Ознакомительная версия.
В последние годы своей жизни арестант пытался сам найти выход из того замкнутого круга противоречий, в который он был поставлен судьбой и окружающими. Под влиянием чтения Священного писания и собственных, проникнутых мистикой, размышлений он самостоятельно выработал некую защитную концепцию перерождения, переселения духа, довольно распространенную в среде религиозных фанатиков с древнейших времен и до наших дней. Тем самым он решал для себя мучительную антитезу «Иван — Григорий». Как писали Власьев и Чекин, Иван Антонович говорил им, что «тело и плоть ево есть принца Иоанна, назначенного пред сим императором Российским, который уже издавна от мира отшел, а самым делом он есть небесный дух, а именно святой Григорий, который на себя принял образ и тело Иоанна, почему презирая нас и всех видимых им человек неоднократно нас и протчих самомерзейшими тварьми почитал, сказывая, что он часто в небе бывает и о тамошних жителях, строениях, садах и протчем чудные, ни малейшего складу имеющие и такие описания чинил, что самым истиннейшим доказательством помешенного разума почитаться имелись» [524].
В остальном, судя по докладным запискам Овцына, арестант вел себя как обычный человек, был вполне адекватен. Вот запись беседы Овцына с Иваном по поводу его болезни: «О арестанте доношу, что также мало ест, как и прежде, а болезни никакой не имеет, только немного нос залегает. Я спрашивал, от того ли болит голова? Он сказывает: “Никакой тягости нет”».
Екатерина II об Иване Антоновиче не забывала. Этому мешала упорная народная молва, отражавшаяся в экстрактах Тайной экспедиции, пришедшей на смену Тайной канцелярии елизаветинских времен. Внезапный захват престола Екатериной II в июне 1762 года, свержение и смерть «от геморроидальных колик» законного наследника Елизаветы Петровны императора Петра III потрясли тогдашнее общество, породили волну дискредитирующих императрицу слухов, что впоследствии и привело к появлению феномена Пугачева. Но еще задолго до Пугачева общество на все лады активно обсуждало проблему экс-императора Ивана Антоновича. Как уже говорилось, скрыть его существование и даже место его заключения властям не удалось. В первые два года правления Екатерины, еще не имевшей того авторитета, которым она пользовалась позже, были раскрыты два заговора в столичной среде, цель которых клонилась к восстановлению на престоле императора Ивана. Наиболее серьезным властям показался заговор братьев Хрущевых и братьев Гурьевых осенью 1762 года. Заговор был на стадии разговоров и вербовки сторонников, в том числе и среди солдат, но он напугал Екатерину. Весной 1763 года, когда пошли слухи о намерении фаворита Екатерины Григория Орлова жениться на императрице, образовался заговор во главе с камер-юнкером Хитрово, который собирался устранить Орлова и его влиятельных братьев, а императрицу выдать замуж за «Иванушку» [525]. Этот брак казался многим идеальным — обе ветви Романовых, после десятилетий противостояния, соединились бы в общую семью.
Разумеется, Екатерина так не думала, общий ход ее мыслей был иным. Она хотела перевести экс-императора в монастырь и постричь его там. Глухих же и укромных монастырей на Русском Севере было много. Это позволяло и изменить его непонятный, возбуждающий любопытство статус, и обеспечить его безопасность. Императрица писала своему тогдашнему ближайшему советнику графу Никите Ивановичу Панину: «Главное, чтоб из рук не выпускать, дабы всегда в охранении от зла остался, только постричь ныне и (отправить) в не весьма близкой и не в весьма отдаленный монастырь, особенно где богомолья нет и содержать под таким присмотром, как и ныне». Речь шла о выборе монастыря в Муромских лесах, в Новгородской епархии или в Коле, то есть на Кольском полуострове.
Охране было дано указание готовить арестанта к мысли о постриге. В инструкции от 3 августа 1762 года (в явном противоречии с утверждением Екатерины и других о безумии узника) было сказано, что с Григорием нужно вести разговоры такие, «чтоб в нем возбуждать склонность к духовному чину, то есть к монашеству, …толкуя ему, что житие его Богом уже определено к иночеству и что вся его жизнь так происходила, что ему поспешать надобно себе испрашивать пострижение». Вряд ли с сумасшедшим, «лишенным разума и смысла человеческого», можно вести такие высокие разговоры о пострижении в монахи. И вчерашние мучители Ивана Антоновича принялись его убеждать в пользе монашества, молитвы вообще, причем делали они это так же грубо, как раньше глумились над его верой. Неизвестно, сколько бы тянулась эта несчастнейшая из несчастных жизней, если бы на острове не произошла трагедия.
В ночь с 4 на 5 июля 1764 года жители Шлиссельбурга вдруг услышали в крепости ожесточенную стрельбу. Там была совершена неожиданная попытка освободить секретного узника Григория. Предприятием руководил подпоручик Смоленского полка Василий Мирович. Солдаты и офицеры этого полка несли посменно службу в Шлиссельбургской крепости в качестве гарнизонной команды. Осенью 1763 года Мирович, перебравшийся из Лифляндии на новое место службы, под Петербург, узнал историю императора-узника. Жизненные неудачи и зависть мучили этого двадцатитрехлетнего офицера. Кроме того, он был картежником и мотом. В своих графоманских стихах он вопиял: «О, проклятое мотовство, до чего ты меня доводило, Чрез что еще и поныне природное счастие мое меня талантом не одарило». Это точно! Он хотел благополучия, но на две его челобитные о возвращении некогда отписанных у его деда — сподвижника Мазепы — имений он получил отказы. Он хотел известности, но его (как он потом рассказывал) даже не пускали во дворец как унтер-офицера и выгнали из придворного театра, когда в него вошла окруженная блестящей свитой Екатерина II. Позже графу Панину на вопрос о причинах столь отчаянного поступка он прямо сказал: «Для того чтобы быть тем, кем ты стал!» Когда он обратился по поводу украинских имений деда за помощью к своему влиятельному земляку, гетману Кириллу Разумовскому, то получил от него не деньги, а совет — сам прокладывай себе дорогу, подражай другим, старайся схватить Фортуну за чуб и станешь таким же паном, как и другие! После этого Мирович якобы и решил освободить Ивана Антоновича, отвезти его в Петербург, поднять мятеж и провозгласить его императором.
Мысль эта не была тогда нова. Во время расследования дела Мировича Н.И. Панин писал генералу Веймарну, ведшему дело, что только с весны 1764 года «более 12-ти раз по той же материи разное вранье открывалось», что на тему освобождения и воцарения Ивана бывало немало разговоров в народе. Были и подметные письма на эту тему. В одном из них утверждалось, что нужно покончить с иностранным правлением, казнить Захара Чернышева, Алексея Разумовского и Григория Орлова, «государыню выслать в свою землю, а надлежит царским престолом утвердить непорочного царя и неповинного Иоанна Антоновича и вся наша Россия с великим усердием и верою желают присягать». И подпись: «Сие письмо писал мужик с похмелья, одно ухо оленья, а другое тюленья. Сама правда, что написано в сей бумаге» [526]. Корыстная цель задуманных Мировичем действий сомнений не вызывает. Сообщника он нашел за карточным столом — поручика Аполлона Ушакова, известного гуляку, которому сразу сказал, ради чего он все это задумал: «Хочет ли он такое дело сделать, какое и Орловы сделали?» Имелся в виду переворот конца июня 1762 года, во время которого Орловы возглавили заговор и возвели на престол Екатерину II.
Вместе с Ушаковым Мирович разработал план операции: заступив начальником караула в крепости, Мирович вскоре получит из рук прибывшего нарочного офицера (под видом которого прибудет переодетый Ушаков) «указ» об освобождении Ивана, захватит и отвезет бывшего императора на шлюпке в столицу. Там он поднимет заранее составленными от имени Ивана манифестами, присягой и другими указами народ и солдат, займет Петропавловскую крепость, приведет к присяге полки и государственные учреждения. Кроме того, он заготовил «манифест» от имени императора Иоанна о возвращении его на престол. Мирович предполагал сразу привести сбежавшийся народ к присяге новому-старому государю.
Но сообщника Мировича послали в командировку, во время которой он погиб при странных обстоятельствах, переправляясь через реку Шелонь недалеко от Порхова. Тогда Мирович начал, как он показал, действовать в одиночку.
Почти сразу же после вступления в командование караулом крепости в ночь с 4 на 5 июля 1764 года он поднял солдат в ружье по тревоге, приказал закрыть ворота, арестовал коменданта и двинул свое войско на казарму, в которой сидел Иван Антонович. На окрик охраны подпоручик вместо пароля ответил: «Иду к государю!» Завязалась перестрелка, Мирович приказал притащить с одного из бастионов пушку, вскрыть пороховой погреб, что и было тотчас исполнено. Это решило дело: охрана секретной казармы, увидев эти приготовления, сложила оружие. И тогда «мы, — писал в своем рапорте Власьев, — со всею нашею возможностию стояли и оборонялись, и оные неприятели, видя нашу неослабность, взяв пушку и зарядя, к нам подступали, и мы, видя оное, что уже их весьма против нас превосходная сила, имеющегося у нас под содержанием арестанта обще с поручиком (Чекиным. — Е.А. ) умертвили».
Ознакомительная версия.
