Рюдигер Диц, сотрудник еженедельника «Der Spiegel», заметил: «Эта книга возникла из небытия и попала в самую точку. Мир 2011 г. читает роман для того, чтобы понять, как это могло случиться… Чтобы рассказать о пугающей повседневности нацистского времени, Фаллада, свидетель происходивших событий, избрал средства сострадания к маленькому человеку и безыскусного реализма» [1073]. Комментатор Германского радио Маттиас Куссман отмечал важность того, что в романе речь идет о «малом сопротивлении» простых людей, которое раньше не хотели замечать. Книга Фаллады позволяет читателю оказаться «по ту сторону прежних клише» [1074].
* * *
10 мая 2005 г. в Берлине состоялось торжественное открытие памятного комплекса, посвященного 6 млн евреев Европы, уничтоженным нацистскими палачами. Это 2711 лишенных каких-либо надписей бетонных плит различной высоты. Они размещены на участке южнее Бранденбургских ворот, в сотне метров от невидных теперь руин имперской канцелярии. Эта территория близ Берлинской стены несколько десятилетий была мертвой зоной. «Berliner Zeitung» писала о «единственной в своем роде попытке соорудить в центре столицы памятник, посвященный самому страшному преступлению, которое было совершено собственной нацией» [1075]. Не прекращаются споры об архитектурной и этической ценности необычного, даже загадочного мемориала, о его глубинных смыслах, о том стал ли он (и станет ли?) притягательным «местом памяти», равно как и органической частью городской среды. Возникла целая литература, посвященная «драматургии конфликта вокруг памятника жертвам Холокоста» [1076].
Инициатива создания в Берлине памятника жертвам Холокоста принадлежала не представителям власти, а являлась гражданской инициативой, которая была выдвинута «снизу». В 1988 г. с такой идеей выступила известная журналистка Леа Рош, удостоенная медали имени Карла фон Осецкого и премии имени Софи и Ганса Шолль. «Сооружение этого памятника, — была убеждена Рош, — это долг всех немцев на Востоке и на Западе» [1077]. Ее почин был немедленно поддержан историком Эберхардом Йеккелем [1078].
Речь шла о строительстве мемориала, не имевшего аналогов в европейской культуре памяти. Русскому слову «памятник» соответствуют в немецком языке два значения: Denkmal — символ почитания, прославления и Mahnmal — символ предупреждения, предостережения. С самого начала имелся в виду мемориал во втором значении слова, символизирующий не национальную честь, а национальную вину и призывающий к ее искуплению. По словам еженедельника «Die Zeit», «Denkmal говорит нам: Авель был убит, вспоминайте о нем. Но Mahnmal говорит нам: Каин убил своего брата Авеля, об этом преступлении забыть невозможно» [1079].
Л. Рош встала во главе инициативного комитета — общественной организации, деятельность которой понималась как продолжение едва отшумевшего тогда «спора историков», как протест против «нормализации нацистского прошлого». В публицистике призыв Леи Рош прямо связывался с акциями альтернативных «исторических мастерских», призывавших к смене оптики исторической науки, к трактовкам нацистского прошлого с точки зрения жертв диктатуры. Мемориал должен был стать воплощенным в камень свидетельством «негативной идентичности» (термин, предложенный Теодором Адорно и Юргеном Хабермасом). Почин поддержали Вилли Брандт, Гюнтер Грасс, Вальтер Йенс, многие представители интеллигенции леволиберального спектра [1080]. Началась кампания в прессе, шел сбор средств. Все это происходило на фоне общественного подъема, связанного с падением Берлинской стены и объединением Германии. Дебаты вокруг проектов берлинского мемориала оказались в фокусе противоречий общественного сознания ФРГ. Пользующийся европейским признанием писатель Мартин Вальзер назвал (едва ли не под аплодисменты слушателей) проект памятника «кошмаром, доведенным до масштабов футбольного поля», ненужной «монументализацией позора» [1081]. Как и следовало ожидать, официальные власти ФРГ отнеслись к неудобной для них гражданской инициативе более чем прохладно. Активным противником проекта стал правящий бургомистр Берлина Эберхард Дипген. Один из лидеров региональной организации ХДС Клаус Ландовски заявил: «Берлин не нуждается в таком памятнике» [1082]. Другой высокопоставленный деятель этой партии предостерегал от превращения Берлина в «город бесчестья» [1083]. Раздавались шумные призывы соорудить взамен планируемого мемориала монументы жертвам «диктатуры ГДР» и насильственного переселения немцев из стран Восточной Европы после 1945 г. Но Леа Рош была уверена в победе: «Я полагаю, что мнение народа важнее, чем мнение тех, кто выступает против памятника» [1084].
У замысла памятника нашлись оппоненты и в кругах демократической общественности. Руководители музеев, созданных на местах бывших концлагерей, опасались, что значение их мемориалов будет теперь принижено [1085]. Представители союза преследовавшихся нацистами цыган (в Германии их именуют народами синти и рома), заместитель председателя Центрального совета евреев Германии Соломон Корн выступали (впрочем, безуспешно) против глубоко укорененной в обществе «разделенной памяти» и «иерархии жертв» [1086]. Предлагалось соорудить памятник не только евреям, но всем гражданам Европы, погибшим от рук нацистских преступников. «Все жертвы равны, — писал Ганс Дингель. — Идет ли речь о евреях и цыганах, уничтоженных в Освенциме, или о замученных до смерти гомосексуалистах, или о иеговистах, которые не смогли вынести мук лагеря, или о расстрелянных политкомиссарах Красной армии. Все они равны перед лицом смерти, все они достойны равных почестей» [1087].
В апреле 1994 г. правительством ФРГ и сенатом Берлина был объявлен конкурс на лучший проект мемориала жертвам Холокоста. Споры о памятнике далеко не случайно совпали по времени с ожесточенными дискуссиями вокруг выставки «Преступления вермахта» и книги Дэниэла Голдхагена «Добровольные подручные Гитлера». Тема памятника широко дебатировалась в 1998 г. во время избирательной кампании в бундестаг. В обсуждении проекта активное участие приняли историки Эбехард Йеккель, Рейнхарт Козеллек, Рейнхард Рюруп, Вольфганг Бенц, Ульрих Герберт, Петер Штайнбах, Норберт Фрай.
Предлагались различные места для строительства, в том числе площадь перед фасадом рейхстага, пустырь у бывшего здания гестапо у Принц-Альбертштрассе. Обсуждалась идея мемориала в виде замощенного крупным булыжником километрового отрезка одного из автобанов в центре Германии, где скорость движения не превышала бы 30 км в час; или сооружение на выделенные средства взамен берлинского «большого памятника» 1400 монументов в городах и селах по всей ФРГ [1088].
После продолжительных, не раз заходивших в тупик обсуждений был отобран и рекомендован к реализации проект нью-йоркского архитектора Питера Айзенмана. Решение оказалось далеко не бесспорным. Стартовый проект трижды подвергался доработке, но в июне 1999 г. был утвержден новым составом бундестага. «За» проголосовали 312 из 534 депутатов: социал-демократы, представители Партии зеленых, Партии демократического социализма и несколько депутатов от ХДС/ХСС. В целом эта фракция (находившаяся тогда в оппозиции), в том числе Гельмут Коль и Ангела Меркель, высказалась против [1089].
Для финансирования строительства и контроля над работами решением бундестага были созданы специальный фонд и кураторий, в состав руководящих органов которых вошли представители всех парламентских фракций, правительства ФРГ, берлинского сената.
