Суд подтвердил и доказал целый ряд их преступлений: незаконное управление делами от имени царя, злоупотребления, раздача своим «угодникам» городов и волостей, думских чинов, причастность к попытке переворота в 1553 г., злословия в адрес царицы (например, после отставки Сильвестра ее называли «Евдоксией», по имени византийской императрицы, развратницы и гонительницы св. Иоанна Златоуста — как видим, лидеры «избранной рады» скромностью не страдали). Монахи Вассиан Беский и Мисаил Сукин дали показания, ставящие под сомнение православие Сильвестра. Но главный пункт обвинений, были ли временщики заказчиками убийства, остался недоказанным. Точнее, бояре сочли его недоказанным. «Чаровницу и Алексееву согласницу» Марию с сыновьями казнили. Относительно Сильвестра и Адашева многие судьи считали, что даже известная их вина заслуживает смерти. Но царь на это не пошел, остался выше личной мести. Впоследствии он писал, что за зло, сотворенное ему Сильвестром, намерен судиться с ним не в этом мире, а перед Богом.
Адашев не дожил до окончания суда. Его не арестовали, всего лишь отстранили от службы, он ждал решения своей судьбы в Дерпте и там «в недуг огненный впаде и умре». Или от болезни, или не перенес стрессов. Ходили слухи, что он, страшась расплаты, принял яд. Но расследование этого не подтвердило (царь велел похоронить Адашева рядом с могилой отца, в угличском Покровском монастыре, а для самоубийцы христианское погребение исключалось). Хотя можно высказать еще одно предположение. Ведь на самом-то деле среди боярской оппозиции ранг Адашева был невысоким, его «вес» обеспечивался только близостью к царю. Когда же он утратил позиции и обнаружилась его связь с «Магдалиной», его могли устранить свои же соучастники. Оборвали возможность дальнейшего расследования. Не исключено, что именно по этой причине кое-кто из бояр поддержал предложение не вызывать подсудимых в Москву — чтобы не выложили лишнее.
Ну а с Сильвестром приключилась вообще странная история. Он был сослан в Соловецкий монастырь и… современный исследователь Б.Н. Флоря нашел однозначные доказательства, что ни в какую ссылку он не поехал! Продолжал с удобствами жить в Кирилло-Белозерском монастыре. Сюда в 1561–1566 гг. ему присылал книги сын Анфим (его царь тоже не репрессировал, ограничился переводом из Москвы в Смоленск). Сильвестр отправил из Кириллова монастыря в Соловецкий большой вклад, 219 руб. и 66 книг. Вроде бы, собирался туда перебраться. Но настолько «не спешил», что вообще не собрался. В конце 1560-х душеприказчики дали посмертный вклад по нему не в Соловецкий, а в Кириллов монастырь [138]. Поразительно, правда? Царь и боярский суд выносят приговор, а осужденный игнорирует! Объяснение может быть лишь одно: в структурах власти у Сильвестра остались очень влиятельные друзья, которые и позаботились спустить исполнение приговора в «долгий ящик».
33. БАТАЛИИ НА ПОПРИЩЕ ДИПЛОМАТИИ
Горе горем, но можно ли было представить, что оно остановит или хотя бы прервет другие дела? Ситуация вокруг России накалялась, и требовалось участие царя. Собери все силы, зажми свои переживания в кулак и терпи. Выслушивай доклады, обдумывай, находи верные решения. А уж как ты себя чувствуешь, что творится у тебя на душе, знаешь только ты и Господь… Со времени смерти Анастасии минуло лишь две недели, а русское правительство стало снаряжать посольство к Сигизмунду II. Нет, о его вероломстве, о сношениях с Крымом не упоминалось. Наоборот, будто ничего не произошло и в Москве ничего не известно, литовцев снова соблазняли союзом и «вечным миром». А скрепить его предлагалось браком царя с одной из сестер Сигизмунда…
Принимать это за чистую монету, как делают некоторые исследователи, не обязательно. И ехидничать — не успела супруга умереть, как муж другую ищет, тоже не обязательно. В дипломатии допускаются еще и не такие вещи. А руководил русской дипломатией уже не Адашев. Руководил ею сам Иван Васильевич. Он не мог не понимать, что перспектива такого брака на самом-то деле нереальна. Ведь для того чтобы стать русской царицей, сестре короля пришлось бы перейти в Православие. Мало того, Сигизмунд был бездетным — и государь становился ближайшим наследником престола Литвы. Разве допустили бы это католическое духовенство, польские магнаты? Ради «вечного мира» и брака королю пришлось бы отказаться и от Ливонии. Неужели он согласился бы?
Зато царь хорошо знал другое: в Польше и Литве далеко не все паны желали войны. «Заманчивое» предложение должно было усилить раскол, породить слухи и обсуждения, поддержать «партию мира». Его обязаны были рассмотреть на сенатах и сеймах… Послам, которых направили в Литву, знать обо всех тонкостях было незачем. Но инструкции они получили соответствующие. Вовсе не «сватать» сестру короля, а всего лишь договориться о сватовстве. «Посмотреть» потенциальных невест, Анну и Екатерину, выбрать, какая из них покрасивее (выбрали Екатерину). Получить их портреты, разузнать о приданом… Семейная жизнь царя была отнюдь не «личной». Она принадлежала всему государству. И сам брак, и рождение детей, все это было долгом монарха и его жены, не менее важным, чем военные или финансовые дела. Анастасия и погибла в борьбе с врагами династии. Погибла как воин, на службе Отечеству. А теперь Отечеству должна была послужить даже ее смерть!
Точно так же, как Сигизмунд водил русских за нос, соглашаясь на «союз», так Иван Васильевич взялся водить его. Ведь король не мог открыто отвергнуть столь лестное предложение! На этом тут же сыграла бы его собственная оппозиция. Сигизмунду и его советникам пришлось ввязаться в переговоры, лавировать, искать благовидные отговорки. Указывали, что согласие на брак должен дать император, родственник Екатерины, что ей надо сохранить католическое исповедание. Причем король пребывал в уверенности, что обманывает царя, что в России не знают о его альянсе с ханом! Он продолжал тайные пересылки со шведами, датчанами, а в Москву направлял посольства будто бы договариваться о мире и сватовстве. Хотя «согласие» он сопровождал заведомо неприемлемыми условиями — отдать Смоленск, Северщину, да еще и Новгород с Псковом…
Но в ходе этих игр достигалась главная цель Ивана Васильевича — выигрывалось время! Именно этого царь и добивался! После разгрома под Эрмесом и взятия Феллина орден «посыпался», как карточный домик. Русским сдались Тарваст, Руя, Верпель, ряд других городов. В Москве знали и особенности военной системы Литвы. Даже когда война будет объявлена, шляхта не сразу раскачается, будет собираться долго. Поэтому Иван Васильевич приказал воеводам развернуть форсированное наступление. Захватить Ливонию или основную ее часть, вырвать из-под носа у Сигизмунда — и пусть попробует отбить те же крепости. В данный момент это было вполне реально. Ливонцы были совершенно деморализованы, о самозащите уже не думали, магистру не верили…
Однако в замыслах царя сразу обнаружилось уязвимое место. Представители высшей аристократии, командовавшие войсками, выполняли приказы, как они сами считали нужным. Государь «понуждал» и торопил их, а они не очень-то и спешили. И действовали не так, как им предписывалось, а по собственому разумению. Например, был совершен поход в Северную Эстонию. Под стенами Ревеля наши ратники разгромили городское ополчение, перебив и пленив больше тысячи человек. Могли бы тут же, на плечах неприятеля, ворваться в город. Но не ворвались. Воеводы разорили неукрепленные пригороды и ушли. В другом походе, вопреки приказу царя — взять именно Ревель, на пути к нему отвлеклись, осадили Вайсенштейн. Простояли шесть недель: город окружали топкие болота. Из-за этого батареи поставить не смогли, на штурм не решились. Израсходовали запасы продуктов, фуража и отступили. Фактически воеводы свели боевые действия к обычным набегам. Старались пограбить, нахватать легкой добычи, толпы пленных — и как раз такими «успехами» оправдывались перед царем. Вон сколько трофеев и полона набрали! Значит, победители, наказывать не за что.
Впрочем, тут надо сделать еще одно отступление. С началом войны ливонцы, поддерживающие их немцы, поляки и др. принялись распространять по Европе пропаганду о «зверствах» царских войск. О том, как «дикие» русские, ногайцы, черкесы режут всех подряд, насилуют до смерти женщин, вырывают детей из чрева беременных, пьют кровь, оставляют за собой выжженную пустыню. Писали, что экс-магистра Фюрстенберга и других пленных провели по Москве, избивая железными палками, пытали до смерти и бросили трупы на съедение птицам. Но даже поляк (и русофоб) Валишевский после изучения документов вынужден был признать, что «ливонские и немецкие источники не внушают к себе доверия».
В действительности оказывается, что тот же Фюрстенберг получил от царя поместья в России и через 15 лет после того, как его «замучили», писал брату из Ярославля, что «не имеет оснований жаловаться на судьбу». Конечно, не имел. Попал бы он после сдачи Феллина не к царю, а к Кеттлеру, вот там бы замучили. Из ливонских пленников был приговорен у смерти только фон Белль. Не царем, а по суду. За то, что участвовал в вероломных нападениях во время перемирия, в расправах над русскими пленными, а в Москве вдобавок нахамил государю и боярам. Да и то Иван Васильевич все же помиловал его, но приказ по какой-то причине запоздал, и ландмаршала обезглавили. А многие ливонцы поступали на царскую службу, кто-то добровольно переходил к русским, но и пленные видели, что это выгодно. И их принимали, селили в той же Немецкой слободе, где уже давно жили иностранные военные — немцы, шотландцы, англичане, французы.
