Побоища между католиками и протестантами развернулись как раз в том момент, когда в Италии наконец-то завершил работу Тридентский собор, призванный определить позицию католической церкви в отношении Реформации. Он с перерывами заседал 18 лет, с 1545 по 1563 гг. Собор проделал большую теоретическую работу, разобрал и отверг протестантские трактовки покаяния, богослужений, причастия и призвал к непримиримой борьбе с ересями. На Реформацию Рим ответил Контрреформацией. Точнее, это называлось Католической реформой. То есть и сама католическая церковь не оставалась прежней, она тоже реформировалась. Но «сверху», организованно, под руководством папы.
Причем главное преобразование стало весьма радикальным. На словах подтверждая неизменность устоев религии, на деле католическая церковь начала отходить от оснований Веры и отдавать приоритет человеческому разуму. Намечалось открывать школы, готовить квалифицированных богословов, проповедников, которые смогут в спорах побеждать протестантов. Ставка делалась и на искусство — для пропаганды католицизма планировалось привлекать талантливых художников, скульпторов, литераторов, поэтов.
Большое внимание обращалось на искоренение пороков, которые стали толчком Реформации — невежества и неграмотности священнослужителей, их пьянства, неряшества, грубости, блуда, половых извращений в монастырях. Впрочем, и это оставалось чисто внешней стороной. Конечно, епископы и кардиналы не отказались от любовниц, балов, карточной игры, но все такие дела требовалось совершать в рамках «приличий», не смущая народ. А в отношение мирян католическая церковь вообще взяла негласный курс на… поощрение разврата. И для того чтобы противостоять протестантам, подобная установка оказалась крайне важной.
Дело в том, что почти во всех европейских странах со времен Раннего Средневековья существовали законы против прелюбодеяния. О них давно успели забыть и на практике не применяли. Но протестанты их реанимировали. Кстати, главные учителя ересей аскетизмом отнюдь не отличались. Лютер, например, писал: «Кто не любит вина, песен и женщин, тот навсегда останется дураком», лишь со временем он остепенился, женившись на расстриженной монахине Екатерине фон Бора. Представитель Кальвина во Франции Теодор де Без, по словам современников, «жил со всеми красивыми женщинами», приходившими к нему поговорить по религиозным вопросам. А сам Кальвин предпочитал юных мальчиков [12]. Но они-то были «избранными», все себе прощали. Зато для простых смертных провозглашался возврат к ветхозаветным «библейским» (т.е. иудейским) законам, в том числе смертной казни за блуд. Уличенных в прелюбодеянии побивали камнями, топили, вешали. Для католической церкви это было настоящим подарком. Она стала еще мягче, чем раньше, относиться к подобным грехам, запросто отпускала их. И люди потянулись к ней. Именно такая политика послужила одним из главных факторов, остановивших распространение Реформации!
Но Контрреформация предполагала уже не оборону, а решительное наступление. Вести его следовало всеми возможными методами: и карательными, и пропагандистскими, и агентурными. Для этого мобилизовывались силы инквизиции, реформированных монашеских орденов бенедиктинцев, кармелитов. Особая роль отводилась иезуитам. Их структуры успели оформиться, разрастись, охватывая всю Европу. Члены ордена проходили всестороннюю подготовку, были образованными, умелыми, дисциплинированными. В католических государствах иезуитов старались протолкнуть на посты духовников монархов, обеспечивая на них влияние Рима. В протестантских странах они становились шпионами. В нехристианских — миссионерами. Утверждалась задача: взамен той паствы, которую папа потерял из-за Реформации, дать ему новую за счет африканцев, индейцев, индусов, малайцев.
И опять самое пристальное внимание обращалось на Россию. С одной стороны, требовалось поддержать против нее католическую Литву. Но, с другой, сама Русь представляла колоссальный резерв «паствы»! Мало того, обращение ее к унии, сулило дальнейшие чудесные перспективы. Уже никуда не делись бы, автоматически попадали в сети Ватикана православные на Украине, в Белоруссии. Открылись бы возможности распространять папское влияние среди православных народов в Османской империи. Но было уже хорошо известно, что русские от подчинения Риму отказываются. Значит, требовалось «смирить» их. Разгромить, загнать в безвыходное положение, заставить просить о помощи. Вот тогда и станут сговорчивыми…
36. КОГДА ИОАНН СТАЛ ГРОЗНЫМ?
На Руси было неладно. Иван Васильевич знал это. Он не мог этого не чувствовать. Достигнутые успехи странным образом тормозились и сводились на нет. Преступники уходили от ответа. Царь на каждом шагу натыкался на скрытое противодействие, которое парализовывало его власть. И существовали какие-то силы, направлявшие это противодействие…
В 1563 г. государь лишился сразу нескольких близких людей. Умер ногайский князь Исмаил. Его место занял сын Тинехмат, совсем не похожий на отца. Друг лишь до тех пор, пока это будет выгодно. В ноябре умер брат царя Юрий. Он оставался недееспособным, но ведь — родной брат. А смерть Юрия приближала к трону Владимира Старицкого, подогревала его амбиции. Расхворался и святитель Макарий. Чувствуя, что силы покидают его, он решил уйти в монастырь. Но Иван Васильевич уговаривал его остаться. Потому что знал — в Церкви тоже неладно. Некоторые иерархи вели какие-то закулисные дела с боярской оппозицией, выступали с ней единым фронтом. Если уйдет Макарий, друг и наставник государя, кто займет его место? Святитель все-таки согласился не оставлять свой пост, но подняться ему было уже не суждено, 31 декабря он преставился.
И выяснилось, что на главенство в Церкви претендует архиепископ Новгородский Пимен. Документы показывают, что он в этот период проводил в Москве чуть ли не больше времени, чем в своем Новгороде. Его престол считался вторым по рангу после Московского. Готовя почву для своего избрания, Пимен использовал в качестве козыря и привилегию, которую несколько веков назад Новгородские владыки получили от патриарха — носить белый, а не черный клобук, ставить печати красным воском. Такого отличия не имели даже митрополиты.
Но в отношении него царь имел какие-то основания для недоверия. Какие в точности, мы не знаем. Имеются данные, что Пимен был близок к Владимиру Старицкому [138]. Созвав Освященный Собор, Иван Васильевич, сперва поднял вопрос о белом клобуке. Добился того, что иерархи признали — подобная привилегия ущемляет приоритет первосвятителя Руси. Поэтому право носить белый клобук и ставить красные печати было распространено на митрополита и на архиепископа Казанского. (В Соборах участвовали родственники царя, и представляется не случайным, что решение о клобуке князь Владимир Андреевич не подписал.) И лишь после того как Пимен потерпел поражение, царь перешел к выборам. На пост митрополита он сумел провести своего духовника, старца Чудова монастыря Афанасия, бывшего протоиерея Благовещенского собора Андрея.
Но в это же время, когда решались церковные проблемы, потерпел крушение стратегический замысел царя — принудить Литву к миру. Ведь в окружении Сигизмунда тоже знали: на Руси неладно. Знали гораздо лучше, чем сам государь, и играли соответствующим образом. Молили о перемирии, но использовали его для передышки. Обещали немедленно снарядить послов, но протянули время и прислали их только в конце 1563 г. Иван Васильевич предложил условия очень умеренные. Заключить перемирие на 10 лет, а за Россией остаются Полоцк и часть Ливонии. В общем-то путь для торговли через Нарву уже открылся, можно было этим ограничиться. Нет, паны отказались. Что ж, государь предусматривал и такой вариант. Если Полоцка оказалось недостаточно, велел нанести новый удар, пусть одумаются.
Из Полоцка выступила рать Петра Шуйского, из Вязьмы — князей Серебряных. Им предписывалось соединиться, взять Минск и Новгородок-Литовский. Но 26 января 1564 г. под Улой армия Шуйского подверглась разгрому. Погибли командующий, князья Семен и Федор Палецкие, несколько воевод попали в плен, литовцы захватили весь обоз и артиллерию. А армию Серебряных гетман Радзивилл ловко нейтрализовал. Направил гонца с донесением о битве такой дорогой, чтобы он наверняка попал к русским. И воеводы, узнав о судьбе Шуйского, отступили к Смоленску. Победа праздновалась по всей Литве и Польше. Даже труп Шуйского привезли в Вильно, демонстрировали публике. Шок Полоцка был преодолен. Шляхта воспрянула духом, снова бряцала саблями. Вон как разнесли русских! И о том, чтобы просить мира, теперь даже речи не было.
А в Москве, когда начали разбираться в причинах трагедии, обнаружились явные признаки… предательства. У Радзивилла было довольно мало сил. С ратью Серебряных он вообще не рискнул вступить в бой. И Шуйского одолеть не смог бы. Но наши воины не знали, что рядом враг. Они шли по территории, которую контролировали русские. Доспехи, как это делалось в дальних походах, везли в санях. Двигались налегке, без строя, растянувшись по дороге среди лесов и болот. Зато Радзивилл прекрасно знал маршрут армии, устроил засаду в удобном месте. И удар нанес точный, прямо по ставке воевод. Потери-то оказались очень маленькими, около 200 человек! Остальные 20 тыс. ратников, одним махом лишенные командования, просто бежали — и все вернулись в Полоцк. У Радзивилла не хватило воинов даже для того, чтобы преследовать и истреблять их… Началось следствие. По подозрению в измене были арестованы боярин Иван Шереметев и его брат Никита, наместник Смоленска. Но тут же, как водится, нашлись заступники. Целая плеяда представителей боярских родов выступила поручителями. Набрали 80 человек, готовых внести залог, и Шереметева освободили.
