Хотя вопрос о степени родства князя Федора с Гедимином в настоящее время и нельзя считать окончательно выясненным, на наш взгляд, более предпочтительным является мнение исследователей, которые, признавая его литовское происхождение, отождествляют его с братом Гедимина.[105] Мнение это основывается /30/ на данных записей, произведенных в канцелярии митрополита Феогноста во время пребывания его на Волыни в сентябре 1330 – первой половине 1331 г. и касающихся главным образом имущества незадолго перед тем умершего литовского митрополита Феофила. В записях между прочим значится: "Дал Федор, брат Гедимина серебряных кавкиев два; от Александра князя – серебряный кавкий".[106] Упомянут также некий Рослав, которого М. Д. Приселков счел возможным принять за плененного князем Федором под Черниговом Ратслава, протодьякона митрополита Феогноста.[107]
Итак, в записях митрополита Феогноста Федор не назван киевским князем, но назван братом Гедимина. В летописном рассказе о событиях 1331 г. явственно проступает пролитовская ориентация киевского князя, названного Федором, но нет указаний ни на его происхождение, ни на обстоятельства, в силу которых он вокняжился в Киеве. В повествовании белорусско-литовских летописей о походе Гедимина на Киев описаны подобные обстоятельства, однако вместо Федора в качестве литовского наместника ошибочно назван Ольгимунт Гольшанский.[108] Взаимно дополняя друг друга, эти факты дают вполне достаточное основание утверждать, что весной – летом 1324 г. Гедимину удалось, подавив сопротивление местного населения, подчинить своей власти Киевское княжество и поставить наместником в его столице своего брата, принявшего после крещения имя Федор.
Тем не менее, установить в середине 20-х гг. XIV в. полный контроль над Киевским княжеством Литва оказалась не в состоянии. Об этом свидетельствуют как отмеченное в летописях под 1331 г. одновременное пребывание в Киеве князя-литвина и ханского баскака, так и новые, предпринятые в 50-х гг. XIV в. попытки укрепить в Киеве политическое влияние Литвы. Имеются также некоторые основания считать, что и власть литовского наместника князя Федора распространялась не на всю территорию Киевской земли, а только на ее северную (полесскую вместе с Киевом) часть. Южная же часть Киевщины – Поросье с замками Канев, Корсунь и Черкассы оставалась, как представляется, подчиненной непосредственно ордынской администрации с небольшим перерывом вплоть до середины 90-х гг. XIV в.
Значительное влияние на статус Поросья в тот период должен был оказывать такой фактор, как близость к нему традиционных мест кочевий ханской ставки, какими еще в середине XIV в. являлись урочища по берегам Южного Буга и его левого притока Синюхи. В середине XVI в. крымский хан напоминал польскому королю Сигизмунду-Августу, что "которие врочища есть по Богу по /31/ реце и по Синей Воде…", то здесь некогда "Саин цара (Батыя. – Авт.), Езюбек (Узбека. – Авт.), Чаанъбек цара кочовища были".[109] Зависимость южной Киевщины от ордынских властей в 30–50-х гг. XIV в. проявлялась также в интенсивных экономических связях Поросья с Золотой Ордой. Доказательством тому служат многочисленные находки кладов джучидских монет на этой территории, совершенно отсутствующие севернее Киева. Всего в южной Киевщине найдено 10 таких кладов, из них три датируются по младшей монете соответственно 1364 и 1349/50 гг. или же содержат большинство монет хана Джанибека (1342–1357). Остальные находки датируются более поздним временем, за исключением одной, самого раннего происхождения.[110] Таким образом, можно утверждать, что примерно с конца 20-х гг. XIV в. территория Киевской земли оказалась разделенной на литовскую и ордынскую сферы властвования.
Столь своеобразная политическая обстановка, сложившаяся в Среднем Поднепровье после похода Гедимина на Киев, была, как представляется, результатом достигнутого в конце 1324 г. компромиссного соглашения между Литвой и Ордой относительно их порубежных владений. Наступление Великого княжества Литовского на подвластные Золотой Орде Галицко-Волынское и Киевское княжества неминуемо должно было вызвать и действительно вызвало ее военное противодействие. Белорусско-литовские летописи умалчивают об этом, но М. Стрыйковский сообщает об участии вспомогательных отрядов ордынцев в сражениях с литовскими войсками на стороне волынцев и киевлян.[111] Кроме того, под 1324 г. в Никоновской летописи имеется запись: "Царь Азбяк посылал князей Литву воевати; и много зла створиша Литвђ, и со многим полоном приидоша в Орду".[112] Очевидно, что эту военную акцию Орды против Литвы нельзя рассматривать иначе, как ответную реакцию ханской власти на развертывание наступления литовских феодалов в Юго-Западной Руси.
Примечательно, что уже в ноябре 1324 г. Вильно посетили послы хана Узбека, о чем упоминают прибывшие одновременно с ними в Вильно папские легаты.[113] Содержание литовско-ордынских переговоров осталось неизвестным, но, судя по тому, что уже в 1325 г. в грамотах лапы Иоанна XXII в лагере, противостоявшем польско-венгерским войскам ("верным сыновьям католической церкви"), указаны вместе с коренным населением Галицко-Волынской Руси ("схизматиками") ордынцы и литвины ("язычники"),[114] они завершились не только миром, но и какими-то взаимными обязательствами. Пойти на компромисс с ханскими властями правящие круги Литвы побудила, видимо, реальная перспектива перерастания конфликта с Ордой в затяжную /32/ войну, особенно нежелательную ввиду все еще неурегулированных окончательно отношений с крестоносцами. Власти Золотой Орды также, очевидно, были готовы пойти на определенные уступки Литве, поскольку главное внимание их приковывала снова разгоравшаяся именно в те годы война с государством ильханов в Иране. Еще в 1320 г. из Орды в Египет было отправлено посольство с целью добиться договоренности о совместных военных действиях против Хулагуидов. С такой же миссией прибыли в Египет послы от хана Узбека и в 1321 г.[115] Как сообщает персидский автор Хамдаллах Казвини, именно в 725 г. хиджры (18 декабря 1324 – 7 декабря 1325 г.) наместник хулагуидского хана Абу Саида эмир Чобан "через Грузию пошел в область Узбек-хана и в возмездие за опустошения, произведенные им (Узбеком) во время прихода его в Арран … там также произвел опустошения и (затем) поспешно ушел…".[116] К тому же ордынские власти не могло не беспокоить наступление польско-венгерских войск в Галицкой Руси, остановить которое они, возможно, рассчитывали при помощи Литвы. Таким образом, конец 1323 и весь 1324 г. – это время, когда, как отметил К. Маркс, литовские феодалы "свои ужасные походы… направляют против Лифляндии и Пруссии так же, как и против русских и татар. Гедимин расширяет свое государство все более и более на восток вплоть до Владимира (Волынского), на юг до Киева".[117]
О политических событиях 1325 г. в Галицко-Волынской Руси сохранилось очень мало документальных свидетельств. Какой-то отголосок о них имеется в белорусско-литовских летописях ("И потом поиде на князя Лва…"). Кроме того, непосредственно к данным событиям относятся: 1) уже упоминавшееся письмо польского короля Владислава Локетка к папе Иоанну XXII от 21 мая 1323 г. с извещением о гибели галицко-волынских князей; 2) письмо глоговского (в Силезии) князя Генриха к папе Иоанну XXII от 24 июня 1324 г., в котором он титулует себя "князем Галиции, дедичем Польского королевства, князем глоговским и познанским";[118] 3) датируемое 1325 г. письмо Иоанна XXII к брату Генриха Яну, названному папой "князем Владимирии";[119] 4) отправленные с 20 июня по 1 августа 1325 г. из папского скриптория в Польшу четыре буллы, в которых провозглашался крестовый поход и содержались призывы к королю, духовенству и народу бороться против "схизматиков, татар, язычников и других неверующих народов", отпущение грехов павшим и раненым участникам похода и разрешение продавать в польских землях индульгенции для оказания материальной поддержки его организаторам;[120] 5) подобного же содержания булла для населения Венгрии.[121] Несмотря на фрагментарность, /33/ эти источники все же позволяют установить, что в конце 1324 или же весной 1325 г. войска Гедимина приняли участие в борьбе населения Галицко-Волынской Руси против армии польских и венгерских феодалов. Вместе с литовскими и русскими войсками взаимодействовали отряды ордынцев.
Начало военных действий было вызвано, очевидно, нападением польско-венгерских войск на подвластную Гедимину Волынскую землю. На это косвенно указывают следующие факты. Когда летом 1323 г. армия союзных государств, вторглась в пределы Галицко-Волынской Руси, польский король имел намерение возвести на княжеский престол своего ставленника – одного из сыновей вдовы добжинского князя Земовита – Анастасии, дочери Льва I Даниловича. Наследственным уделом Льва Даниловича была западная часть Галицкой Руси с центрами в Перемышле и Львове,[122] что в известном смысле может служить ориентиром при определении цели и направленности самого похода. Однако летом 1324 г. Владислав Локетек отклонил первую кандидатуру в галицко-волынские князья и остановил свой выбор на Болеславе, 14-летнем сыне мазовецкого князя Тройдена и Марии,[123] дочери галицко-волынского князя Юрия Львовича, под властью которого в свое время находились обе части княжества. Этот выбор привел к разрыву до тех пор дружественных отношений между Литвой и Мазовией и нападению литовских отрядов на владения отца мазовецкого княжича, Тройдена.[124] 19–21 ноября 1324 г. владения Тройдена и его брата Земовита подверглись повторному, еще большему разорению. Ущерб был так велик, что в следующем году оба мазовецких князя обратились к папе Иоанну XXII с просьбой о спасении, указывая на грозившую им опасность от близкого соседства с Литвой.[125] Масштабность второго похода выделяет его из ряда ординарных набегов литовских отрядов на соседние территории и дает основание предположить, что он знаменовал начало военного конфликта из-за Галицко-Волынской Руси между Литвой и Польшей, а также союзными с нею Венгрией и княжествами Мазовии.
