убежали в горы в леса, а другие, будучи окружены им, положили оружие и смирились. С началом весны положение дел в Западной Империи было так хорошо и благоприятно для Стилихона, что они счёл это время весьма удобным к выполнению своих замыслов относительно Востока. Но как там новое явление, ещё мало замечаемое Западом, а между тем давно совершавшееся - именно
сознание возможности и необходимости самостоятельного политического существования, вне зависимости от Запада, теперь пришлю к концу и совершенно уяснилось, то открывается замечательная и любопытная для истории борьба между Востоком и Западом, которая должна была решить вопрос: «останутся ли соединенными между собой Восток и Запад». Так как в этой борьбе к общему интересу примешался частный тех, которые стояли от враждебных сторон, то она принимает характер отчаянного междоусобия, допускающего все возможные средства, лишь бы только обессилить противника.
Отношения между Востоком и Западом до Стилихона. — Руфин. - Его характер и образ действий в государстве и личное его отношение к Стилихону. — Руфин призывает варваров в Империю. — Движение их к Альпам. — Поражение их Стилихоном. — Аудиенция Руфина с императором. — Заговор Стилихона против Руфина. — Смерть Руфина.
Отношения Рима к Востоку всегда были таковы, что они ничего не имели общего между собой. Покорённый владычеству Рима частью оружием, частью политикой правительства, Восток удержал за собой и свой родной язык, и свои обычаи, и все особенности, отделявшие его от Запада, признавая над собой только верховную власть сперва республики Римской, а потом императора. Рим не произвёл на него огромного, радикального влияния, какого бы можно было ожидать от его могущества, напротив — сам подпал его влиянию. Римская молодёжь хотела учиться так, как учатся в Греции. Сперва дети знатнейших римлян, а потом за ними и весь народ спешили выучиться греческому языку, нанять себе учителя-грека и толпами отправлялись в Афины слушать уроки греческих риторов и софистов. Понятно, что вместе с образованием с Востока переходили в Рим и многие обычаи и условия жизни частной. Таким образом совершенно оправдывалось на деле то, что сказал ещё Гораций: Graecia capta ferum victorem cepit [34]. Повсеместное сознание такого огромного нравственного влияния, какое произвёл Восток на Рим и на Италию, со временем не могло не пробудить там желания независимости и политической жизни. Это желание начало выказываться с конца второго века, когда войско опять получило такое значение, что по своему произволу, кого хотело, выбирало в императоры, если являлось несколько претендентов на престол. Каждый почти, желавший быть императором, но встречавший сильного соперника в лице другого императора, искал и находил себе убежище и подкрепление на Востоке: так Песценний Нигер держался там против Септимия Севера; замечательно, что когда Нигер погиб в неравной борьбе, Византия с беспримерным упорством защищалась (196 г.) против победителя его.
Конечно, это были только проблески стремления Востока к независимости, но события на Западе не замедлили раздуть эти искры. Поражаемая отвне германцами, раздираемая внутри деспотизмом войска и честолюбием некоторых частных лиц, искавших престола, и отсюда междоусобными войнами, истощённая голодом и моровой язвой, Империя к концу третьего столетия заключала в себе все признаки распадения на свои составные части. Чтобы воспрепятствовать этому, Диоклетиан нашёлся вынужденным разделить императорскую власть между несколькими лицами. Но этим разделением Рим сам, там сказать, поднимал крылья Востоку, им покорённому, и сам вдыхал в него сознание собственных сил: потому что в этом разделении выиграл более всех Восток, а проиграл Рим. Глава Империи жил на Востоке и управлял им, — чем, конечно, не замечая, может быть, того, выразил предпочтение его перед Римом, потерявшим теперь своё прежнее значение средоточия Империи.
Не изнурённый в такой степени, как Запад, борьбой с варварами, заключавший в своём составе гораздо более единства Восток окончательно сознал свои силы, и, когда христианство одержало и праздновало там свою победу над язычеством, он смело стал смотреть в глаза Западу, как равный равному. Во время войн императоров Восточных с Западными Восток является как бы самостоятельной державой, и замечательно, что каждый император, оставшийся победителем в междоусобной войне, там спешил утвердить свой резиденцию. Вообще во весь период времени от Диоклетиана до Феодосия Великого, — период кровопролитных войн, страшных ударов, наносимых Империи варварами, Восток опять выиграл более, нежели все другие части государства.
Из вышепредставленного мною очерка отношений Феодосия Великого к Западу, когда он был Восточным императором, нельзя не видеть, что Восток в отношении к Западу являлся каким-то посредником, судьёй; и обстоятельство, что сам Феодосий жил на Востоке и старшему своему сыну дал Восток, тогда как младший получил себе в удел Запад, не могло не способствовать и решительному утверждению там чувства собственного политичеснего достоинства и независимости от римского влияния [35].
Не удивительно после этого, что Константинопольский Двор не обнаружил ни малейшего сочувствия в замыслах Стилихона относительно Востока. Хотя он не имел средств противиться Стилихону, но все же не признал его притязаний справедливыми, и в Константинополе все были в каком-то напряженном состояния, не зная, что делать в этом случае. Но более всех намерения Стилихона встревожили Руфина, который успел утвердиться при Восточном Дворе в качестве Первого Министра.
Этот человек, первым установивший политику Восточного Двора в отношении к Западу, — политику, началом которой было — не иметь ничего общего с Италией, родился в Галлии; отец его владел там богатыми поместьями [36]. Снедаемый непомерным честолюбием, а ещё более корыстолюбием и властолюбием, Руфин решилса оставить свою родину, где жил в совершенной неизвестности, и искать счастья в Константинополе. Это было в царствование императора Валента, когда Империю громили варвары и когда, следовательно, она находились в самом стеснённом состоянии и когда, думал он, всего скорее можно добиться видного поста в государстве. Соединяя с привлекательной наружностью ум хитрый, пронырливый, коварство величайшее, Руфин, посредством своих происков, успел свести знакомство с некоторыми придворными и умел понравиться им; он не щадил для них своих денег, за то они доставали ему место при Дворе и наконец так приблизили к императору Валенту, что он оказывал ему особую доверевность, и когда Восточный престол занял Феодосий, он играл при Дворе не последнюю роль и имел у себя очень много клиентов. Тут он столкнулся со Стилихоном и возненавидел его со всей силой завистливой души. Для такого властолюбивого человека, каков был Руфин, действительно быстрое
