Ознакомительная версия.
Дополнением к этим взглядам служит у Грозного еще отрицание естественной свободы человека. Он обвиняет Курбского и его единомышленников в стремлении основать государственный порядок, вместо царской власти, на свободе. Ты, говорит он ему, хочешь «самовольством храбрость утвердити, ему же быти не возможно». Стремление перейти от «го суд ар ьс ко го владения» к самовольству, по его мнению, подобно тому как если бы человечество от христианского закона возвратилось назад к обрезанию. Он с негодованием отвергает ересь манихеев, которые утверждали, что «небом обладати Христу, землею же самовластным быти человеком». Но лучше всего эта мысль выражена в грамоте И. Вельского к королю Сигизмунду, в которой тоже видна рука Грозного: «А что брат наш писал еси, что Бог сотворил человека и вольность ему даровал и честь, ино твое писание много отстоит от истины, понеже и первого человека Адама Бог сотворил самовластна и высока, и заповедь положи ; и егда заповедь преступи, и каким осужением осужен бысть? се есть первая неволя и бесчестие, от света бо во тьму, от славы в кожаны ризы». Указав, что Бог и потом ограничивал свободу человека, давая завет Аврааму, заповеди Моисею, Второзаконие, автор грамоты заключает: «Видиши ли, яко везде несвободно есть, и тое твое письмо, брате, далече от истинны отстоит» [851] . Смысл сопоставления общественной жизни с монашеством и этих рассуждений о свободе один и тот же: человеку нужна не свобода, а принуждение, и самодержавие как сильная единоличная власть является необходимым условием общественного порядка и потому отвечает тем планам, по которым сам Творец построил жизнь человека на земле. В этом отношении Иван Грозный присоединяется к «Беседе валаамских чудотворцев», которая также восставала против того учения, что Бог сотворил человека «самовластна». Остается только неизвестным, против одних ли и тех же лиц направляли свои возражения оба автора. Судя по тому, что они резко разошлись между собой в вопросе о характере и о пределах царской власти, можно думать скорее, что противниками их были различные общественные группы: «Беседа» имела в виду, как можно предположить, теоретических проповедников свободы, а Иван Грозный – практических деятелей, только опиравшихся на идею свободы.
Деятельность царской власти Грозный не ограничивает одним покровительством добру и наказанием зла; задачи ее шире. Царь должен смотреть на себя, как на пастыря, он должен «благочестие у те ердити по Божию дарованию» [852] . «Тщужеся, – пишет Грозный Курбскому, – со усердием люди на истинну и на свет наставити, да познают единого истинного Бога , в Троицы славимого, и от Бога данного им государя». Что это не случайно брошенные слова, и что он действительно возлагал на царя обязанность религиозно-нравственного руководительства, тому ярким доказательством могут служить его диспуты с Поссевиным и Ракитой, в которых он защищал истину православия. В ответе Раките (1570 г.), например, читаем: «А о том Господа нашего Иисуса Христа прилежно молим всех Спасителя, дабы нас, российский род, сохранил от тмы неверия вашего» [853] . Выводил ли отсюда Иван Грозный и участие царя в церковных делах, на этот счет прямых указаний в его сочинениях мы не находим. Косвенным признанием прав царя в области церковного управления могут служить такие произведения его, как послание к Максиму Греку о ереси Башкина (1554 г.), послание в Кирилло-Белозерский монастырь (около 1578 г.) и др. Сюда же можно отнести и письмо его к арх. Гурию Казанскому (1557 г.), где он говорит о «данной тебе от Бога и от нас пастве» и наставляет архиепископа: «доброе устрояй и крепце наблюдай, да мзду приимеж от Бога на судищи» [854] .
В. Ключевский упрекал Ивана Грозного в том, что тот плохо вслушивался в речь своего противника и, между прочим, не дал ответа на обвинение в жестокостях в отношении бояр [855] . Но это не совсем справедливо. Ответ заключается уже в словах: «жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмя». Это значит, что Грозный отрицает само обвинение, потому что жестокость как деяние несправедливое, как превышение власти возможна только там, где есть пределы власти, а по его убеждению, царю принадлежит неограниченное право наказания. Другой ответ дают рассуждения Грозного об ответственности царей. И с этой точки зрения он не входит в существо предъявленного обвинения, но просто отрицает его законность. Он сам упрекает Курбского, что тот «Божий суд восхищает», «будущее судище зде проповедует», т. е. берет на себя судить государя или обвинять его. «Кто убо постави судию или властеля над нами? Или ты даси ответ за душу мою в день страшного суда?., ты же от кого послан еси? И кто тя рукополагателя постави, яко учительский сан восхищающи?» Он указывает на то, что безответственность составляет исконное право царской власти. «Доселе Русские владетели не изтязуеми были ни от кого же, но повольны были подвластных своих жаловати и казнити, а не судилися с ними ни перед кем». В подкрепление этой мысли Иван Грозный ссылается еще на книгу прор. Исаии, гл. 3 («поставлю юношу начальника их, и ругатели обладают ими»), которая оказала свою долю влияния на учение начальной летописи о неправедном князе, и делает обширную выписку из послания к Демофилу, приписываемого Дионисию Ареопагиту. Послание говорит, собственно, о недозволительности осуждать священника и лишь мимоходом, в виде сравнения, касается вопроса о праве подданного судить государя и решает этот вопрос отрицательно [856] . И здесь, следовательно, Грозный пользуется обоими своими обычными доводами: религиозным авторитетом и историческим обоснованием права.
Из того, что Иван Грозный говорит о необходимости сильной власти для поддержания государственного порядка, о неограниченном праве наказания и о безответственности царя, можно заключить, что он не признает никаких вообще пределов царской власти. Такое заключение будет довольно близко к истине: о пределах царской власти у Грозного нет почти ничего. Упрекая Курбского, что тот бежал от наказания и тем нарушил долг повиновения царю, он говорит: «Вся божественная писания исповедуют, яко не повелевают чадом отцем противитися и рабом – господем, кроме веры». С другой стороны, он выражал твердую уверенность, что о всех своих согрешениях, вольных и невольных, ему придется, «яко рабу», дать ответ на последнем суде [857] . Вот и все, что имеем по этому вопросу в произведениях Грозного [858] . Предел царской власти – в истинах православной веры, их царь не может изменить, и их он обязан соблюдать в своих действиях; если же действия его оказываются несогласными с этими истинами, подданные свободны от повиновения. По существу это понимание пределов царской власти очень приближается к тому, которое находится в учении Иосифа Волоцкого: тот тоже нечестие и хулу считал главными признаками тирана и за это отказывал ему в повиновении. Но по развитию темы Грозный остается далеко позади Иосифа. Он высказывает свою мысль мимоходом, почти не останавливаясь на ней; видно, что для него это вопрос малоинтересный, не стоящий внимания. Из всех предшествующих писателей, пожалуй, один только Акиндин может быть в этом отношении поставлен на одну доску с Иваном Грозным. Увлеченный доказательством прав князя над митрополитом, он тоже совсем не разработал вопроса о пределах царской власти и не воспользовался даже тем, что было сделано в этом направлении до него. Получилось впечатление, что он не знает никаких решительно пределов для княжеской власти, что она представляется ему безусловно неограниченной. Объяснять ли неразработанность вопроса о пределах царской власти у Ивана Грозного тоже его увлечением полемикой с Курбским или его действительными убеждениями, во всяком случае нужно признать: 1) что, борясь против ограничения царской власти боярским советом и отстаивая ее полноту, он в то же время не представлял себе царскую власть как безусловно неограниченную, и 2) что установление пределов царской власти является в его произведениях как вопрос второстепенный, и царская власть оказывается у него ограниченной гораздо менее чем в большинстве произведений предшествующей русской литературы. Но, говоря о непротивлении власти «кроме веры», он принципиально все же признает не только пределы власти, но и пределы повиновения ей.
Все сказанное дает достаточно материала для решения литературного вопроса о принадлежности Ивана Грозного к старым или к новым общественным течениям и об отношении его к различным направлениям русской письменности [859] . Курбский защищал старину, но сама защита эта как литературное явление была новостью. До середины XVI в. никто в русской литературе не выступал с защитой старинных прав боярства, и никто не требовал разделения государственной власти. «Беседа валаамских чудотворцев» и ее «Иное сказание» были единственными предшественниками Курбского. Связь его с древней русской письменностью весьма незначительна; излюбленные темы ее – покорение царю, религиозные пределы царской власти развиты у него до крайности слабо. Наоборот, можно заметить у него симпатии к литературным деятелям, проводившим сравнительно новые идеи, как заволжцы, игумен Артемий и другие. Иван Грозный – представитель нового порядка, но, отстаивая его, он в значительной степени опирается на старые литературные идеи. Возражая Курбскому, он твердо стоит на той точке зрения, что царское полновластие составляет исконный факт русской истории и находится в полном согласии с издавна установившимися на Руси порядками и воззрениями. Эта точка зрения, естественно, сблизила Грозного с наиболее старыми литературными направлениями и заставила его широко пользоваться ими. Богоустановленность власти, покорение царю, ответственность царя перед Богом, охрана православия – к этим идеям, которые встречаются в произведениях русской письменности с самого ее начала, заметно у него сильное тяготение. Но так как все эти идеи высказывались русскими книжниками в то время, когда никто еще не делал нападений на царское полновластие, а Иван Грозный всю силу своего литературного таланта должен был направить на защиту полновластия именно от этих нападений, то этим уже исключена была возможность рабского или ученического пользования старыми идеями: опираясь на них, ему приходилось в то же время приспособлять их к своей особой цели. А это открывало для него возможность, оставаясь верным одному направлению политической литературы, иметь в то же время точки соприкосновения и с другими литературными лагерями и даже пользоваться кое-чем у своих литературных противников. Поэтому можно подметить значительное сходство у Ивана Грозного с Иосифом Волоцким – именно в развитии и обосновании идеи царской власти, а из других направлений можно указать на заволжцев, с которыми его сближает отрицательное отношение к общественной роли духовного чина [860] , и на «Беседу валаамских чудотворцев», с которой у него общее, во-первых, отрицание прав духовенства на участие в управлении, и во-вторых, понимание самодержавия как нераздельности царской власти. Можно назвать еще и других предшественников Грозного. Так, сближение идеи богоустановленности с историческим обоснованием власти встречается до него в одном из посланий митр. Филиппа к новгородцам; о необязательности для князя боярских советов говорил Вассиан Рыло, который тоже склонен был выводить эту необязательность из идеи богоустановленности и из ответственности перед Богом одного только царя. Но больше всего сходства у Ивана Грозного, как и следовало ожидать, с Пересветовым; сходство это столь значительно, что есть все основания говорить о влиянии одного на другого. Главные черты сходства между ними следующие: 1) отрицательное отношение к участию бояр во власти, 2) ссылка на ограничение царской власти в Византии,
Ознакомительная версия.
