Личный и официальный престиж Мейзингера еще более понизился после того, как все его попытки добиться освобождения Зорге или хотя бы навестить его в тюрьме окончились неудачей, а японские коллеги отказались предоставить ему какую-либо информацию о деле. Пост полицейского атташе германской полиции в Токио оказался как бы абсолютно незначительным, и манера, в которой было проведено расследование дела Зорге, грубо подчеркнула такое положение дел.
Арест Зорге и его помощников вызвал не только замешательство в кругах германского посольства в Токио, но и страх относительно возможной шпионской деятельности других немцев, проживающих на Дальнем Востоке, и последствий этого для японо-германских отношений. Все это подогревало недобрый интерес Мейзингера к деятельности его соотечественников и дало толчок к началу «охоты за ведьмами» с его стороны с тем, чтобы переключить внимание со своих собственных провалов в отношении дела Зорге. Досадные инциденты являлись, по сути дела, оперативным риском, однако несколько второстепенных дел усилили тревогу Мейзингера и должны были привести его к расследованию новых или, по крайней мере, активизации старых «дел», чтобы с помощью серии показательных разоблачений продемонстрировать свою собственную оперативную эффективность.
Первый эпизод в бурной деятельности, развитой Мей-зингером, касался молодого германского студента, учившегося в Токио по обмену, Клауса Ленца, разоблаченного в ноябре 1941 года, когда он пытался подкупить посольского курьера — агента германской военной разведки по совместительству, чтобы попытаться установить подпольный радиопередатчик на территории посольства. Ясно, ради кого была предпринята эта попытка, и Мейзингер договорился, что Ленца силой увезут обратно домой на германском судне, прорвавшем блокаду, которое зашло в японские воды в середине марта и сейчас направлялось в Европу.
Однако предприимчивый молодой человек ухитрился сбежать на берег и провести три вечера у своей любовницы Стеллы Касприк, жены бывшего помощника польского атташе в Токио, и сообщить ей информацию об этом судне.
Ленца вновь арестовали, доставили на борт и отправили в Германию, и японская полиция впоследствии намекала, что он, возможно, был связан с русской разведслужбой и что за день до того, как его доставили на германский пароход, он через свою любовницу-польку встречался с сотрудником британского посольства.
Мейзингер не знал, как интерпретировать значение дела Клауса Ленца, которое заставляло предполагать о существовании неких работавших по указке Советов и, возможно, Великобритании групп. Мейзингер докладывал: «Настоятельно необходимы инструкции о дальнейшем ведении дела, поскольку японская полиция очень интересуется им».
А полиция еще в прошлом году просила Мейзингера доставить Ленца в Японию для допросов, поскольку якобы была неопровержимо доказана связь между Зорге и Ленцем, «работавших на одну и ту же контору». Самого Зорге во время допроса спрашивали о Ленце. «Я удивлялся, не сумасшедший ли он часом», — отвечал Зорге.
Этот странный молодой человек работал на официальное германское агентство новостей, где его обязанности заключались в отслеживании пресс-телеграмм, поступавших в посольство каждую ночь, то есть там же, где работал и Зорге. Эти двое не имели прямого контакта, встречаясь лишь, когда Ленц выходил из офиса рано утром, а Зорге приходил составлять ежедневный бюллетень новостей.
Вернувшись в Германию, Ленц был призван в армию, но из-за управленческой неразберихи потребовалось несколько месяцев, чтобы выследить его, и лишь в декабре 1943 года он был арестован и допрошен. На допросах он утверждал — и это соответствовало действительности, — что с Зорге они общались исключительно «как коллеги». И с этими своими заявлениями Ленц исчез со сцены.
Это было только начало.
В марте 1942 года коллега Мейзингера на Дальнем Востоке и его предшественник в Токио Франц Хуберт, германский полицейский атташе в Бангкоке, обратил внимание германских служб безопасности в Берлине на подозрительную деятельность австрийского фотокорреспондента и журналиста Карла Хофмейера.
Германские службы безопасности в Берлине приказали расследовать дело, чем Мейзингер и занялся в июле месяце в Токио, где Хофмейер был арестован. Предварительные результаты этого политического расследования оказались не менее тревожными, чем дело Зорге. Хофмейер получил образование в иезуитском колледже в Австрии и в 1931 году в Вене вступил в коммунистическую партию, после чего почти год преподавал теорию марксизма в партийных ячейках и руководил работой партийного агитпропа, время от времени публикуя статьи в газете «Красный флаг». Дважды его арестовывала австрийская полиция.
В январе 1933 года Хофмейер отправился в Турцию «с образовательными целями». Здесь он и был завербован советской контрразведкой и получил общее задание разоблачать польских агентов, засылаемых в Советский Союз.
Весной 1934 года по указанию начальства он вступил в стамбульский филиал Германской нацистской партии для того, чтобы получить такую же «крышу», какую приобрел себе Зорге в Токио в тот же самый период. (Партбилет Хофмейера, как и партбилет Зорге, находится в архиве.) Местному руководителю нацистов в Турции Хофмейер представился как патриотически настроенный германский студент, горящий желанием поработать ради общего дела. Он и поработал, пользуясь финансовой поддержкой нацистских фондов, в «информационной службе», находившейся под строгим советским контролем, где вербовали польских и других контрреволюционных агентов, а затем посылали их в Россию, где их благополучно арестовывали. Хофмейер также писал статьи для официальной нацистской газеты «Фелькишер Беобах-тер», которые сначала в первой инстанции цензурировались советской разведкой.
В 1936 году ему угрожал арест со стороны турецкой полиции, и после еще одного спешного «образовательного визита» в Курдистан русские приказали ему сначала уехать в Прагу, а затем через Швейцарию в Париж. Его отношения с советской разведкой, согласно его собственной версии, стали несколько нерегулярными, хотя он, очевидно, получал средства для обучения в университете.
Летом 1937 года он ездил в Турцию и Иран, а потом был арестован на обратном пути в Стамбул и выслан из страны турецкой полицией. Вскоре он объявился в Москве, где «ОГПУ приняло его с холодным равнодушием. Мою работу в Турции похвалили. В остальном — никаких объяснений, а в моей просьбе выдать визу для поездки в Центральную Азию было отказано». Он вернулся в Париж после короткой поездки в Лондон и наладил контакт с Французской коммунистической партией. Не получив никаких определенных указаний от русских, он вскоре уехал в Японию в качестве корреспондента газеты «Фелькишер Беобахтер» и некоей иллюстрированной германской газеты. Повторно отправился в Китай, вел репортаж о японской кампании в Малайе и был прикомандирован к японской армии в Таиланде в качестве корреспондента.
Хофмейер держался в стороне от своих немецких коллег на Дальнем Востоке, и именно его тесные связи с японскими военными властями впервые возбудили подозрение германских чиновников в Бангкоке. Он был единственным иностранцем, которому позволили поехать на фронт в Малайзию, и Мейзингер высказывал подозрения, что Хофмейер вполне может работать на японскую разведку. Итоги предварительного расследования по делу Хоф-мейера были переданы японской полиции, которая и арестовала его 15 июля 1942 года.
Дело Хофмейера сравнивалось с делом Зорге в личном отчете о расследовании дела последнего, посланном Гиммлером Риббентропу в декабре этого года. С точки зрения безопасности дело Хофмейера поразительно напоминало дело Зорге. Оба сумели успешно вступить в нацистскую партию через ее заморские филиалы, один — в Стамбуле, другой — в Токио, причем умудрились сделать это без каких-либо проверок их политического прошлого. Оба сумели обеспечить себе безупречную «крышу» в качестве журналистов и таким образом смогли в течение многих лет безнаказанно действовать в качестве советских агентов.
В конце концов Хофмейер был передан японскими властями германскому посольству в Токио. Его посадили на германское судно, прорвавшее блокаду, капитану которого были даны строгие инструкции: в случае перехвата незамедлительно отделаться от заключенного. В августе 1944 года Мейзингер получил лаконичное сообщение из гестаповской штаб-квартиры в Берлине: Хофмейер содержался под стражей на судне «Бургенланд», которое было захвачено союзным военным кораблем близ восточного побережья Южной Америки. Капитан затопил корабль, а команда оказалась в бразильской тюрьме. Пять человек пропали без вести. «Хофмейер, конечно же, оказался в их числе».
