Евгений Долматовский - Зеленая брама

Так мы оказались защитниками Киева.

Это подтверждено документально.

Это подтверждено Историей.

В 1961 году, когда Родина отмечала двадцатилетие начала Великой Отечественной, Киев был награжден орденом Ленина, а в 1965 году город получил звание Героя.

Правительство учредило медаль «За оборону Киева».

Тогда же военкоматы и отделы кадров стали разыски­вать воинов Зеленой брамы, чтобы вручить им медали на зеленой муаровой ленте...

О первых пяти неделях войны вспомнить необходимо. Ведь мы пришли к берегам Синюхи с самой государственной границы.

Как приняли на себя первый удар пограничники, из­вестно теперь довольно широко. Гарнизоны застав и ко­мендатур, выполняя свой долг, сразу открыли огонь по противнику, перешедшему границу. Пограничники несли привычную службу, задача, вставшая перед ними, была для них не нова. Непривычными были только масштабы: не лазутчик, не группа, не банда нарушили охраняемый участок государственной границы, а несметные орды захватчиков, армады танков.

К началу схватки я опоздал. Но когда прибыл из Мо­сквы на Юго-Западный фронт, а затем в распоряжение политотдела 6-й армии, приграничная битва на многих участках еще не перешла в отступление. Держась на привыч­ных рубежах, защитники границы дорого отдавали каждый метр земли. Врагу удавалось сделать шаг вперед лишь после того, как на заставе не оставалось ни одного живого бойца. Каково было соотношение сил? Думаю, примерно наша пи­столетная пуля против тяжелого снаряда.

13-я застава Владимир-Волынского погранотряда под командованием лейтенанта А. В. Лопатина держалась до 2 июля.

По трупам своих автоматчиков все-таки подползли не­мецкие саперы к развалинам казармы, где укрепилась пос­ледняя горстка пограничников. Над развалинами реял крас­ный флаг. При взрыве он взвился в небо еще выше.

Через годы из трофейных документов стало известно, что младший лейтенант А. З. Ливенцов с 4-й заставы того же отряда при пленении схватил за горло и задушил вражеского офицера.

Перемышльский погранотряд. О нем теперь мы знаем больше, чем о других. Вместе с 99-й дивизией (она спра­ведливо считалась перед войной лучшей дивизией Красной Армии) его бойцы штурмовали занятый противником Перемышль и вновь овладели городом.

Рава-Русский отряд. На одной из его застав группа пограничников, окруженных превосходящими силами врага, пошла с гранатами на танки с пением «Интернацио­нала».

В связи со своими поисками я получил много писем. Написали артиллеристы, танкисты, понтонеры, кавалери­сты, ну и пехотинцы, конечно.

А вот от пограничников — меньше всего посланий.

Думаю, что, процитировав один из немногих откликов, я проясню картину. Товарищ, описывая невероятный, словно из легенды заимствованный бой 22 июня, со свой­ственной пограничникам сдержанностью докладывает:

«Я остался единственным свидетелем. Мы, погранич­ники, так обучены — факт проверяется перекрестными показаниями. Пусть теперь мои одинокие показания будут приняты молодежью за вымысел, за неуклюжую и неопыт­ную художественную литературу. Но так было, память у меня хорошая.

Не пишите обо мне, но поверьте. Вы же тоже, кажется, свидетель».

Верю, товарищ. Видел. Подтверждаю!

Свидетелей мало, но никто никогда и нигде не видел бегущих пограничников. Пограничники доблестно выпол­нили свою задачу — продержались до подхода полевых войск, а затем так же геройски воевали в их составе.

Не могу не привести строки из письма участника тех боев — в то время политрука — Петра Кулакова:

«Где-то в районе Подвысокого есть село Вишнополь.

Утром бригадный комиссар собрал политруков на «ле­тучку», поставил задачу: подпустить атакующих как можно ближе, открыть кинжальный огонь и контратаковать.

Еще нам сказал комиссар, что надо продержаться, устоять, а тем временем к нам на помощь подойдет полк пограничников, и двинемся на прорыв.

И вот я увидел: подходят пограничники. Не полк, даже не батальон. С пропитанными пылью и кровью бинтами на головах. Но идут бодро, уверенно. Их шутки, улыбки под­бодрили и моих бойцов.

На плечах они несли пулеметы «максим», сразу расста­вили их.

Тут гитлеровцы пошли в атаку.

Мы, как было приказано, подпустили их цепь на очень близкое расстояние и открыли в самый последний момент кинжальный (шквальный) огонь. Шли в контратаку бук­вально по трупам фашистов.

Хотя мы и не прорвали кольцо, но километра три шли вперед, пехота и пограничники — в единстве».

Трудно сейчас определить, из какого отряда были погра­ничники, но я полагаю, что из 22-го: этот отряд дислоциро­вался в глубине нашей территории — в районе Волочиска-Подволочиска — и влился в состав 6-й армии. Являя чудеса храбрости, возникая на самых трудных участках, эти парни имели свою присказку — там, где мы, там и защита границы!

Я знаю больше о том, что происходило в полосе 6-й ар­мии, поскольку состоял в ее штате. Но после 1 июля разгранлиния между 6-й и 12-й армиями оказалась размытой.

Это не свидетельствовало о порядке, однако не счи­талось пока бедствием. Бедственное положение созда­лось на правом фланге, где в стык между 6-й и 5-й армиями вонзился танковый клин противника. Образовавшаяся здесь брешь нарушила устойчивость всего Юго-Западного фронта.

Что мог я понять в возникших тогда сложностях?

На этот вопрос современного читателя, вопрос закон­ный, отвечу честно: далеко не все. Как корреспондент- газетчик, я видел своими глазами, наверное, гораздо больше, чем другие офицеры в моем звании. А вот разобраться в увиденном было трудновато. Помог счастливый случай.

Когда я прибыл в 6-ю армию, штаб ее находился под Львовом. Почти одновременно со мной туда явился с наз­начением быстрый в движениях черноглазый подполков­ник. Мы познакомились. Он назвался Василием Андрееви­чем Новобранцем и сказал, что назначен начальником раз­ведки 6-й армии. Я оценил, насколько важно такое знаком­ство для корреспондента. И не ошибся: в последующем многим был обязан Новобранцу. Он не только держал меня в курсе быстро меняющейся обстановки, но и помогал разо­браться в происходящем вокруг. От него я узнал в те дни, что против нас действуют 1-я танковая группа Клейста и 17-я полевая армия в полном составе и, как выразился Новобранец, «в большом кураже».

Что же касается нашей 6-й армии, то война застала ее в процессе формирования: в строю — лишь половина личного состава, большой некомплект материальной части; в механизированных частях преобладали устаревшие танки Т-26, БТ-5, БТ-7; машины новейших образцов КВ и Т-34 исчислялись единицами.

Известно, какое несчастье постигло в первые дни войны нашу авиацию. Враг обеспечил себе господство в воздухе, и это, может быть, больше всего осложняло боевые действия не только 6-й армии, а и всех советских сухопутных войск.

Одной из главных причин наших первоначальных неудач была плохая связь. Всепобеждающий век радио еще не наступил, считалась надежной преимущественно связь по проводам, и противник быстро разгадал наше слабое место. Диверсанты, заброшенные в наши тылы, перерезали провода, а легкие бомбардировщики и штурмовики специ­ально нацеливались на уничтожение линий, идущих вдоль дорог.

Поначалу мы удивлялись: почему самолеты пикируют не на самую дорогу, а чуть в стороне? Но после штурмовки и бомбежки, увидев разнесенные в щепки столбы и беспо­мощно повисшие плети проводов, начинали понимать — в первую очередь враг торопится внести расстройство в управление войсками, считая это главным условием своей блиц-победы.

Надо ли объяснять, что из-за этого нарушалось рас­положение войск, что противник вклинивался и окружал, отсекал корпуса, дивизии, полки, а несколько позже и армии,— в частности, нашу 6-ю и 12-ю.

Отправляясь из своей редакции армейской газеты «Звез­да Советов» в ту или иную дивизию, я никогда не знал, доберусь ли, где ее найду, по какой дороге и куда возвра­щусь или хотя бы отправлю корреспонденцию, торопливо нанесенную на странички «полевой книжки».

Но что значили мои корреспондентские страдания, если связь с дивизиями терял штаб армии, если ненадежна и непостоянна была его связь со штабом фронта?

Еще и еще раз с гордостью вспоминаю: окруженные и отрезанные от основных сил в самые первые дни пригранич­ных боев соединения и даже просто горстки бойцов сра­жались отчаянно и беззаветно. И связисты не виноваты: они делали больше, чем могли!

Невозможно судить задним числом, что было бы, если бы то, что уже состоялось, произошло по-иному, хотя для выводов на будущее это тоже важно. И все же есть дока­зательство, я бы назвал его историческим, точное доказа­тельство, что связь в июне еще держалась. Именно потому, что она действовала, получили приказ на отход и успели отойти некоторые пограничные отряды и части войск прикрытия границы.

А если бы уже не было связи? Что произошло бы тогда?