в ереси, мог прийти и признаться в этом; его штрафовали или назначали епитимью, но прощали при условии, что он раскроет все сведения, которые мог иметь о других еретиках.
Инквизиторы, по-видимому, тщательно просеивали доказательства, собранные осведомителями и следователями. Когда трибунал единогласно убеждался в виновности того или иного человека, он выдавал ордер на его арест. Обвиняемого держали без связи с внешним миром; никому, кроме агентов инквизиции, не разрешалось разговаривать с ним; никто из родственников не мог его навестить. Обычно его заковывали в цепи.29 Обвиняемый должен был сам принести постель и одежду, а также оплатить все расходы на свое содержание и пропитание. Если он не предлагал достаточно денег для этого, его имущество продавалось с аукциона, чтобы покрыть расходы. Оставшееся имущество конфисковывалось сотрудниками инквизиции, чтобы его не спрятали или не избавились от него, чтобы избежать конфискации. В большинстве случаев часть имущества продавалась, чтобы содержать тех членов семьи жертвы, которые не могли работать.
Когда арестованный представал перед судом, трибунал, уже признав его виновным, возлагал на него бремя доказывания своей невиновности. Суд был тайным и закрытым, и обвиняемый должен был поклясться никогда не разглашать никаких фактов о нем в случае освобождения. Против него не приводили свидетелей, ему не называли имен; инквизиторы оправдывались тем, что эта процедура необходима для защиты их осведомителей. Обвиняемому сначала не сообщали, какие обвинения против него выдвинуты; ему просто предлагали признаться в собственных отступлениях от ортодоксальной веры и культа и предать всех, кого он подозревает в ереси. Если его признание удовлетворяло трибунал, он мог получить любое наказание, вплоть до смерти. Если он отказывался признаться, ему разрешалось выбрать защитников для защиты; при этом его держали в одиночной камере. Во многих случаях его пытали, чтобы добиться признания. Обычно дело затягивалось на месяцы, и одиночного заключения в цепях часто хватало, чтобы добиться любого признания.
Пытки применялись только после того, как за них проголосовало большинство членов трибунала на том основании, что вина стала вероятной, хотя и не несомненной, благодаря имеющимся доказательствам. Часто назначенную пытку откладывали в надежде, что страх перед ней побудит к признанию. Похоже, инквизиторы искренне верили, что пытка — это благодеяние для обвиняемого, уже признанного виновным, поскольку благодаря признанию он может заслужить более мягкое наказание, чем в противном случае; даже если после признания он будет приговорен к смерти, он сможет получить отпущение грехов, которое спасет его от ада. Однако признания вины было недостаточно, пытки могли применяться и для того, чтобы заставить признавшегося обвиняемого назвать своих сообщников по ереси или преступлению. Противоречивых свидетелей могли пытать, чтобы выяснить, кто из них говорит правду; рабов могли пытать, чтобы выбить показания против своих хозяев. Никакие возрастные ограничения не спасали жертв: дыбе подвергались и тринадцатилетние девочки, и восьмидесятилетние женщины, но правила испанской инквизиции обычно запрещали пытать кормящих женщин, людей со слабым сердцем или обвиняемых в незначительных ересях, например, разделявших широко распространенное мнение о том, что блуд — это лишь венерианский грех. Пытки не должны были окончательно калечить жертву и должны были прекращаться по указанию лечащего врача. Пытки должны были применяться только в присутствии инквизиторов, ведущих дело, а также нотариуса, секретаря-регистратора и представителя местного епископа. Методы варьировались в зависимости от времени и места. Жертве могли связать руки за спиной и подвесить за них; ее могли связать до неподвижности, а затем пустить по горлу струйку воды, пока она едва не захлебнется; ее могли обвязать вокруг рук и ног и затянуть шнуры, пока они не прорежут плоть до кости. Нам говорят, что пытки, применяемые испанской инквизицией, были более мягкими, чем те, что применялись папской инквизицией или светскими судами того времени.30 Главной пыткой было длительное тюремное заключение.
Трибунал инквизиции был не только обвинителем, судьей и присяжными; он также издавал декреты о вере и морали и устанавливал градацию наказаний. Во многих случаях он проявлял милосердие, освобождая от части наказания по причине возраста, невежества, бедности, опьянения или общей хорошей репутации кающегося. Самым мягким наказанием был выговор. Более тяжким было принуждение к публичному отречению от ереси, которое оставляло клеймо даже на невиновном до конца его дней. Обычно осужденного кающегося обязывали регулярно посещать мессу, надевая «санбенито» — одежду с изображением пылающего креста. Его могли провести по улицам раздетым до пояса и со знаками отличия. Он и его потомки могут быть навсегда лишены права занимать государственные должности. Его могли изгнать из своего города, а в редких случаях и из Испании. Его могли бичевать одной или двумя сотнями плетей до «предела безопасности»; это относилось как к женщинам, так и к мужчинам. Его могли заключить в тюрьму или осудить на галеры, что Фердинанд рекомендовал как более полезное для государства. Он мог заплатить значительный штраф или конфисковать свое имущество. В некоторых случаях в ереси обвиняли умерших людей, их судили посмертно и приговаривали к конфискации, в этом случае наследники лишались завещанного имущества. Доносчикам на умерших еретиков предлагали от 30 до 50 процентов выручки. Семьи, опасавшиеся подобных приговоров задним числом, иногда платили инквизиторам «композиции» в качестве страховки от конфискации наследства. Богатство становилось опасностью для его владельца, соблазном для доносчиков, инквизиторов и правительства. По мере того как деньги текли в казну инквизиции, ее чиновники становились менее ревностными в сохранении ортодоксальной веры, чем в приобретении золота, и коррупция благочестиво процветала.31
Высшей мерой наказания было сожжение на костре. Этому наказанию подвергались те, кто, будучи признан виновным в серьезной ереси, не исповедовался до вынесения приговора, а также те, кто, исповедовавшись вовремя и получив «примирение» или прощение, вновь впадал в ересь. Сама инквизиция утверждала, что никогда не убивала, а лишь передавала осужденного светским властям; однако она знала, что уголовный закон делает сожжение на костре обязательным при всех приговорах за крупную и нераскаянную ересь. Официальное присутствие церковников на auto-da-fé откровенно показало ответственность Церкви. Акт веры» — это не просто сожжение, это вся впечатляющая и страшная церемония вынесения приговора и казни. Ее целью было не только устрашение потенциальных преступников, но и назидание народа как предвкушение Страшного суда.
Сначала процедура была проста: приговоренных к смерти выводили на публичную площадь, связывали в ярусы на костре, инквизиторы восседали на помосте перед ним, произносили последний призыв к признанию, зачитывали приговоры, зажигали костры, завершали агонию. Но по мере того как сожжения становились
