Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович

Гамбургская экспозиция фактически явилась разновидностью масс-медиа. Она базировалась на солидном научном основании, но ей изначально присущи как предельная заостренность выводов, так и несомненная фрагментарность, сознательный отказ от универсального подхода к истории вермахта. Речь идет о конфликте различных форм, способов презентации, в которых знание о прошлом складывается и запечатлевается в общественном сознании.

Во многом справедливой представляется оценка видного деятеля Социал-демократической партии Германии Ганса-Йохена Фогеля: «Проект оказался в ситуации кризиса. И не из-за действий его противников, а из-за собственных ошибок и собственной неосмотрительности» [965]. Содержание выставочных стендов не обновлялось на протяжении пяти лет (учитывая и время подготовки выставки), не принимались во внимание результаты современных научных исследований в ФРГ и за ее пределами. Организаторы выставки, увлеченные ее несомненными успехами, зачастую рассматривали любую критику в свой адрес, в том числе и конструктивную, как исходящую из праворадикального лагеря.

Не у дел оказался в новой ситуации Ханнес Геер. Для частичной и краткосрочной (как первоначально предполагалось) корректировки экспозиции была создана независимая комиссия. В ее состав вошли авторитетные историки Омер Бартов, Фридрих Каленберг, Манфред Мессершмидт, Райнгард Рюруп, Ганс-Ульрих Тамер, Кристиан Штрайт. На подготовку итогового доклада комиссии потребовался год. Документ разочаровал противников выставки, поскольку он исходил из того, что «подтверждаются основные тезисы выставки о совершенных на территории СССР преступлениях и об участии вермахта как активном, так и пассивном в этих преступлениях». Эксперты решительно отвергли «утверждения о том, что вермахт якобы постоянно держал дистанцию по отношению к Гитлеру и нацистскому режиму и достойно выполнял свой воинский долг». Тем самым, утверждали авторы доклада, «выставка прикоснулась к больному нерву общественного восприятия истории» и внесла «существенный вклад в развитие историко-политической культуры в Федеративной Республике?». «Дебаты вокруг выставки, — резюмировали специалисты, — указывают на то, что выставка была необходима», а отдельные неточности не меняют вывода о «серьезности работы, проделанной организаторами выставки с историческими источниками» [966].

Авторы доклада резонно указывали на то, что воздействие прежней выставки «базировалось на шокирующем эффекте документальных фотоснимков», но документы иного рода были представлены «слишком скупо и зачастую в необоснованно сокращенном виде». Рекомендации экспертов носили принципиальный и конструктивный характер: «Аргументы выставки должны основываться не столько на приемах, характерных для прокуратуры, сколько на теории и методологии исторической науки. Выставка должна знакомить с историческим материалом, но выводы должны быть, насколько это возможно, предоставлены посетителям выставки» [967].

По поручению Института социальных исследований в течение двух лет (но не трех месяцев) над новой версией экспозиции работала группа авторитетных ученых. Координатором проекта стала Ульрика Юрайт, имевшая значительный опыт выставочной деятельности в антифашистских мемориальных центрах. Поиски новых решений были нелегкими. С протестом против новой экспозиции выступил Ханнес Геер: «Из доклада комиссии вовсе не вытекает необходимость полного обновления выставки с привлечением новых авторов и новых материалов, новых тем и нового оформления, равно как и расширение экспозиционного пространства» [968]. Как отмечал хорошо информированный корреспондент газеты «Die Tageszeitung», «многие из участников пятилетних окопных сражений за распространение правды, правды о преступлениях вермахта опасались, что их детище утратит прежнюю остроту и сведется к реализации требования взвешенности» [969].

Команда Ульрики Юрайт стояла перед выбором: либо, исправляя неточности и ошибки, вносить коррективы в уже сложившуюся экспозицию, либо разрабатывать принципиально новую концепцию выставки. После серьезных дискуссий было решено идти по второму, значительно более трудному пути. Подводя итоги работы сотрудников проекта, Ян Филипп Реемстма и Ульрика Юрайт отмечали: «Новая экспозиция опирается не на суггестивное воздействие фотографий, но на просвещающую силу текстов»; «Нынешняя выставка не могла бы существовать без ее предшественницы. Наш проект был бы невозможен без учета предшествовавших дебатов»; «Больше нет некомментированных фотоснимков. Фотографии и документы уравновешивают друг друга»; «Экспозиция стала дедуктивной и более аналитической». Отсюда следовал обоснованный прогноз: «Тем, кто попытается защищать вермахт, новая выставка принесет больше огорчений, нежели прежняя» [970].

Эти установки были полностью одобрены научным советом, действовавшим под началом профессора Ганса Моммзена. В состав совета вошли также известные ученые Ульрих Герберт, Альф Людтке, Юрген Фёрстер, Герд Юбершер. Выставка именовалась теперь «Преступления вермахта. Ракурсы истребительной войны 1941–1944 гг.». Учитывая результаты архивных разысканий и современных исследований, руководители проекта уделили главное внимание многочисленным документам военной и политической элиты Третьего рейха, направленным на осуществление преступной оккупационной политики на территории Советского Союза. Центр тяжести был перенесен от рассмотрения отдельных преступлений к анализу действий вермахта как организации, как неотъемлемой составляющей нацистского режима. Специальные разделы экспозиции убедительно повествуют о геноциде по отношению к еврейскому населению, о злодеяниях против военнопленных, об угоне в рабство миллионов советских людей, о преступной продовольственной политике, приведшей к смерти миллионов граждан Украины, Белоруссии, Российской Федерации [971].

Торжественное открытие обновленной документальной выставки состоялось 28 ноября 2001 р. в германской столице, в зале театра Бёртольта Брехта «Берлинский ансамбль», что свидетельствовало об органической взаимосвязи нового проекта с антимилитаристскими традициями. Вступительную речь произнес Ганс Моммзен, который отметил, что экспозиция лишена агитационного характера, основана на достижениях современной науки, на введении в оборот новых источников. Неопровержимые факты о злодеяниях вермахта на оккупированных территориях СССР приобретают, подчеркнул Моммзен, особую значимость в современной международной обстановке.

Новый, аналитический подход к формированию экспозиции был с одобрением воспринят значительной частью прессы. Приведу наиболее характерные отзывы: «Обновилось все, но только не основной тезис выставки» [972]; «Новая выставка не имеет ничего общего с прежней. Но с одним-единственным исключением. Основной тезис остался прежним: германские офицеры и солдаты принимали участие в планировании и осуществлении на практике беспримерно преступной расовой истребительной войны» [973].

В обращении к посетителям выставки было сказано? «Война против Советского Союза отличалась от всех современных войн в Европе, в том числе и от тех, которые вермахт вел на других территориях. Это была война, направленная не только против вражеской армии, но и против гражданского населения. Этот преступный образ действий не являлся результатом эскалации военных действий, он был важнейшим компонентом планирования войны» [974].

Значительный интерес посетителей вызвали многочисленные документы, которые «Der Spiegel» назвал «сведением счетов с генералами Гитлера» [975]. На стендах были размещены многократно увеличенные копии директив верховного командования вермахта, касающиеся характера оккупационного режима в районах СССР. Большая часть преступных приказов была подписана до 22 июня 1941 г. Михаэль Йейсман подчеркивал: «Выставка не является обвинением, сведенным до уровня плаката. Документы, касающиеся военных действий на Востоке и их планирования, говорят сами за себя». Вермахт был «структурно втянут в преступную войну, и хотя не каждый солдат являлся преступником, но каждый представлял собой часть механизма войны криминальной по своему замыслу и характеру. И каждый солдат в любое время мог превратиться в преступника» [976].