Ознакомительная версия.
Бедственный год принес, однако, Черномории и радостную весточку. Давно уже чувствовался недостаток в населении войска, давно внутреннее благоустройство черноморцев требовало улучшения. Беспрерывная служба на кубанской границе, отвлекая рабочие силы, или, лучше сказать, всех способных носить оружие от домашних трудов, повергло край в бедность, что и было доведено графом Ланжероном до Высочайшего сведения. По проекту генерал-майора Киселева, управлявший министерством внутренних дел, граф Кочубей поднес Государю доклад о переселении в Черноморию до 25000 душ малороссийских казаков. Представление это, в 19-й день апреля 1820 года, удостоилось Высочайшего утверждения [231]. Столь значительное число переселенцев, прибывших в войско, окончательно в следующем году оживило край, ободрило упадший дух истощенных до крайности казаков.
Как ни бедны были черноморцы, но все же в сравнении с пришедшими к ним из Малороссии собратами могли похвалиться некоторым довольством: по крайней мере, у них был свой кров и насущный, хотя и скудный, кусок хлеба; у переселенцев же не было ни того, ни другого. Чтобы помочь этим беднякам, атаман Матвеев 21 ноября 1821 года обратился к черноморцам с воззванием: он приглашал их к благотворительности — и не напрасно. Едва прошел месяц, как уже было собрано 10 000 рублей ассигнациями, до 64 четвертей хлеба, 317 голов рогатого скота, 16 лошадей и 1044 овцы [232]. Пожертвования не прекращались и в последующее время. Учрежденный в Екатеринодаре комитет для водворения переселенцев, благоразумно распоряжался приношениями черноморцев, которые после речи, прознесенной атаманом в собрании дворянства, усугубили свою благотворительность.
Высочайшим указом, данным правительствующему сенату 11 апреля 1820 г., Черноморское войско подчинено было начальнику отдельного Грузинского корпуса, переименованного в следующем году в отдельный Кавказский корпус, а войсковая земля причислена к Кавказской губернии [233].
Бывший главный начальник войска граф Ланжерон, желая сохранить память о себе, прислал Матвееву из С.-Петербурга двадцать пять своих портретов для раздачи достойным представителям черноморского казачества, и, уведомляя атамана о подчинении войска кавказскому начальству, писал:
«Разлучаясь ныне с сим храбрым и неустрашимым воинством, для которого я, во всех отношениях, старался быть полезным и которое во все время начальства моего над оным было предметом моих искренних попечений, приглашаю ваше высокоблагородие оповестить по области Черноморской о Высочайшем соизволении вместе с подчиненными вам полками сохранять меня в памяти своей. Я же не премину воспоминать о тех отличительных качествах командуемых вами воинов и ваших, которые всегда сопровождаемы были моею признательностью и уважением».
VІ (1821–1829)
Взгляд Ермолова на Черноморию. — Прибытие в Черноморское войско генерала Власова. — Калаусская битва. — Поход Власова за Кубань. — Приезд анапского паши к Екатеринодару. — Военные действия за Кубанью. — Пособия турок горцам. — Разорение владений натухайского князя Калабат-Отлы. — Удаление Власова на Дон и прибытие в Черноморию генерала Сысоева. — Поход черноморцев в Персию. — Смерть Матвеева и назначение атаманом Бескровного. — Дела на Кубани в войну с турками. — Участие черноморцев в турецкой войне. — Действия Бескровного за Кубанью
До сих пор военные действия на Кубанской границе ограничивались прямыми отношениями Черноморского войска к горским народам. Черноморские казаки были предоставлены самим себе в обороне края от закубанских хищников, и редко-редко какая-нибудь регулярная часть присылалась на помощь казакам. Большею частью сами казаки расплачивались со своими беспокойными соседями. Турецкое правительство, приняв на себя обязанность удерживать горских народов от нападений на Черноморию, не всегда исполняло этот договор с Россией; в последнее же время анапский паша не только не удерживал хищников, но сам, с согласия Порты, подстрекал их, как писал русский посол в Константинополе. С подчинением Черноморского войска кавказскому начальству отношения черноморцев к горцам изменились. Корпусный командир, генерал от инфантерии Ермолов, не верил в приязненные отношения закубанских горцев к России, — хотя некоторые владельцы черкесских племен считались давно уже мирными черкесами; он считал всех горцев врагами русских. Мнение Ермолова о горцах выражено в донесении его управляющему министерством иностранных дел графу Нессельроде, 7 июля 1820 года, по поводу проекта графа Ланжерона о занятии черноморцами Каракубанского острова. Между прочим он писал:
«Народы Закубанские явно непослушны правительству турецкому, и паша, начальствующий в Анапе, во всегдашнем от них опасении. Он редко выезжает из крепости; никогда команды войск не выходят в малом числе. Он не в состоянии укротить их самовольство, воздержать от разбоев. Напротив, сближением и ободрением втайне думает он снискать их привязанность, или, всеконечно, удовлетворяет их корыстолюбию.
Закубанцы знают и права наши, и возможность наказывать за их злодеяния, и что же служит им защитою? Иногда бывающая между ними зараза, но более еще подозрение о всегдашнем ее существовании. Войско Черноморское ограничивает себя невыгодною от набегов обороною. Хищники в селениях, на самом берегу Кубани лежащих, имеют верное убежище между сообщниками в злодеяниях, не боясь преследования, ибо знают, что запрещено оное. Паше Анапскому приносимые, со стороны нашей, жалобы удовлетворяемы одним отзывом, что ему не повинуются.
Не вижу я никакой необходимости так далеко простирать заботливость о успокоении горцев, и относить к одному невежеству те наглости, которые делают они обдуманным образом, или ободренные чрезмерным снисхождением… Не здесь надобно бояться раздражить: народы здешние издавна делают нам вред какой только могут, и кто только близко видит их, знает, что делать более оного они не в состоянии. Вечные между ними вражды за то ручаются, и кто не коснется до жилищ их в средине самых гор, которые почитают они оградою свободы, тот не соединит против себя их усилий.
Господин генерал граф Ланжерон, коего постоянное попечение о благоустройстве чувствует войско Черноморское, отвлекаем будучи важнейшими должностями, не мог часто посещать здешней страны, и закубанцы всегда замечают отсутствие начальника; меня же обстоятельства понуждают к жизни более подвижной, занимаясь делами с народами во всем им подобными, и сие заметят новые мои соседи.
Итак, если занятие острова Каракубани предоставит выгоды, то, по мнению моему, не заботясь о том, как покажется закубанцам, занять его, как принадлежность, и приступить к построению на нем укреплений. На нем учредить карантин собственно для очищения войск. Не терпеть впредь наглых и оскорбительных вторжений закубанцев, дерзающих делать оные, преследовать и наказывать ближайшие селения, участвующие в злодеяниях; иначе не будет безопасности и всегда потери со стороны нашей…»
Ермолов, приняв в ведение свое Черноморское войско и зная беспорядки, происходившие на Кубанской границе, назначил начальником Черноморской кордонной линии генерал-майора Власова, которому приказал обратить все внимание на ограждение этого края от набегов хищников. Власову дана была полная воля карать злодеев на всяком месте их преступления, и имя Власова скоро пронеслось грозою по всем горам Западного Кавказа.
Прибывши в войско, генерал Власов составил себе о нем весьма невыгодное заключение, вследствие чего Ермолов писал:
«Войска Черноморского атаману, господину полковнику и кавалеру Матвееву.
Войска Донского господин генерал-майор Власов 3-й прислал мне донесение об осмотре полков, содержащих кордонную по р. Кубани стражу. Сколько ни старался он смягчить выражения при описании неисправностей сих полков, не могу я однако же не видеть до какой степени достигли оные.
Начну с того, что в них не комплект; но вы, господин атаман, должны вспомнить, что есть мой приказ о собрании отлученных от полков людей, и чтобы оные не были развлекаемы.
Оружия на людях многого не состоит и находящееся на лицо в непозволительном состоянии. Не у храброго воина оружие в небрежении, а у казаков Черноморских съедает его ржавчина!
Лошадей в полках много неспособных, большого числа вовсе не достает. В пяти полках казаков, с лошадьми надежными, до 1598 человек. Разочтите, господин атаман, сколько негодных остается?
В разборе людей не приемлется в рассуждение род службы. Казак ловкий на коню — служит пеший; не умеющий управлять взлез на коня, и сам не рад, и конь непослушлив под седоком боязливым.
Судя по стрельбе казаков в цель, можно заключить, что многие из казаков пороха с маком не распознают.
Ознакомительная версия.
