в Палестине. Возмущенный этими свидетельствами слабости, Жаботинский заявил, что “политику исполнительного комитета следует объявить обанкротившейся” и что ревизионистам лучше вообще выйти из Сионистской организации. Это решение было ускорено Восемнадцатым Сионистским конгрессом 1933 г., когда после убийства Арлозорова большинство сионистов, в частности социалистов, отказались от совместной работы с ревизионистами в исполнительном комитете. Напряжение стало невыносимым, и ревизионисты решили форсировать события. Их Союз постановил начать независимые от Сионистской организации действия, организовать свои представительства в зарубежных странах, создать собственные фонды, а также другими способами показать свою независимость от официального сионистского движения. В 1935 г. все попытки примирения закончились крахом. Летом того же года, после опроса членов Союза, Жаботинский объявил об учреждении Новой сионистской организации, которая порывает всякие связи со старой. Первый конгресс созданной организации состоялся в Вене; его делегаты представляли 713 тыс. ревизионистов (в то время как участники Девятнадцатого Сионистского конгресса представляли всего 635 тыс. человек).
Свободные от подчинения Сионистской организации и от ее обязательств по отношению к мандаторию, ревизионисты перешли к установлению контактов с другими правительствами без согласия англичан. Так, сам Жаботинский взялся за то, чтобы добиться поддержки от восточноевропейских государств, возникших в результате Версальского договора 1919 г.: от них требовался нажим на Великобританию с целью открытия доступа в Палестину еврейской иммиграции. В сотрудничестве с реакционным польским правительством, заинтересованным в оттоке евреев из страны, Жаботинский и его коллеги разработали десятилетний план массового переселения евреев в Святую землю. В то же время они осуществляли свою собственную программу нелегальной иммиграции — к 1939 г. им удалось тайно переправить в Палестину почти 15 тыс. евреев. К этому моменту Новая сионистская организация располагала большой сетью вспомогательных организаций, в том числе союзами студентов, ветеранов, женщин, Ревизионистским школьным обществом и спортивным клубом “Нордия”. В Палестине группы молодых ревизионистов основали военную организацию Эцель [237], которая повела решительную борьбу с арабским террором.
К концу 1930-х гг., по мере того как выдвигались новые молодые лидеры, ревизионизм становился все более радикальным. Эта новая ориентация возникла под влиянием молодежного движения Бетар — в 1938 г. оно насчитывало 78 тыс. членов в 26 странах мира. Как и другие сионистские молодежные движения, Бетар готовил европейских евреев к жизни в Палестине, организовывал учебные хозяйства и курсы иврита. Однако особое внимание уделялось военной подготовке, дисциплине, массовым видам спорта; была введена военизированная форма, устраивались факельные шествия. Руководители Бетара признавали Жаботинского своим лидером, но, вопреки его желанию, движение это все больше приобретало правый уклон, а временами — опасное сходство с итальянским молодежным фашистским движением. Против милитаризма как такового Жаботинский не возражал: из занятий историей он вынес убеждение, что все великие нации рождаются благодаря военным победам. Однако до конца жизни он опасался того, что деятельность Бетара может, вопреки истине, создать ему репутацию фашиста. Интересно, что Муссолини благосклонно относился к сравнению бетаровцев с фашистами и в 1935 г. сказал главному раввину Рима Давиду Прато: “Чтобы сионизм победил, нужно, чтобы у вас было еврейское государство с еврейским флагом и еврейским языком. По-настоящему это понимает ваш фашист Жаботинский”. На самом деле Жаботинский отвергал фашизм. Он подчеркивал, что образцами ему служат Мадзини и Гарибальди, а не Муссолини или — Боже сохрани! — Гитлер. И сам он, и Бетар боролись против нацизма на словах и на деле — они первыми среди сионистов объявили коллективный бойкот германским товарам.
Тем не менее социально-экономические воззрения Жаботинского отнюдь не ослабляли представлений о нем как об ультраправом лидере. В юности он был социалистом, восхищался кибуцным и мошавным движением в Палестине, но был потрясен тем разрушительным действием, которое оказала большевистская революция на его семью и на российский сионизм. В последующие годы он рассматривал борьбу сионистов-социалистов за заработную плату и страхование, проведение забастовок как отвлечение от национальной борьбы против англичан и арабов. Жаботинский, с его властным характером, не выносил социалистической уравниловки, он возлагал надежды на средний класс, зарождавшийся в Палестине. “Если существует класс, в руках которого будущее, — писал он в одной из статей, — то это мы, буржуазия, враги всевластного полицейского государства, идеологи индивидуализма… Нам нечего стыдиться, друзья мои — буржуа”. Борьбу против социалистов Жаботинский вел не только на страницах газет. С его одобрения руководство Бетара в октябре 1935 г. распространило среди членов своей организации секретный циркуляр, согласно которому желающие эмигрировать в Палестину должны были избегать сотрудничества с Еврейским агентством, выдававшим разрешения на въезд, поскольку в нем господствовали социалисты. Лучше связаться в Палестине непосредственно с работодателями, которым разрешено набирать рабочих за границей, — так рекомендовалось в циркуляре. За год до этого Жаботинский санкционировал учреждение Национальной федерации труда, которую поддерживали ревизионисты. Эта организация отрицала классовую борьбу и действовала независимо от Гистадрута. Большинство этих мер не принесло результатов; однако они, а также то, что бетаровцы время от времени выступали в качестве штрейкбрехеров по просьбе еврейских работодателей, вызывало возмущение сионистов-социалистов.
Вражда между левым и правым крылом в сионизме могла оказаться такой же опасной, как и классовый раскол в европейских странах. Это показывает случай, произошедший ночью 16 июня 1933 г., когда Хаим Арлозоров, директор политического отдела Еврейского агентства и самый молодой среди палестинских лидеров рабочего сионизма, был убит выстрелом во время прогулки с женой по набережной Тель-Авива. Три дня спустя был арестован Аврагам Ставский, рабочий-ревизионист; позже вдова Арлозорова опознала в нем человека, сопровождавшего убийцу. Представ перед окружным судом, Ставский был признан виновным и приговорен к повешению. Немаловажно было то, что его арестовали в доме Абы Ахимеира, редактора ревизионистской газеты, которого заподозрили в том, что он спланировал преступление [238]. Ведущий теоретик палестинского ревизионизма, Ахиме-ир неоднократно высказывал свое презрение к “большевистскому духу” социалистического сионизма. Позднее в своих статьях он отстаивал и правомерность политического террора.
Хотя обвинение против Ставского было снято после апелляции, социалисты продолжали считать, что и он, и Ахимеир замешаны в убийстве. Однако эти подозрения не подтвердились. Напротив, после Второй мировой войны в суде было рассмотрено несколько дел о клевете, показавших, что Ставский, возможно, был невиновен. Тем не менее к этому времени ревизионизм и социалистический сионизм уже были разделены пропастью смертельной братоубийственной ненависти. Бен-Гурион назвал Жаботинского фашистом и дал ему прозвище “Владимир Гитлер”. В дальнейшем под давлением событий расхождение между Бен-Гурионом и ревизионистами по арабскому вопросу значительно уменьшилось. Но все же социально-экономическая конфронтация между двумя течениями не прекращалась ни на минуту, даже в самые критические дни, когда на карту было поставлено существование нации.
Пятая алия. Рост капиталистического сектора
Если в 1920-х и 1930-х гг. социалистический сионизм и его организации укрепили свои позиции,
