- Ладно тебе! - Людмила положила руку на струны. - Давайте лучше новую. Кто знает вот эту?
Она запела прямо из середицы, потому что не знала начала:
...Об огнях пожарищах, о друзьях товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь мы будем говорить!..
У Людмилы был чистый, глубокий голос. К этой задумчивой, берущей за сердце песне он очень подходил. Косотруб тут же подхватил мелодию на гитаре и продолжил слова, хоть не в рифму, зато на артиллерийский лад:
Вспомним мы "катюшу", нашу батарею,
И тебя за то, что дал мне закурить...
Не успели отъехать и двух километров от полкового КП, как начался артобстрел. Противник перенес огонь с переднего края в глубину. Земсков решил проскочить. Он перегнулся из кузова к водителю и крикнул ему:
- Жми вперед на всю железку!
Два снаряда разорвались впереди машины. Все заволокло дымом и пылью. Машина с размаху сунулась передними колесами в кювет. Толчок выбросил Земскова из кузова.
Поднявшись, он увидел, что машина разбита. Дручков вытаскивал из кабины окровавленного шофера. Нурьев корчился в канаве. Он кричал от боли, схватившись руками за живот.
- Людмила! - позвал Земсков.
- Я здесь! - она подбежала к нему. Гимнастерка ее была разорвана, лицо измазано.
Потирая колено, вылез из канавы Сомин:
- Начфина убило! - сказал он, протирая глаза, полные пыли.
Косотруб тащил под мышки кладовщика. Тот отбивался, ругаясь и плача. У него была сломана нога.
- Товарищ капитан, - сказал Косотруб. - Тут близко медпункт дивизии. Всех раненых надо туда, - он опустил кладовщика на землю и поднял с дороги обломанный гриф своей гитары. - Не везет мне на эту музыку!
Раненых положили на шинели и понесли напрямик, по целине. Впереди шел Косотруб. Он хорошо знал кратчайшую дорогу на медпункт.
Несколькими часами раньше туда привезли большую партию раненых. Живой конвейер не позволял Степанову ни на минуту отойти от стола. За соседним столом работала Марина. Стоя спиной к Степанову, сквозь стоны раненых она слышала его тяжелое дыхание.
Солнце садилось. В сарае зажгли большие керосиновые лампы. Оба врача не произносили ни одного слова, кроме коротких распоряжений сестрам и санитарам. От близкого разрыва одна из ламп погасла. С потолка посыпался мусор. Не оборачиваясь, Степанов сказал Марине:
- Спокойно! Это не в нас. Работайте.
Марина накладывала шов, а сестра Дашенька, стоя вполоборота, подавала ей кетгут. Вдруг Дашенька вскрикнула. Марина обернулась. Доктор Степанов, вцепившись посиневшими руками в край стола, сползал вниз всем своим огромным телом. Он рухнул бы, если бы Дашенька, бросив бикс, не подхватила его под мышки. Но ей было не под силу удержать такой груз. Оба они опустились на пол.
Степанова унесли в его каморку. Марина не могла оказать ему помощь. Она осталась одна на два стола, между двоих раненых, а кроме этих двоих, было еще несколько десятков страдающих людей, которым она - старший лейтенант медслужбы Шарапова - обязана была облегчить страдания. Марина не слышала близких разрывов, сотрясающих стены сарая. Она не думала даже о докторе Степанове, который тоже мог сейчас умереть. "Только бы выдержать, пока кто-нибудь не придет на помощь! Только бы спасти этих - самых тяжелых, погибающих от потери крови".
Марине подали иглу. "Не думать ни о чем! Работать быстрее!" Снаряды продолжали рваться. Прошло полчаса, а может и меньше. Она потеряла счет времени. Внезапно раздался знакомый голос:
- Халат! Иоду на руки! Быстро!
Санитар увидел на плечах вошедшего погоны полковника медицинской службы и поспешил выполнить приказание. А Марина стояла, не в силах вымолвить ни слова, держа в одной руке пинцет, а в другой кривую иглу. Как она могла забыть, что отец должен был сегодня приехать? Ведь он предупредил за несколько дней.
Шарапов уже надел халат, протер руки йодом, который плеснул ему прямо из бутылки санитар.
- Здравствуй, дочка! Вот видишь, приехал все-таки.
Она хотела броситься к нему, но полковник сделал протестующее движение уже продезинфицированными руками:
- Работай спокойненько! Все будет в порядке.
Он подошел к столу и принялся за операцию.
Со стороны казалось, что полковник не торопится, но через несколько минут раненого сняли со стола. Пока санитары несли следующего, Шарапов успел сказать дочери:
- Молодец, Маришенька, - фронтовой доктор! Работай, работай, не отвлекайся.
Она закончила шов. Сестра бинтовала раненого. Марина незаметно поцеловала отца в затылок и побежала к Степанову. Услышав ее шаги, он открыл глаза:
- Мне лучше, доктор. Сейчас встану.
- Не смейте! На вашем месте есть врач. Лежите!
- Какой врач? Что вы болтаете? Я сейчас...
Марина не слышала свиста снаряда. Что-то сверкнуло перед глазами, ураган ударил ей в уши, захватило дыхание. Переборка между каморкой и "операционной" рухнула. Прожужжали осколки. Один из них рикошетом отскочил в ведро с водой и зашипел.
Марина зажала глаза ладонями. Когда она отняла руки от лица, дым рассеивался. Через распахнутые двери падали отлогие лучи солнца, которое уже коснулось горизонта. У перевернутого стола лежал человек в белом халате, залитом кровью.
Марина сделала несколько шагов вперед и села на пол рядом с телом отца. Она не потеряла сознания, не заплакала. Она просто сидела и смотрела. Лицо полковника Шарапова было спокойно и чисто. Раненый, которого он оперировал, остался жив.
Ступая медленно, как под водой, вошел Степанов. Он поднял Марину с пола. Санитары положили убитого на носилки. Марина смотрела им вслед, держась за плечо Степанова.
Через широко распахнутые двери сарая вошли Земсков, Сомин, Косотруб и Людмила. Они внесли на шинели раненого матроса.
Обстрел прекратился. Шарапов был убит одним из последних снарядов. Осколками того же снаряда ранило санитара и сестру. Все было опрокинуто. Инструменты и стерильный материал валялись на полу.
Земсков видел, как выносили Шарапова, и узнал его. Он подошел к Марине, взял ее за руку в хирургической перчатке. В этот момент из-за плеча Земскова она увидела Сомина и, вскрикнув, лишилась чувств.
Сомин бросился к Марине. Он в отчаянии посмотрел вокруг и встретился взглядом с Земсковым.
- Это врач - Марина Константиновна, - сказал Земсков.
Между тем Степанов, Дашенька и санитары начали приводить в порядок операционную. Людмила собирала с пола инструменты. Она нашла стерилизатор, валявшийся у стены. Косотруб и Дручков помогли установить его. Разожгли огонь. Марину вынесли на воздух. Она скоро пришла в себя и попросила отвести ее к отцу.
Полковник лежал на шинели за стеной сарая. Сомин и Земсков долго стояли рядом с Мариной, которая сидела прямо на земле, не отводя глаз от отцовского лица. Сгущались сумерки. Приближалась ночь. Земсков позвал своих людей. К нему подошли только Косотруб и Дручков. Нурьев уже лежал на операционном столе, а кладовщик и шофер - под навесом, вместе с другими ранеными. Людмила помогала Степанову.
- Мы должны идти, - сказал Земсков. - О раненых здесь позаботятся, мертвых похоронят без нас.
Он подошел к дверям и обратился к Степанову:
- Я иду в Абинскую. Передам начсанарму, чтобы вам послали помощь.
Степанов не слышал его. Он вообще ничего не слышал. Он работал. Врач торопился сделать все, что было в его силах, до той минуты, когда следующий приступ свалит его с ног.
Людмила вышла вслед за Земсковым:
- Андрей!
- Пошли, Людмила...
- Я останусь тут. Надо помочь.
Земсков кивнул головой:
- Оставайся. Заеду за тобой завтра.
- Подожди! - остановила его Людмила. - Может, теперь не время, прости меня, но я хочу знать: это - она?
- Кто?
- Доктор, эта блондинка. Вот она идет...
Подошли Сомин и Марина. Марина протянула руку Земскову:
- До свидания, Андрей. Вот я и встретила того, кого искала, встретила, когда... - она захлебнулась рыданиями и впервые заплакала, заголосила по-бабьи, обхватив Сомина за шею.
Степанов повернулся, к двери:
- Марина Константиновна... - начал он и вдруг топнул ногой, закричал, как обычно: - Военврач Шарапова! К столу! Раненые ждут!
Людмила протянула белую хирургическую шапочку. Марина надела ее, подавила рыдания, тряхнула головой:
- Володя, теперь я тебя уже не потеряю, - сказала она. - Буду проситься в ваш полк. Вместе - легче.
Она подошла к столу, а Земсков и Сомин вышли наружу. Сомин задержался на несколько секунд у полуоткрытой двери. Марина уже не видела его. Наклонившись над столом, она перевязывала раненого. Лицо ее было внимательно и спокойно. Рядом стояла Людмила. Никелированный бикс в ее руках блестел в свете керосиновых ламп.
Сомин тихо прикрыл дверь и зашагал в сгущающуюся темноту.
8. ПРОРЫВ
За ночь командный пункт перенесли на другой курган, переместились и батареи. К рассвету боевые машины стояли еще ближе к врагу, в новых аппарелях. Спать уже никто не ложился. Горели натруженные ладони, болели спины. Сомин вернулся со своей отремонтированной машиной еще при звездах. Машину он поставил в заранее вырытую аппарель на огневой позиции первого дивизиона, а сам спрыгнул в щель командира батареи Баканова.
