страшен был для меня момент этот. Вот, думал я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привёл я православное моё русское воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь недавно ещё нагло наступавших в Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала царственная жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу. Сыны Севера совершали как бы тризну по короле французском. Русский Царь по ритуалу православному всенародно молился вместе со своим народом и тем как бы очищал окровавленное место поражённой царственной жертвы. Духовное наше торжество в полноте достигло своей цели; оно невольно втолкнуло благоговение в самые сердца французские… Мне даже было забавно видеть, как… многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле русского креста и друг друга толкала, чтоб иметь возможность скорее к нему приложиться. Так обаяние было повсеместно: так оторопели французы от духовного торжества русских».
В Париже Александр пережил ещё одно крушение иллюзий. При обсуждении будущего государственного устройства Талейран настоял на реставрации Бурбонов.
— Мы все роялисты, все французы — роялисты. Да, вся Франция — роялисты!
Среди тех, кто призывал к восстановлению монархии, был Руже де Лиллем, автор «Марсельезы». Теперь он сочинил торжественную оду русскому царю, в которой восклицал:
Героем века будь и гордостью Творенья! Наказаны тиран и те, кто зло несут! Народу Франции дай радость избавленья, Верни Бурбонам трон, а лилиям — красу!
Нация, провозгласившая великие идеи свободы, равенства и братства, сама просила о возвращении тирании. Это преисполнило Александра презрения к французам, и к людям вообще.
В 1815 году, после знаменитых «Ста дней», закончившихся поражением Наполеона при Ватерлоо, Александр решил обезопасить Европу на будущее от подобных потрясений. Вторично войдя с русской армией в Париж, он объявил о создании неслыханного раньше политического договора между европейскими государствами. «Священный союз» должен был соединить государства и народы актом, основанном на непреложных истинах Божественного учения, стать для них своего рода политическим Евангелием. Сам Александр называл этот документ «актом богопочтения».
Царь собственноручно написал все три основные статьи договора, которые обязывали европейских монархов к следующему: во-первых, пребывать в братской дружбе и управлять подданными в духе братства для охраны правды и мира. Во-вторых, почитать себя членами единого христианского народа. В-третьих, пригласить все державы к признанию этих правил и к вступлению в Священный союз (последнее, правда, не распространялось на папу римского и турецкого султана). 25 декабря 1815 года акт о создании Священного союза, подписанный тремя крупнейшими государствами континентальной Европы — Россией, Австро-Венгрией и Пруссией, был обнародован. Это немедленно сказалось на двух новых провинциях Российской империи — Польши и Финляндии, которым Александр даровал конституционные хартии.
Священный союз обеспечил Европе тридцатилетие мира и спокойствия и впервые сплотил её в единое целое. Благодаря ему европейская дипломатия стала использовать такие понятия, как «политика европейского равновесия» и «политика европейской безопасности», которые до сих пор сохраняются в дипломатическом обиходе.
Все современники единодушно свидетельствуют, что Александр возвратился из-за границы другим человеком. «Образ мыслей его и жизни, — пишет Михайловский-Данилевский, — изменился до такой степени, что самые близкие люди, издавна его окружавшие, говорили мне, что по возвращении его из Парижа они с трудом могли его узнать. Отбросив прежнюю нерешительность и робость, он сделался самодеятелен, твёрд и предприимчив и не допускает никого брать над собой верх… Опыт убедил его, что употребляли во зло расположение его к добру; язвительная улыбка равнодушия явилась на устах, скрытность заступила место откровенности и любовь к уединению сделалась господствующей его чертой…»
А вот что пишет князь П. А. Вяземский. «Александр в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошёл школу событий и тяжких испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью. Заграничные революционные движения, домашний бунт, неурядицы, строптивые замашки Варшавского сейма, на который ещё так недавно он полагал лучшие свои упования, догадки и более чем догадки о том, что и в России замышляют что-то недоброе, все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра… Он вынужден был сознаться, что добро не легко совершается, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое противодействие, парализующе лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и благоденствии их… Тяжки должны быть эти разочарования и суровые отрезвления. Александр их испытал».
Александр чувствовал огромную усталость, он был сломлен непосильными требованиями, предъявленными к нему историей (из заграничных походов он привёз седые волосы). Французская революция, гений Наполеона были вызовом, обращённым к нему временем, на который он так и не нашёл удовлетворительного ответа. Революционные преобразования казались ему разрушительными и гибельными, либеральные реформы несвоевременными. Отныне он искал не смелых реформаторов, а прежде всего исправных делопроизводителей, не умников, а дельцов.
В 1816 году наметилась ещё одна черта жизненного уклада Александра — отныне большую часть времени он проводил в путешествиях. Так, в 1817 году он проехал больше 14 тысяч вёрст.
В дороге царь вёл размеренный образ жизни. Просыпался в восьмом часу, в постели пил чай, потом надевал белый халат, молился и начинал, не торопясь, одеваться. Когда подавали воду для умывания, звал Волконского, своего адъютанта. Проехав вёрст 30–40, обедал с большим аппетитом. После кофе сразу трогался в путь. Вёрст через 60 ему подавали чай; этот же напиток он пил по прибытии на ночлег. Таким образом, за сутки Александр принимал пищу всего один раз.
Возвратившись из поездок, Александр жил анахоретом, выбрав своей летней резиденцией Царское Село. Дни проходили однообразно. Александр вставал в восьмом часу; постелью ему служил сафьянный тюфяк, расстеленный прямо на полу, подушкой — жёсткий кожаный валик, набитый сеном. Одевался с помощью одного лакея. Его повседневный костюм состоял из военного сюртука и фуражки. В половине девятого он заканчивал свой туалет и принимал министров, приезжавших для доклада из Петербурга.
С 11 до 12 царь присутствовал на разводе. Позавтракав в первом часу, при любой погоде ехал на прогулку или шёл гулять пешком. К трём часам возвращался к обеденному столу. Обедал государь всегда один; его пищу в течение дня составляли почти исключительно
