Именно в марксизме-ленинизме как революционном учении пролетариата воплощены высочайшие человеческие духовные ценности. Что же касается прошлого, то нам дороги прежде всего подлинно демократические, революционные элементы и традиции в истории нации. Мы видим нравственный пример не в «житиях святых», не в приукрашенных биографиях царей и ханов, а в революционном подвиге борцов за народное счастье. Мы ценим все, что создали гений, ум и труд народа на протяжении веков, но особую нашу гордость вызывает ваша сегодняшняя социалистическая действительность.
«Литературная газета», 15 ноября 1972 г.
Документ № 6
«РУССКИЙ КЛУБ»
Примечательное это было время — шестидесятые годы уходящего уже XX столетия! Но на нашем, русском фланге общественного движения и подъема самым примечательным, бесспорно, был «Русский клуб».
Так именовались сходки небольшой поначалу кучки русских интеллигентов в Высокопетровском монастыре, что на углу Петровки и Бульварного кольца. На углу первого этажа там был (и есть) знаменитый на всю Москву мебельный магазин, чем этот квартал и славился, ну а мы собирались на втором этаже здания монастырского подворья. Как-никак XVII век постройки, да и фасад ничуть не изменился, резной камень белый, лепота! А в комнатах было уютно, хоть и шумновато: окна на Петровку.
Монастырь своим внешним видом в точности отражал тогдашнее состояние русской культуры, материальной и духовной. Запустение, облезлые стены, бесчисленные конторы, самые порой нелепые, лепившиеся в храмах и палатах, непременные в таких случаях кучи мусора, а главное — сбитые кресты и покосившиеся купола, а прорези для колоколен выглядели как пустые глазницы. Так было в центре Москвы, так и по всей Руси Великой.
Но — и это тоже соответствовало духу начавшихся перемен! — началась уже кое-какая «реставрация». Началась она известно как: завезли кучи кирпичей, какие-то плитки, возвели вокруг куполов жидкие дощатые леса. И все бросили. И все это годами гнило или растаскивалось.
Точно так же, как и со старой русской культурой той поры!
А пора была — конец шестидесятых. После свержения надоевшего всем баламута Никиты страна немного передохнула. По сути, впервые за весь двадцатый век, и не с 917-го даже года, а с того самого тысяча девятьсот проклятого пятого, с того самого «Кровавого воскресенья». Именно оттуда потянулась — и тянется до сих пор, то затихая, то обостряясь, — Великая Русская Смута. Но не о ней тут речь, а совсем о другом — о тех силах, которые ей попытались сопротивляться.
…Дело было в славном Новгороде — колыбели государства Российского. Дам уж для точности справку из самого что ни есть официального отчета, к тому же опубликованного: «29–31 мая 1968 года в Новгороде проходила научная конференция на тему «Тысячелетние корни русской культуры», организованная Центральным советом и Новгородским областным советом Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры… Участниками конференции были представители 24 областей, краев, автономных республик РСФСР, городов Москвы и Ленинграда… Вступительное слово произнес лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР академик И.В. Петрянов (Москва)».
Далее перечислялись докладчики примечательных тех бдений; назовем лишь некоторых, наиболее именитых, опустив всевозможные титулы и звания: Д. Лихачев, В. Янин, П. Палиевский, В. Кожинов, профессор М. Каргер, писатель О. Волков, певец И. Козловский, многие иные, тоже достойные и заслуженные люди.
Одних уж нет, а те далече… Уже скончались много сделавшие для русской культуры Игорь Васильевич Петрянов, Михаил Константинович Каргер, Олег Васильевич Волков, Иван Сергеевич Козловский. Помянем же добром их честные имена…
А теперь вот цитата из другого документа, сугубо неофициального, из моих собственных скромных летописных записей. От 3 июня 1968 года значится (записывал я всегда очень кратко, протокольно): «На конференции пережил поразительное явление: за столом сидели человек 15 гуманитариев — и ни одного «товарища», то есть можно было говорить абсолютно свободно. Марк сострил, что у него чувство, будто его из тюрьмы вывели на прогулку. А вообще верно, что мы уже полвека в оккупированной стране».
Напомним, что речь идет о событиях тридцатилетней давности, так что для современного читателя необходимы некоторые пояснения. Ну, Марк — это известный Марк Николаевич Любомудров, мой друг со студенческих времен, «товарищи» — это простоватая маскировка, заимствованная из белогвардейского лексикона, имелись в виду марксисты по убеждению, а в особенности по происхождению. Это теперь русские читатели привыкли встречать печатные слова про «оккупационный режим Е. Б. Н.», а тогда суть внутренней оккупации России осознанно ощущали очень немногие. В том числе мы, собравшиеся в Новгороде на свою, по сути, первую сходку. Заметим, чтобы закончить сюжет, что по итогам конференции новгородцы выпустили во всех отношениях превосходный сборник, где опубликованы основные наши доклады.
Примечательное новгородское действо выросло именно из «Русского клуба». Он к тому времени уже сложился, хотя пик своего взлета ему еще предстояло пережить. Возник он в рамках недавно созданного по указу властей Общества по охране памятников истории и культуры. Для уяснения этих давних и не слишком известных событий придется дать краткую историческую справку. Истеричный Хрущ, сугубо русский по рождению и воспитанию, был прежде всего хамом в самом истинном, библейском значении этого слова. И придется признать, хоть это и не является «национальной гордостью великороссов», что русский хам — самый дикий и наглый на свете. Хамы ненавидят свое родство. Хрущ ненавидел родство с великой культурой предков. Отсюда «подаренный» Крым и снос исторического Арбата. Мы, русские, дружно проявили это качество в 917-м, проявляем и сейчас.
При мягком и осмотрительном Брежневе многое тут изменилось к лучшему. Не раз уже приходилось мне высказываться устно и печатно, что теперь склонен оценивать Леонида Ильича с долей симпатии (при его жизни поносил беднягу, как мог, за что и поплатился). Так вот, Брежнев в глубине своей не очень глубокой души всегда почитал Сталина, хоть и скрытно, кое-что из сталинских имперских установлений, порушенных Хрущем, он осторожно восстановил. Так, в частности, возникло то самое общество с длиннющим и скучным наименованием. Все мы, кстати, меж собой говорили о нем в титулатуре самой краткой — Общество. И только.
…Помню, как в том же Новгороде пошли мы гурьбой в ресторан. Заведение было интуристовским, у дверей стоял бдительный страж в ливрее. «Вы откуда?» — спросил он у явно не иностранной компании. Тогда Митя Урнов, ныне американец, хоть был еще тверезый, перепутал слова и рявкнул кучерским рыком с высоты здоровенного роста: «Мы из охраны общества!» Примечательная оговорка, мы потом долго над ней смеялись. Но швейцар понял как надо и пропустил.
Итак, Общество. Когда возникает серьезное и плодоносящее движение, то у рождественских ясель появляются люди яркие, но порой недолговечные. Расскажу об одном, ныне покойном: Святослав Котенко, 936-го года, выпускник филфака МГУ, красавец с актерской внешностью и способностями, талантливый журналист, человек очень своеобычного ума и сильного характера. Теперь трудно представить подобное, но во второй половине 60-х в «Молодой гвардии» периодически появлялись его обзоры… всех программ Центрального телевидения! Да-да. Он раздавал строгие (и по-русски правильные) оценки, это волновало всю Шаболовку (Останкинский шприц еще строился), даже разбиралось в высоких кабинетах. Наивные, навсегда ушедшие времена!
Свет (так мы его звали) не выдержал напряжения, взятого на жизненном старте, стал сдавать, потом болеть. От нашего движения отошел, не изменяя, а потом тихо скончался, не дожив до шестидесяти. Мир его памяти, а свой долг русского патриота он выполнил.
Были и иные, рано и по-разному отошедшие. Но о человеке, который сыграл в становлении «Русского клуба» ключевую роль, нужно сказать особо. Это Палиевский Петр Васильевич. Нет сомнений, что на поколение своих современников он оказал огромное, ни с чем не сравнимое влияние. Сошлюсь уж не только на свое скромное мнение, но и на Вадима Кожинова и Олега Михайлова, с которыми мы, уже много спустя, не раз о том говорили. Теперь, через тридцать лет после описываемых событий, а это громадный срок для быстротекучей человеческой жизни, это может показаться странным молодым русским гуманитариям, но они будут не правы. Было именно так.
Волею судеб получилось, что Русское Возрождение (да-да, не побоимся тут прописных букв) началось с насильно прерванного исторического пути. Вроде бы так: мы, молодые люди тридцатых годов рождения, пришли в школу, не имея ни учителей, ни учебников. Учебники были заперты в «спецхранах», а учителя… Одни были известно где, другие оглушены случившимся. От них глубинного понимания происходящего мы не услышали. И понятно, катаклизм Февраля — Октября так потряс русское образованное общество, что разобраться в нем, осмыслить, тем паче — отработать глубинные выводы было невозможно. Это хорошо видно по сочинениям русских эмигрантов 20—30-х годов.
