-германская; II. Западноиндоевропейская; III. Центральноиндоевропейская; IV. Южноиндоевропейская, или хетто-лувийская, иначе называемая анатолийской [67]. Относящийся к третьей семье греческий язык обособился уже к середине IV тысячелетия [68], что указывает на завершившееся выделение прагреческой племенной общности из близких ей по языку других племенных групп.
Обособление прагреческого этнического единства происходило в условиях развитого неолита (датируемого ныне со второй четверти V тысячелетия и до конца IV тысячелетия), в период, когда жившие сельским хозяйством племена достигли развитого первобытнообщинного строя. Это время усложнения между племенной жизни, время участившихся войн и столкновений. Одновременно крепли внутренние связи племенных общностей, причем языковая близость становилась одним из важных факторов. Отмеченные этнолингвистические процессы происходили на гористой территории
