Широкое распространение охоты в эпоху раннего Средневековья было обусловлено также социальными, религиозными и этическими факторами. В языческом обществе охота носила отпечаток ритуально-магического действа[517]. Образ охотника-волхва, слившегося с природой в акте оборотничества, запечатлен в былине, или, скорее, охотничьей поэме о Вольге Святославиче (Волхе Всеславьиче), который умеет, «повернувшись зверем», «заворачивать» в силки («веревочки шелковые») куниц, лисиц, черных соболей, «поскакучиих заячков и малых горностаюшков», а также, приняв птичий облик, ловить гусей, лебедей, «ясных соколей и малую птицу-ту пташицу». Кроме того, охота была особой формой времяпрепровождения и одним из главных развлечений знати. В христианской Европе императоры, короли, князья посвящали звериной ловле едва ли не весь свой досуг. Порой это наиболее «достойное» (после войны) для благородного человека занятие выливалось в грандиозную бойню. Так, Карл Великий устроил в честь прибывших к нему багдадских послов невиданную по масштабам облаву на туров. Животных гнали на огромное расстояние и убивали сотнями. Первые «русские» князья также были завзятыми охотниками; этому занятию с увлечением предавалась даже княгиня Ольга. Охотничьи угодья занимали по своему значению едва ли не первое место в реестре княжеских земель. Постоянно упоминаются в источниках и рыбные угодья — «ловища».
Русская соха и сошники: 1 — кодовые; 2 — перовые
И все же земледелие неуклонно вытесняло охоту, становясь основой древнерусской экономики.
В былине о Вольге и Микуле Селяниновиче вся охотничья премудрость оборотня-Вольги оказывается посрамленной мудростью пахаря Микулы. Признав превосходство «оротая», князь восклицает:
Ай же ты, оротай да оротаюшко,
Да много я по свету еждивал,
А такого чуда я не видывал.
Рыбой щукою ходил я во синих морях,
Серым волком рыскал я во темных лесах,
Не научился этой премудрости,
Орать-пахать да я крестьянствовать[518].
Стоит отметить любопытное обстоятельство, что эпическая фигура пахаря, легко носящего в заплечной котомке «тягу земную» и превосходящего силой не только Вольгу, но и титанического Святогора, которому «грузно от силушки, как от тяжелого бремени», возникла не на черноземном юге, а на суглинистых почвах Русского Севера, о чем говорит «поскрипывание» сошки и «почеркивание» омешников (лемеха, деревянного лезвия у сохи) «по камешкам» в сцене Микулиной пахоты.
Былина о Вольге и Микуле возникла, по всей вероятности, не позже X в. Именно в это время еврейский путешественник Ибн Якуб отметил, что славянская земля обильна всякого рода жизненными припасами, а сами славяне — народ хозяйственный, который занимается земледелием усерднее, чем кто-либо из его соседей.
Археологические исследования показывают, что в IX—X вв. пашенное земледелие окончательно побеждает не только на юге, но и на севере. Земледельцам становятся известны восемь видов полевых работ: сжигание растительности, пахота, унавоживание, посев, боронование, прополка, сбор урожая и сожжение соломы. Переложную систему землепользования повсеместно сменяет двуполье. Дочь лесов — соха все еще преобладала над плугом — этим детищем степей. Тягловой силой служили лошади, а на юге и волы. Важным нововведением было пополнение фонда сельскохозяйственных культур занесенной в Европу с Востока твердой пшеницей, богатой белком, которой не знал античный мир. Но первое место по посевным площадям принадлежало не ей, а древнейшей злаковой культуре Восточной Европы — просу и озимой ржи, которая перекочевывала из посевных закромов в уборочные за 8—10 недель. Ячмень преобладал в северных районах, распространение овса сдерживалось отсутствием у восточных славян многочисленных кавалерийских дружин. Редкой культурой также была гречиха, попавшая к славянам от волжских булгар.
Из бобовых культур сеяли чечевицу, бобы и горох, не пользовавшийся популярностью в античности.
Огородничество и садоводство стало быстро развиваться только после принятия христианства, в связи с пищевыми ограничениями в период постов, а в языческую эпоху восточные славяне довольствовались репой, капустой и аборигенным растением Северной и Средней Европы — хреном.
Поголовье домашних животных в крестьянских хозяйствах было довольно многочисленным, преобладали в нем свиньи и крупный рогатый скот. Коровье и козье молоко было важной частью пищевого рациона, но перечень молочных продуктов не отличался большим разнообразием. Животное масло потребляли только богатые люди, в то время как основная масса населения использовала либо мясной жир, либо растительное масло.
Выведением новых пород скота и улучшением качеств наличествующего стада почти не занимались. Свинью, правда, скрещивали с диким кабаном, но овец, коз, коров принимали такими, какими их создала природа. Если на Западе, в связи с формированием рыцарства, появилось несколько новых пород лошадей — арденнская, бретонская, норманнская, саффолкская и др., — а спрос на лошадей возрос настолько, что чехи и ободриты в X в. занялись разведением их на экспорт, то восточные славяне и русы не проявили в этой области никакой активности. На лесном севере, где лошади были крупнее и массивнее, их раньше, чем на степном юге, стали использовать в земледелии (с IX в.) и для перевозки грузов. Отсутствие у восточных славян многочисленной конницы приводило к отставанию в кавалерийском деле. По сообщению Ибн Русте, верховые лошади имелись только у славянских князей и «высокопоставленных лиц», — видимо, у ближайших княжеских дружинников. В то время как у других народов Европы повсеместное распространение получили стремена и шпоры, наши предки все еще использовали в качестве универсального средства управления лошадью ременную плеть. Подковывать лошадей начали лишь после того, как появились хорошо наезженные дороги.
Большое значение, которое по-прежнему занимала в жизни восточных славян охота, привело к тому, что основные успехи древнерусских животноводов были сделаны в области собаководства. К концу 1-го тысячелетия на Руси вывели сторожевых собак и два вида охотничьих.
Перевес для ловли птиц
Рожок
Петля на зайца
Садок на тетерева
Промыслы имели большое значение не только в сфере экономической жизни; в ряде случаев поиски промысловых угодий выступали в качестве определяющего фактора славянской колонизации Восточной Европы. Наиболее распространенными после охоты промыслами были рыболовство и бортничество. Крючки, блесны, грузила, поплавки и другие орудия лова во множестве встречаются на древних восточнославянских поселениях. В качестве колющих орудий применялись острога и пешня. В ход шли также сетевые снасти: сежи, неводы, бредники, мережи и просто ловушки из лозняка. В более поздних письменных источниках особенно часты указания на устройство в реках «езов» — частоколов с отверстиями для кошелей, куда заходила рыба.
Бортничество — добыча меда диких пчел — развивалось в лесных угодьях и получило особенно широкое распространение в междуречье Оки и Волги, в Муромо-Рязанской, а также в некоторых областях Новгородской и Смоленской земель. Славянские племена степной и лесостепной полосы России в силу естественных природных условий занимались бортничеством не так активно. Лев Диакон, для того чтобы подчеркнуть бедность «тавроскифов» Святослава, особо упомянул то обстоятельство, что они не употребляют меда. Для человека средиземноморского региона, где мед входил в состав ежедневного рациона питания, подобное положение вещей было вопиющим свидетельством самого дремучего варварства, дикости и убожества, как и отсутствие у славян виноградников, этого важнейшего сельскохозяйственного признака средиземноморского ландшафта.
Впрочем, заявление Льва Диакона касается, по-видимому, только Черноморской Руси. Ибн Русте сообщает о славянах, что «есть у них подобие больших кувшинов, сделанных из дерева, и в них — улей для пчел и меда... Из одного большого кувшина получается 10 кувшинов меда». Мед и воск были важнейшими продуктами промысловой деятельности, которые включались в состав дани и поставлялись на внешний рынок. Поэтому бортные участки леса («ухожаи») представляли большую ценность. Чтобы уберечь их от чужих покушений, бортники ставили на «бортях» — деревьях с дуплами, где водились пчелы, — свои «знамена» (владельческие знаки). Орудиями бортнического промысла были древолазные шипы, при помощи которых взбирались на деревья, и медорезки, служащие для извлечения меда из дупла. Пасечного пчеловодства славяне еще не знали.
