«Богом нашим Иисусом Христом дана была вовеки непобедимая хоругвь – крест честной первому из благочестивых царю Константину и всем православным царям и хранителям православия. Искра благочестия достигла и Российского царства. Исполненное этого истинного православия самодержавство Российского царства началось по Божьему изволению от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением. Мы не возжелали ни у кого отнять царства, но по Божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились на царстве, так и воспитались и возмужали, и Божиим повелением воцарились.
Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: „Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противится власти, противится Божьему повелению“. Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится Богу; а кто противится Богу – тот именуется отступником, а это наихудший из грехов. А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добыли царства, тем более поэтому, кто противится такой власти – противится Богу!»
Для Ивана Грозного власть Бога и власть царя однозначны, и всякий, противящийся царю, противится Богу – таков его главный постулат.
«Как же тебе не стыдно именовать мучениками злодеев, не разбирая, кто за что пострадал? Разве же это „супротив разума“ – сообразоваться с обстоятельствами и временем? Вспомни величайшего из царей, Константина; как он, ради царства, сына своего, им же рожденного, убил! И князь Федор Ростиславич, прародитель ваш, сколько крови пролил в Смоленске во время Пасхи! А ведь они причислены к святым. Ибо всегда царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же – милосердие и кротость, злым же – жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных».
«Царь не напрасно меч носит», – любимый аргумент Грозного, оправдывающий любые царские кары и жестокости.
В XVIII веке прусские короли выбивали на стволах своих пушек девиз: «Последний довод короля». Тогда пушки сменили мечи, но суть была одна: сила – выше права.
И далее Иван Грозный пытается обосновать еще один довод: никакие «попы и управители», т. е. Сильвестр и Адашев, не смеют и помышлять о хотя бы малейшем посягательстве на умаление царской власти.
Грозный пишет: «Неужели же ты видишь благочестивую красоту там, где царство находится в руках попа-невежды и злодеев-изменников, а царь им повинуется? Нигде ты не найдешь, чтобы не разорилось царство, руководимое попами. Вспомни, когда Бог избавил евреев от рабства, разве он поставил над ними священника или многих управителей? Нет, он поставил над ними единого царя – Моисея, священствовать же приказал не ему, а брату его Аарону, но зато запретил заниматься мирскими делами; когда же Аарон занялся мирскими делами, то отвел людей от Бога. Видишь сам, что не подобает священникам творить царские дела!
Не видишь разве, что власть священника и управителя с царской властью несовместима?
Посмотри на все это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти? И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам?»
А далее Грозный пишет о власти духовной – отшельнической, монашеской, священнической, повелевающей душами, – и о власти царской, совершенно всему этому противоположной, ибо царь повелевает телами своих подданных: «Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно. Но одно дело – спасать свою душу, а другое дело – заботиться о телах и душах многих людей; одно дело – отшельничество, иное – монашество, иное – священническая власть, иное – царское правление. Отшельничество подобно агнцу беззлобному или птице, которая не сеет, не жнет и не собирает в житницы; монахи же хотя и отрекли (себя) от мира, но имеют уже заботы, подчиняются уставам и заповедям; если они не будут всего этого соблюдать, то совместное житие их расстроится; священническая же власть требует строгих запретов словом за вину и зло; допускает славу, и почести, и украшения, и подчинение одного другому, чего инокам не подобает; царской же власти позволено действовать страхом, и запрещением, и обузданием и строжайше обуздать безумие злейших и коварных людей.
Так пойми же разницу между отшельничеством, монашеством, священничеством и царской властью. Разве достойно царя, если его бьют по щеке, подставлять другую! Как же царь сможет управлять царством, если допустит над собой бесчестие? А священникам подобает смирение. Пойми же поэтому разницу между царской и священнической властью! Даже у отрекшихся от мира встретишь тяжелые наказания, хотя и не смертную казнь. Насколько же суровее должна наказывать злодеев царская власть!»
И, наконец, Грозный напоминает Курбскому, который принимал активное участие в разработке проекта указа об отмене «кормлений», против чего Курбскому было возражать особенно трудно:
«Так же не приемлемо и ваше желание править теми городами и областями, где вы находитесь. Ты сам своими бесчестными очами видел, какое разорение было на Руси, когда в каждом городе были свои начальники и правители, и поэтому можешь понять, что это такое. Пророк говорил об этом: „Горе мужу, которым управляет жена, горе городу, которым управляют многие!“ Разве ты не видишь, что власть многих подобна женскому неразумию? Если не будет единовластия, то даже если и будут люди крепки, и храбры, и разумны, но все равно уподобятся неразумным женщинам, если не подчинятся единой власти. Ибо так же, как женщина не способна остановиться на одном желании – то решит одно, то другое, – так и в правлении многих – один захочет одного, другой – другого. Вот почему желания и замыслы разных людей подобны женскому неразумию. Все это я указал тебе для того, чтобы ты понял, какое благо выйдет из того, что вы будете владеть городами и управлять царством помимо царей, это могут понять все разумные люди».
В. О. Ключевский о письмах Грозного к Курбскому
«Письма Грозного к князю Курбскому – наполовину политические трактаты о царской власти и наполовину полемические памфлеты против боярства и его притязаний. Попробуйте бегло перелистать его первое длинное-предлинное послание. Оно поразит вас видимой пестротой и беспорядочностью своего содержания, разнообразием книжного материала, кропотливо собранного автором и щедрой рукой рассыпанного по этим нескончаемым страницам. Но вникните пристальнее в этот пенистый поток текстов, размышлений, воспоминаний, лирических отступлений, и вы без труда уловите основную мысль, которая красной нитью проходит по всем этим, видимо, столь нестройным страницам.
С детства затверженные автором любимые библейские тексты и исторические примеры все отвечают на одну тему, все говорят о царской власти, о ее божественном происхождении, о государственном порядке, об отношениях к советникам и подданным, о гибельных следствиях разновластия и безначалия. Упорно вчитываясь в любимые тексты и бесконечно о них размышляя, Иван постепенно и незаметно создал себе из них идеальный мир, в который уходил, как Моисей на свою гору, отдыхать от житейских страхов и огорчений. Он с любовью созерцал эти величественные образы ветхозаветных избранников и помазанников Божиих – Моисея, Саула, Давида, Соломона. Но в этих образах он, как в зеркале, старался разглядеть самого себя, свою собственную царственную фигуру, уловить в них отражение своего блеска или перенести на себя отблеск их света и величия. Понятно, что он залюбовался собой, что его собственная особа в подобном отражении представилась ему озаренною блеском и величием, какого и не чуяли на себе его предки, простые московские князья-хозяева. Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника Божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное „я“ сделалось для него предметом набожного поклонения. Он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожания в виде ученой теории своей царской власти».
Итог первого этапа царствования Грозного
Завершая рассказ о реакции царя на смерть Анастасии, согласимся, что и на самом деле царь Иван страдал искренне и глубоко. Видя его печаль, плакали и бояре, и митрополит. Целую неделю провел царь взаперти в посте и молитве. На восьмой день он вышел к боярам, и те ужаснулись: перед ними стоял согбенный желтолицый старик с ввалившимися, горящими недобрым огнем глазами.
