получил Восточный престол, то взял и Серену ко Двору. Там она пользовалась неограниченной любовью и доверенностью своего великого дяди. В часы печали и внутреннего душевнего волнения, нередко выпадавшие в жизни Великого Феодосия, когда не смели приблизиться к нему ни жена, ни дети, одна Серена входила к нему, сохраняя величавое спокойствие на прекрасном лице, и своей речью, полной жизни, какой-то особенной прелести и любви к своему благодетелю, умела восстановить мир и тишину в его душе. Чтение Гомера и Вергилия, и вообще образование в школе Феодосия, который часто поверял ей свои тайны и рассуждал с ней о политических делах, развив в ней положительное и серьёзное направление, ставили её далеко выше её возраста и пола и возбуждали в современниках справедливое удивление её как душевным, там и телесным качествам. Соединяя с умом здравым, точным редкую в то время чистоту нравов, она мало принимала участия в удольствиях и увеселениях Двора.
Здесь она впервые увидела Стилихона и в нём нашла составленный ей идеал мужчины и полюбила его не пылкой, исступленной любовью испанки, но спокойной и вместе с тем неизменной привязанностью, которая свойственна только положительно-энергической думе. Сделавшись его женой, Серена главной целью своей жизни поставила себе благо своего супруга и сосредоточила все свои заботы на своём семействе, Редкая жена была так привязана к интересам своего мужа и при этом редкая так хорошо понимала их, как Серена. Обладая умом дальновидным, она в отсутствие Стилихона с необыкновенной неутомимостью и постоянством следила за ходом дел в Империи; разгадывала, к чему клонились интриги придворных и замыслы врагов Стилихона и обо всём доводила до его сведения.
Отъезжая в Италию, Стилихон поручил ей строго наблюдать за всеми делами при Дворе и за различными смутами, необходимо следующими за кончиною Государя.
Она должна была главным образом овладеть особой Гонория [28] и не допускать ни чьего на него влияния, после чего немедленно должна была отправиться на Запад и ехать в Рим.
Серена привезла Сталихону с Востока не слишком благоприятные для его планов вести: то, что по смерти Феодосия произошло в Константинополе, решительно противодействовало его замыслам относительно Востока, и ничего не обещало ему, кроме трудной борьбы. Впрочем, имея в своем распоряжении обе армин, Стилихон не страшился этой борьбы и, без сомнения, тотчас же стал бы приводить в исполнение свой план, если бы важные дела на Западе не требовали там его присутствия и решительных с его стороны мер. Стилихону прежде, чем он мог сделать что-нибудь из Восточного своего проекта, предстояло выдержать борьбу внутри Империи Западной и с некоторыми германскими племенами, жившими по Рейну. Тем большая опасность угрожала влиянию Стилихона, что враги как внешние, так и внутренние подняли свои головы в одно время [29]. Итальянская аристократия, не имевшая никакой силы при Феодосии и не могшая, как мы видели, воспрепятствовать повсюдному разлитию варварского элемента, со смертью императора пробудилась и задумала показать свою силу. Хотя распоряжения Стилихона и льстили римской гордости, но римляне досадовали, что виновник этих распоряжений варвар, а с другой стороны видели, что им от этих изменений нисколько не лучше: потому что они были только на словах, а нисколько не на деле, и власть осталась в руках варвара.
Многие знатные и богатые фамилии повели интриги, явно клонящиеся к низвержению Стилихона, или по крайней мере к ослаблению его власти; к ним присоединились и некоторые из важнейших варваров, желавших или завладеть во время малолетства государя властью вместо Стилихона, или не иметь за своими действиями на службе строгого надзора министра.
Придворные чиновники, префекты провинций и другие должностные лица, почти все хотели утвердить свое значение в государстве, и отстранив Стилихона, поживиться за счёт Империи. Они рассчитывали, что в отсутствие министра, который должен был идти против варваров, нетрудно будет захватить власть в свои руки.
Но на деле вышло, что они жестоко обманулись, и как видно, плохо знали опекуна императора. Как ни ничтожна была эта оппозиция против Стилихона в сравнении с его талантами, но она могла иметь худые последствия для него, если бы он оставил её без внимания. Стилихон очень хорошо понимал, что при ужасном эгоизме, при непомерной алчности богатства - всеобщих и господствовавших тогда пороках, при ненависти римлян к варварам, нужно быть чрезвычайно осторожным и всеми мерами скорее отделаться от врагов, он знал, что все вверенные его управлению и начальству войска, в которых он главным образом полагал и на которых основывал свое могущество, — войска, при всей привязанности своей к нему, могут склониться на сторону его врагов, если многие из сих последних не пожалеют своих огромных доходов на их угощение [30]. Действуя быстро, Стилихон в короткое время истребил внутренних своих врагов то рукой палача, то темницей, то ссылкой. Впрочем, погибли немногие главные виновники оппозиций. Стилихон не хотел проливать крови, а главное - он имел в виду лишь обессилить своих врагов, лишить их средств действовать против себя [31]; для того он лишил их имуществ, которые переходили по обыкновению в казну, находившуюся в его распоряжении, и тем усиливали его средства. Конечно, многие и не думавшие восставать против правителя пострадали [32]; но ни один человек на месте Стилихона не сделал бы лучше, коль скоро хотел утвердиться в звании Первого Министра. Как бы то ни было, только Стилихон достиг до того, что через месяца полтора все были покорными его слугами и он спокойно мог предпринять поход против возмутившихся варваров [33].
Сдерживаемые в границах покорности оружием в мерами Феодосия, варварские народы в Германии и на Рейне вообще облегавшие север Западной Империн, с известием о смерти императора вдруг взволновались. Явление, конечно, не новое для Империи; но в тогдашнем её состоянии это само по себе незначительное волнение могло иметь гибельные последствия для Рима и чрезвычайно неблагоприятные для Восточного проекта Стилихона, ибо оно могло служить сигналом к восстанию и для других варваров, в разных областях Империи обитавших и к разным границам прилегавших, и потому требовало от римского правительства решительных действий, по крайней мере Стилихон считал это делом не последней важности. Это было вскоре после смерти Феодосия, в феврале месяце.
Стилихон, невзирая на холод и непогоду, быстро двинулся к северным пределам и так перепугал варваров, не ожидавших такого быстрого движения римского полководца в землях Германии, что иные из них, не вступая в битву,
