Взойдя на борт «Кавказа», я застал на нем буквально столпотворение вавилонское. Не успевшие еще разместиться по трюмам стояли густой толпой на палубе, заваленной всевозможным багажом. Наступившая темнота и весьма слабое искусственное освещение парохода в высшей степени тормозили установление какого-либо порядка. В полумраке раздавался плач детей, которых было немалое количество, и… мычание животных: то были волы, тут же находившиеся на палубе, предназначенные для продовольствия едущих. По временам между сгрудившимися беженцами возникали перебранки и воздух оглашался крепкими словцами.
Странное зрелище представляла и кают-компания. Ярко освещенная, она была сплошь забита народом, среди коего я заметил высших духовных иерархов – митрополита Платона, архиепископа Кишиневского Анастасия и множество священников. Все они скромно поместились по стенкам, а посередине кают-компании – за столом – сидели и смачно что-то ели какие-то штатские люди экзотического типа. Оказалось, что это купцы, почти исключительно греки, приехавшие в Одессу из Константинополя с разнообразным товаром, надеясь его выгодно там сбыть. Попали они в Одессу как раз ко времени ее эвакуации, а посему на берег даже не были спущены. Это были все платные пассажиры 1-го класса, занявшие почти все пассажирские, расположенные вокруг кают-компаний, помещения и, конечно, не пожелавшие их уступить нахлынувшим беженцам, какого бы они звания ни были. Некоторым лицам все же в конечном результате удалось устроиться в каютах, остальным же, наиболее привилегированным, не пожелавшим поместиться в одном из трюмов, было предоставлено право сидеть в кают-компании, конечно, за исключением обеденных часов, когда места были заняты обедающими. Тут они просидели в течение десяти суток, ни разу не ложась, так как по прибытии в Константинополь нас на берег не спустили, а продержали в продолжительном карантине. Мне лично удалось, однако, устроиться. Войдя в частную сделку с заведующим хозяйством всего парохода – так называемым maitre d'armes, я за сравнительно умеренную плату получил в мое единоличное пользование его собственное просторное и уютное помещение.
Часам к 12 ночи прибыл на пароход и генерал Шварц, и мы были готовы к отплытию. В это время город уже был фактически беззащитен, и лишь несколько выпущенных по городу выстрелов со стоящего на рейде французского броненосца, по-видимому, удерживали вступивших в город большевиков приблизиться к порту, а посему приток на «Кавказ» новых беженцев из офицерского состава в течение некоторого времени все еще продолжался.
Ночь мы простояли, однако, на рейде и лишь после рассвета подняли якорь. Понемногу скрывались в утреннем тумане очертания красавицы русского юга – Одессы. Прошли мимо Малого и Большого фонтанов, столь мне знакомых с давних пор, и, наконец, потеряли берег из вида. С тяжелым сердцем следили мы за тем, как он постепенно исчезал из наших глаз, и несомненно те же мысли охватили всех наблюдавших за ним с «Кавказа»: что ждет впереди и когда уже назад в разрушенную, загрязненную, заплеванную, но все же бесконечно дорогую Родину? Да, когда же?
Я. Кефели[180]
С ГЕНЕРАЛОМ A.B. ШВАРЦЕМ В ОДЕССЕ
(осень 1918-го – весна 1919 года) [181]
Осенью 1919 года военный инженер генерал-лейтенант Алексей Владимирович Шварц, уезжая со своей женой из Константинополя во Францию, передал моей жене опечатанный сургучной печатью пакет бумаг.
«Вы живете более оседло, сохраните мои документы о событиях в Одессе, связанных с моим именем», – сказал он.
Жена хранила их в большом сундуке, где находились и мои бумаги об этих событиях. Когда мы переехали в 1926 году в Париж, перевезли и этот пакет в том же сундуке. В конце 1928 года мы вынуждены были оставить нашу квартиру (10, рю де ля Кавалери), а все крупные вещи сложили в домовом погребе. После кончины моей жены (17 апреля 1942 года) я обнаружил, что все было выкрадено из сундука. Пропали и все документы.
Это побудило меня написать воспоминания о событиях, происходивших в моем поле зрения в Одессе с осени 1918-го до весны 1919 года.
* * *
До Первой мировой войны Александра Ивановича Гучкова я знал только по газетам. Увидел его впервые незадолго до этой войны на складах Красного Креста под Петербургом. Представителям военного и морского ведомства (я был от морского) демонстрировались новые заготовки Красного Креста в присутствии Александра Ивановича. Мы были ему представлены, однако дело кончилось только безмолвными рукопожатиями.
На всех нас А.И. Гучков произвел самое лучшее впечатление: спокойный, самоуверенный, медленно цедящий слова, знающий себе цену, он, видимо, хорошо знал военно-санитарное дело и боевую обстановку, мне также хорошо известную по обороне Порт-Артура. Его черно-масленые глаза «факира» медленно останавливались на собеседнике и глубоко пронизывали человека.
Познакомился же я ближе с Гучковым в декабре 1916 года в Трапезунде, где в это время я был городским головою. В ту пору Гучков объезжал Кавказский фронт, ведя таинственные разговоры с высшим начальством.
Генерал Алексей Владимирович Шварц, начальник Трапезундского укрепленного района, по телефону поручил мне посетить бывшего председателя Государственной думы и сделать ему доклад о городских делах. Я не застал вечером Гучкова на квартире, а наутро поехал его провожать на пристань. Там были все начальствующие лица, во главе с генералом Шварцем. Генерал представил меня Гучкову, он задал мне несколько вопросов о городских делах.
После отъезда Гучкова по городу стали ходить слухи, что он подготовляет базу для предстоящих «перемен». Спросить прямо об этом своего генерала я не считал удобным, несмотря на наши дружеские и давние отношения. А главное – не хотел активно делать шага по этому пути.
Под новый, 1917-й год во дворце знатной турецкой фамилии Немли-заде, резиденции начальника укрепленного района, был большой прием. Было более сотни приглашенных, военных и гражданских властей края, местных нотаблей, многочисленного и разнообразного духовенства и консульских представителей. В многочисленных речах и веселых разговорах как будто чего-то ждали хорошего и значительного в наступающем году. Под шумок поговаривали и о миссии Гучкова.
Когда ужин окончился, стали курить и публика разбрелась по разным смежным залам дворца. В одной из гостиных я увидел, что генерал Шварц сидит один. Подойдя к нему, я присел и сказал:
«Желаю вам, Алексей Владимирович, в нынешнем году быть военным министром в кабинете Гучкова».
Он улыбнулся, но ничего не ответил. С моей стороны это было и искреннее пожелание. Я верил в его умение и пригодность, но в некоторой степени это была и проба на слухи о роли Гучкова при объезде им всех видных генералов на обоих фронтах.
Лакмусовая бумажка дала положительную реакцию. Я тотчас отошел. Не было сомнения, что смутные слухи о роли Александра Ивановича были верны. Это был визит буревестника и к нам в Трапезунд, сеющего ветер и для нас всех. Вскоре мы пожали февральские бури, а за ними восемь месяцев развала великой империи и оказались у пропасти рухнувших надежд.
Затем с Гучковым мне пришлось встретиться уже в Петрограде в ноябре 1917 года, после захвата большевиками Зимнего дворца.
Я возвратился с Кавказа в Петроград за неделю до большевистского переворота на старую службу в морском министерстве и бывал у генерала Шварца, занимавшего в то время должность начальника Главного технического управления. Жили Шварцы в казенной квартире на Садовой улице, около Невского проспекта.
В первые дни после переворота морское и военное министерства не перешли на сторону Ленина и жили своей изолированной жизнью вплоть до 16 ноября. По существу, уже никакой службы и быть не могло – развал достиг крайнего предела. На службе мы обсуждали текущие мрачные события и вопросы продовольствия.
В этот период как-то возвращался я из Адмиралтейства домой по Невскому проспекту. Навстречу шел, возвращаясь с фронта, полк велосипедистов. Шел он еще наподобие строя, ведя свои велосипеды. Публика, заполнявшая тротуары, обменивалась фразами с солдатами и задавала им вопросы: «Вы за кого? Кто вы?» Солдаты отвечали, но ответы были неопределенные.
Только что полк прошел – послышалась откуда-то трескотня ружей, затем пулемета. Началась суета, но вскоре улеглась.
Я зашел к Шварцам. В этот день у них я видел и А.И. Гучкова. Он забежал на несколько минут и исчез, очевидно боясь преследования, ибо в это время его уже искали большевистские заправилы.
После ухода Гучкова Антонина Васильевна Шварц сказала мне, что они ищут, где бы мог Александр Иванович укрыться на насколько дней и переночевать в случае надобности. Так как я жил одиноко, семья моя оставалась в Тифлисе, то Антонина Васильевна спросила, не могу ли я и свою квартиру зачислить в число тех, где Александр Иванович мог бы скрываться в случае надобности. Я охотно согласился и приготовил у себя все необходимое. У нас не было швейцара, место было скромное – на Гулярной улице, против Народного Дома. Но до моего отъезда на Кавказ 16 ноября Гучков ко мне не зашел.
