Я абсолютно согласен с тем, что вопрос о хлебных ценах должен быть поставлен со всей остротой. Этот вопрос в первую очередь сводится к проблеме наших отношений со средним крестьянством. Когда Ильич писал свое Завещание о необходимости беречь наш союз с крестьянством и при этом не упоминал о кулаке, то, ясное дело, что это он делал вовсе не потому, что «не видел» кулацкой опасности, а потому, что он считал, что важнейшей проблемой является вопрос о середняке, который в значительной мере разрешает вопрос о победоносной или непобедоносной борьбе с кулачеством. И когда мы сейчас говорим: нам нужно проанализировать классы, классовое соотношение, мы, конечно, прежде всего должны поставить вопрос о том, что случилось за это время между пролетарской властью и середняцким крестьянством. Я должен здесь, в первую очередь, реабилитировать письма, против которых здесь выступали некоторые товарищи.
Косиор. Нельзя только на основании писем судить о положении.
Бухарин. Это, конечно, верно, но преуменьшать значение писем совсем не тоже. Возьмем любого «руководящего работника», которому редко приходится бывать на местах, а к числу таких принадлежит огромнейшее большинство. Как мы можем узнать положение вещей иначе, как через сведения, которые нам передаются через этих самых рабкоров, селькоров и военкоров462, которые действуют в самой гуще массы. Если мы заткнем ухо по отношению к тому, что доходит к нам из глубины масс, мы обнаружим бюрократический дефект. И так мы затрепаны до чертиков работой, не видим живого человека, видимся только друг с другом и то не всегда. Мы очень сильно оторвались физически от масс, и для того чтобы нам больше от них не отрываться, нам нужны какие-то многочисленные провода, которые бы доносили до наших ушей то, что делается в глубине масс.
Товарищи, которые собрались со всех концов нашего Союза, чрезвычайно мало говорили о фактах. Факты нужно приводить.
Варейкис[463]. Мы их знаем.
Бухарин. Ты знаешь, что у тебя под носом, но не знаешь, что есть в других местах всего Союза.
Постышев. Пишут же вам о настроениях.
Бухарин. Мы должны ответить на вопрос о том, что происходит, на основании известных фактов. Мы, безусловно, имели перед собою волну массового недовольства. Около 150 выступлений в ряде мест нашего Союза, на Украине, на Северном Кавказе, в Сибири, Казахстане и т. д.
Ворошилов. На одной шестой части земной поверхности.
Бухарин. Мы знаем целый ряд, несколько десятков различных террористических актов. Да вот товарищ Эйхе[464] заявил, что улучшение положения он видит в том, чтобы меньше стреляли в наших товарищей. Мы имеем мятеж или бунт в Семипалатинске, мы имели погромчики на ленинградской и московской биржах, мы имели восстание в Кабарде и целом ряде других мест.
Скрыпник[465]. Все это было и в прошлом году, только теперь острее.
Бухарин. Не совсем так было в прошлом году. Потому что в прошлом году не было того, что было сказано на пленуме ЦК Украины. Позвольте мне привести выдержку из некоторых выступлений. Например, Бадаев[466] говорил: «Мы имеем большущее политическое осложнение среди крестьянства, нам приходится встречать единый фронт села против нас. Это не шутка для нас. Это надо учитывать. Если нам после всех этих ошибок придется полезть на чердаки, то нас с чердака спустят».
Разве хоть один товарищ говорил в прошлом году что-нибудь подобное? Товарищ Сапов:
«Мы имели, примерно, массовых выступлений до 50-ти в своем округе, имели крестьянскую демонстрацию в городе. Везде и всюду на основании самых точных, самых объективных и проверенных документов мы установили, что руководство везде и всюду принадлежало кулаку».
Были ли в прошлом году крестьянские демонстрации в городе?
Голос. Первого мая.
Бухарин. Товарищ Чернявский[467]:
«Мы имеем такое положение, когда беднота в своих демонстрациях в городе идет не к представителям советской власти, а идет к рабочим — своим шефам на предприятиях».
Тут же Чернявский говорит:
«Мы имеем выступление старых партизанов-революционеров, когда они приходят к советской власти, к военкому и заявляют: «Что, дадите нам хлеба? Мы советскую власть завоевали, мы можем ее и отвоевать.» Это, товарищи, не один факт. В Одесском округе это массовое явление».
Каганович. Там и другие речи были. Надо и те речи цитировать.
Бухарин. Там были и другие речи, но я не считаю, что это есть правильная оценка положения. Но если на пленуме ЦК одной из братских партий, входящих в состав нашей партии, раздаются такие речи, то это все-таки кое-что симптоматизирует.
Стецкий. А генеральный секретарь тов. Каганович приезжает сюда и ничего об этом не говорит.
Каганович. Дайте мне два часа, как тов. Бухарину, и я вам все расскажу и речи процитирую.
Косиор. Стецкому из Ленинграда дальше всех видно.
Бухарин. Я говорю, что все-таки нельзя сказать, что в прошлом году были такие речи. Владимир Ильич никогда не требовал, чтобы замалчивались факты. Факты нужно знать наперед, и каждый такой факт регулировать.
Ворошилов. Кем это отрицается, кого ты убеждаешь?
Бухарин. Я не знаю, кем это отрицается, но знаю, что сам я узнал об этом только вчера.
Ворошилов. А я от тебя знал это полтора месяца тому назад. Ты же меня информировал.
Бухарин. Я тебя информировал по части того, что узнал. Специально для этого дела потребовалось, чтобы я два дня в ГПУ просидел.
Ворошилов. Я об этом знал по долгу службы.
Косиор. За что вы его посадили в ГПУ? (Смех.)
Менжинский. За паникерство. (Смех.)
Бухарин. Так вот, если мы поставим перед собою вопрос относительно нашего теперешнего положения, можно ли оценивать наше теперешнее положение таким образом, что мы имеем перед собой два звонка, а третий на очереди...
Косиор. Третьего звонка у нас вообще не бывает.
Голос. Третий звонок отменен на железной дороге.
Бухарин. Мне кажется, что такая оценка неправильна, но можно ли было бы сказать, что у нас реальная угроза смычке между рабочим классом и крестьянством. Можно, и мы должны исходить из констатирования этого факта.
Молотов. При продолжении чрезвычайных мер.
Бухарин. При дальнейшем продолжении чрезвычайных мер, это верно. Т. е. угроза сейчас есть, и если бы мы продолжали сейчас чрезвычайные меры, то угроза росла бы. Поэтому мы чрезвычайные меры сейчас снимаем.
Голос. Иногда не снимаем. (Шум.)
Бухарин. Погодите, я вам отвечу на все.
Ворошилов. Ты часа на три зарядил, как видно, недаром перенесли твое слово.
Бухарин. Нужно исходить из того, что, когда мы в период прежнего времени применяли чрезвычайные меры, мы имели действительно процесс известного перерастания чрезвычайных мер в то, что можно назвать «тенденцией в сторону военного коммунизма». Этого отрицать нельзя. Мы только что во время программной дискуссии определили военный коммунизм как систему, которая ставит своей целью рациональное потребление при урезке индивидуалистического стимула мелкого производителя, при реквизициях, конфискациях и пр. Не стоит говорить, что такие элементы в нашей теперешней системе есть, что мы не могли бы развиваться при продолжении системы чрезвычайных мер. Это было бы системой военного коммунизма, но, во-первых, без войны, во-вторых, когда «земельный» аргумент для мужика исчез. Когда мы прибегали к военно-коммунистическим предприятиям в прошлом году, у нас было, до известной степени, равенство в нищете, т. е. кадровый состав наших работников точно так же сидел на пайке, а когда сейчас вводится карточная система, то бытовые, потребительские и всякие иные условия различны, т. к. те, которые вводят карточную систему, сами на пайке не сидят.
Голос. Можно посадить.
Бухарин. Я говорю сейчас о том, что есть. Эта история чревата очень крупными социальными опасностями, и это нужно иметь в виду. А результат какой? Подытоживая то, что у нас есть, мы говорим: чрезвычайные меры изжили себя. Их действие превращается в собственную противоположность. Но перед нами сейчас уже стоит вопрос насчет перспектив, и этот вопрос потруднее. И вот, первым предложением, которое выражено в известном письме Фрумкина и которое подкреплено целым рядом других документов...
Рудзутак. Подкреплено, но не подтверждено.
Бухарин. Сталин читал один документ и мог бы прочитать целый ряд других, например письмо Яковенко, оно выражает собою целую большую систему взглядов. Это чревато большими опасностями с точки зрения расположения классовых сил в нашей стране. Оно чревато большими опасностями не потому, что существует целый ряд товарищей, дающих такие-то и такие-то формулировки, а потому, что сила инерции, хвост, который в этом направлении развивается, это не наши классовые резервы. Дать какой-нибудь малейший повод в стране, скажем, к отмене нашей избирательной инструкции — это значит мобилизовать в еще большей степени кулацкую стихию против нас, мелкую буржуазию целого ряда городов, среднюю буржуазию, мелкобуржуазные прослойки и т. п. Резервы этих сил постоянно очень велики, и малейшее колебание по этому вопросу в рядах нашей партии имеет непропорционально огромное политическое значение. Стоит сделать намек насчет политических прав кулака и пр., как сейчас внутри партии могут вздыбиться огромные силы и абсолютно правильно сомкнутым строем бороться против этой опасности. Вопрос относительно возврата к XIV съезду — это не есть такой большой вопрос. Лозунг возврата к XIV съезду — это вовсе не реабилитация или возрождение решений XIV съезда. Его политический смысл — отмена решений XV съезда.
