Ничего подобного никогда не делали западноевропейские властители современники Ивана Грозного. Не менее характерно и то, что западная Церковь всячески одобряла и благословляла казни; так, сообщает историк, "папа Григорий XIII при известии о "подвигах" Варфоломеевской ночи иллюминировал Рим и важнейшие пункты своей области, выбил медаль в честь этого богоугодного дела и отправил в Париж кардинала Орсини для поздравления "христианнейшего короля и его матери" - Карла IX и Екатерины Медичи"19.
Между тем именно в это время митрополит Московский Филипп в Успенском соборе принародно отказался благословить Ивана Грозного (несмотря на его троекратную просьбу об этом), во всеуслышание сказав: "За олтарем неповинно кровь льется христианская, и напрасно умирают". Филипп был сослан в Тверь и, по преданию, тайно убит там, но уже в 1591 году, всего через семь лет после смерти царя, его причислили к лику святых. И святитель Филипп - один из наиболее почитаемых на Руси.
Менее широко известен его прямой предшественник (образ Филиппа как бы заслонил его) - святитель Герман. Он принадлежал к славному роду Полевых, неразрывно связанному с деятельностью одного из величайших русских святых Иосифа Волоцкого - человека несгибаемого духа и воли, бесстрашно выступавшего против Ивана III (и затем многократно оклеветанного историками и публицистами, что длится и в наше время). В мае 1566 года (опричный террор начался в 1565) Иван Грозный возвел Германа Полева в сан митрополита, но новый глава Церкви тут же объявил, что царя ждет Страшный суд за содеянное. Иван Грозный отрешил Германа от его поста, и 27 июля 1566 года митрополитом (до 4 ноября 1568 года) стал Филипп, в конечном счете пошедший по пути Германа.
Резкий контраст в отношении к злодейству главы западной и глав русской Церкви в высшей степени характерен. О причинах этого контраста писали многие русские мыслители и писатели. Приведу размышление И. В. Киреевского о различии "западного" и русского человека:
"Западный, говоря вообще, почти всегда доволен своим нравственным состоянием, почти каждый из европейцев всегда готов, с гордостию ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми... Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки... даже в самые страстные минуты увлечения всегда готов осознать его нравственную незаконность".
И слова Достоевского: "...Пусть в нашем народе зверство и грех, но вот что в нем неоспоримо: это именно то, что он, в своем целом, по крайней мере (и не в идеале только, а в самой заправской действительности) никогда не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду!"2
С этой русской "чертой" жестко столкнулись в XX веке большевики: в 1908 году Ленин, исходя из впечатлений только что закончившейся первой русской революции, писал о Толстом: "С одной стороны, замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши,- с другой стороны, "толстовец", т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: "я скверный, я гадкий..."
Как ни странно, автор этих памфлетных строк не вдумался в тот факт, что обе "стороны" на самом деле едины и неразрывны: бескомпромиссный протест против лжи и фальши в обществе, и в равной мере в самом себе. И напрасно здесь сказано "русский интеллигент"; на следующей же странице Ленин сам себя опроверг:
"В нашей революции... совсем небольшая часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов. Большая часть крестьянства плакала и молилась... совсем в духе Льва Толстого". И даже более того: "Не раз власть переходила в войсках в руки солдатской массы,- но... через пару дней, иногда через несколько часов, убив какого-нибудь ненавистного начальника, они освобождали из-под ареста остальных, вступали в переговоры с властью и затем становились под расстрел, ложились под розги...- совсем в духе Льва Николаевича Толстого!"20.
Здесь совершенно правильно выявлено единство общего народного представления о добре и зле, равно присущего графу и великому писателю Толстому и каждому, любому крестьянину,- в том числе и облаченному в солдатскую форму. Против этого сформировавшегося в течение веков русского нравственного склада и боролись всеми силами большевики...
Могут сказать, что большевикам, начиная с 1917 года, удалось "переделать" русский народ, вышибить из него его извечную сущность. Но следует задуматься над тем, что за все три с половиной десятилетия (1918-1953) массового террора в России среди людей, принимавших главные, основные решения, почти не было русских; когда же после смерти Сталина-Джугашвили во главе страны впервые после 1917 года оказались русские, террор сразу же прекратился; с 1954 по 1984 год в стране не было ни одной политической казни (не считая убитых при подавлении "бунтов", что бывает в любой стране).
Но вернемся к Ивану Грозному. Не кто иной, как Сталин, резко осудил его за его "русскость": "Иосиф Виссарионович отметил, что он (Иван IV.- В. К.)... не довел до конца борьбу с феодалами,- если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени... Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает "грех" (именно так - в кавычках.- В. К.), тогда как ему нужно было бы действовать..."21.
Но если уж сам Иван Грозный так себя вел, вполне понятно отношение к нему. Его западные современники Генрих VIII или Карл V - исключительно высоко почитаемые в своих странах исторические деятели, которым воздвигнуты гордые памятники. Между тем даже памятник Тысячелетия России в Новгороде (1862), где воссозданы облики 109 русских деятелей, отвергнул Ивана Грозного; его фигура там отсутствует (не говоря уже о "специальных" монументах - их нет).
И Россия сумела убедить и себя, и весь остальной мир, что угнетателя и злодея таких масштабов никогда дотоле не рождала Земля. Одно из не столь уж крупных выражений мирового зла было превращено в будто бы уникальное, ни с чем не сопоставимое на Земле "чисто" русское зло.
Подчас те или иные историки пытались как-то "скорректировать" это заведомо ложное представление. Так, например, польский историк России Казимир Валишевский писал в своем сочинении "Иван Грозный" (1904): "В свой век Иван имел пример... в 20 европейских государствах, нравы его эпохи оправдывали его систему... Просмотрите протоколы... того времени. Ужасы Красной площади покажутся вам превзойденными. Повешенные и сожженные люди, обрубки рук и ног, раздавленных между блоками... Все это делалось средь бела дня, и никого это не удивляло, не поражало"22.
Но возражение Валишевского (хотя он был в свое время очень популярным автором) отнюдь не было услышано. И существенную причину этого невольно, бессознательно объяснил сам Валишевский, заметив, что на Западе массовое и жесточайшее уничтожение людей "никого не удивляло, не поражало". Совсем по-иному обстояло дело в России...
В последнее время в одном из обращенных к широкому читателю сочинений была предпринята попытка снять ореол "исключительности" с террора Ивана Грозного: "Иван IV был сыном... жестокого века",- пишут видные историки этой эпохи,- с присущим ему "истреблением тысяч (на деле - сотен тысяч.- В. К.) инакомыслящих... деспотическим правлением монархов, убежденных в неограниченности своей власти, освященной церковью, маской ханжества и религиозности прикрывавших безграничную жестокость по отношению к подданным... Французский король Карл IX сам участвовал в беспощадной резне протестантов в Варфоломееву ночь, 24 августа 1572 г., когда была уничтожена добрая половина родовитой французской знати. Испанский король Филипп II... с удовольствием присутствовал на бесконечных аутодафе на площадях Вальядолида... В Англии, когда возраст короля или время его правления были кратны числу "семь", происходили ритуальные казни: невинные жертвы должны были якобы искупить вину королевства. По жестокости европейские монархи XVI в. ...были достойны друг друга"23.
Но это - только небольшая "оговорка" в сочинении, которое в целом не выходит за рамки привычного возведения Ивана Грозного в "сверхпалачи". Так, авторы бегло отмечают, что "цена, которую уплатила Россия за ликвидацию политической раздробленности, не превосходила жертв других народов Европы, положенных на алтарь централизации. Первые шаги абсолютной монархии в странах Европы сопровождались потоками крови подданных" (там же, с. 132). Тут бы и указать, что эти "потоки" на Руси в действительности были в сто раз менее "полноводными"... но слишком сильна инерция. И уже после издания цитируемой работы, непосредственно в наше время (1991 г.) появляется сочинение воинствующего разоблачителя "русского безобразия" В. Б. Кобрина, который пишет, что-де эпохе Ивана Грозного присущ "невероятный масштаб репрессий, кажущийся избыточным24. "Невероятный", "избыточный" - по сравнению с чем? С сотнями тысяч замученных и казненных тогда в Испании, Франции, Англии, Голландии? Кобрин ссылается на, так сказать, бесспорный авторитет: "В. И. Ленин,- пишет он,- подчеркивал, что русское самодержавие "азиатски-дико", что "много в нем допотопного варварства" (там же, с. 146). Но ведь европейцы Филипп II или Карл IX поистине грандиозно превзошли "азиата" Ивана IV!.. Кобрин оспаривает количество жертв террора, выясненное Р. Г. Скрынниковым: "Погибло,- пишет он,- от трех - четырех тыс. (по подсчетам Р. Г. Скрынникова) до 10 - 15 тыс. человек (как полагает автор настоящего очерка)" (цит. изд., с. 137).
