Современники, а позже и исследователи, по-разному, зачастую с прямо противоположных позиций характеризовали причины отставки атамана и правительства. Так, М.П. Богаевский уже на IV Малом войсковом круге прямо заявил, что первой и основной причиной этого явилось отсутствие у них реальной силы [268]. Н.В. Федоров указывал на неопределенность политики войскового правительства, «способность к компромиссам с большевиками», деятельность его левых группировок [269]. Авторитетный английский историк П. Лонгуорт, наоборот, считал, что Каледин в тех условиях оказался в безвыходной ситуации и «...был проглочен белыми экстремистами» [270]. Каждое из отмеченных обстоятельств в той или иной мере имело место, но главной причиной кризиса власти на Дону являлся отказ основной массы казачества, прежде всего фронтового, от поддержки атамана и правительства и, как следствие, отсутствие в их распоряжении необходимых социально-политических, и особенно военных, сил.
В связи с экстраординарными обстоятельствами уже на следующий день, 30 января, по инициативе генерала Назарова состоялось частное совещание части депутатов Большого войскового круга, на котором новым войсковым атаманом был избран А.М. Назаров, а новым походным атаманом – генерал П.Х. Попов. До открытия IV Малого круга вся полнота власти в области передавалась атаману Назарову [271]. И хотя с формально-юридической точки зрения данные решения вызывали очень большие сомнения, их правомерность ни тогда, ни позже, на IV Малом войсковом круге, не вызывала возражений.
Противоборство на Дону продолжалось. Советское командование стремилось привлечь на свою сторону как можно большее количество казаков-фронтовиков и даже целые казачьи части. С этой целью 30 января Антонов-Овсеенко в телеграмме в столицу на имя Подвойского настаивал на экстренной отправке на Дон 1-го, 4-го и 14-го Донских полков, настроенных революционно, в полном вооружении до 4 февраля[47]. (На этот день намечалось открытие IV Малого круга.)
Советские части и отряд казачьего ВРК продвигались к Ростову и Новочеркасску. Но в то же время между совместно действовавшими красногвардейцами и солдатами и казаками-фронтовиками сохранялось вполне определенное недоверие и настороженность по отношению друг к другу. К тому же иногда и без того непростые отношения между ними осложнялись различными, зачастую неожиданными обстоятельствами. Примером может служить эпизод с казаками 10-го Донского полка. В конце января казаки этого полка совместно с красногвардейцами, воевавшими против партизан, потребовали от советского командования удаления с территории области находившихся в советских отрядах латышских солдат. Причем в случае невыполнения их требования казаки грозились выбить латышей силой [272]. И хотя этот инцидент удалось урегулировать, он осложнил и без того сложные взаимоотношения казаков из отряда казачьего ВРК и бойцов советских войск.
Известная настороженность наблюдалась и в отношении казаков к местным советским лидерам, в частности к большевистскому руководству областного ВРК. Впоследствии член казачьего ВРК И. Ермилов вспоминал, что, учитывая данное обстоятельство, несмотря на то что основная организационная деятельность велась известными большевиками С. Сырцовым и А. Френкелем, для того «...чтобы массы (т.е. казаки. – В. Т.) считали ВРК своим казачьим комитетом, мы держали т.т. Сырцова и Френкеля на положении чуть ли не писарей, чтобы показать, что все действия исходят от представителей казачества и что тут нет никакого подлога со стороны большевиков» [273]. Учитывая сложность обстановки и особенности позиций и настроений казаков, Подтелков в это же время заявил советскому командованию, что «во избежание излишнего возбуждения среди казачьего населения Донской области военно-революционный комитет (казачий. – В. Т.) считает, что высшая власть официально принадлежит ему. Фактически же план всей кампании войны должен исходить от командующего советскими отрядами, которые действуют в неразрывной связи друг с другом» [274]. Данное заявление, на наш взгляд, преследовало двоякую цель. Во-первых, явное стремление лидеров казачьего ВРК к высшей власти в области, которое для советского руководства подавалось в завуалированном виде. А во-вторых, учитывая настроения казаков-фронтовиков относительно невмешательства в происходившие на Дону события посторонних сил, данное заявление наглядно демонстрировало близость казачьего ВРК к казачеству, к выражению его интересов.
В последней декаде января 1918 года кризисное обострение ситуации произошло и на Кубани. По инициативе Новороссийского ВРК, без должной подготовки и без согласования с просоветскими силами на территории области, его сводные красногвардейские отряды двинулись в наступление на Екатеринодар. Навстречу им в спешном порядке 20 января выступил сводный отряд Кубанского краевого правительства под общим командованием войскового старшины Галаева. Этот отряд состоял из собственно офицерского добровольческого отряда Галаева, юнкеров Кубанского Софийского училища, небольшого числа казаков-добровольцев Кубанского гвардейского дивизиона, а также мобилизованных казаков станицы Пашковской и добровольцев-черкесов из Черкесского конного полка Туземной дивизии. Общая численность данного отряда составляла всего 500–700 человек [275]. Как видим, его состав довольно красноречиво свидетельствовал об отношении основной массы кубанского казачества к краевому правительству, об отказе его поддерживать. Регулярных казачьих частей в его распоряжении не было. Неслучайно генерал М.В. Алексеев констатировал, что «...кубанское войско выдерживает натиск большевиков только при помощи добровольческих частей, так как и кубанские казаки нравственно разложились» [276]. Тот факт, что в правительственных добровольческих партизанских отрядах преобладали офицеры, юнкера, гимназисты и лишь незначительную часть составляли казаки, подтверждали впоследствии и местные большевистские лидеры [277].
Сводный Новороссийский отряд ВРК, в который входили красногвардейцы, солдаты, матросы Черноморского флота, вместе с присоединившимися к нему по ходу казаками некоторых станиц, признавших советскую власть, довольно быстро и беспрепятственно дошел почти до кубанской столицы. Он был остановлен отрядом Галаева 22 января всего лишь в 5 км от Екатеринодара у полустанка Энем. После ожесточенного боя красногвардейцы вынуждены были отступить. Среди погибших в бою был и сам Галаев. В ночь с 26 на 27 января подошедшие партизанские отряды правительства под общим командованием капитана Покровского довершили разгром советских частей у ст. Георге-Афипской. Соотношение сил в этом бою, по свидетельству атамана Филимонова, было следующим: красногвардейцев насчитывалось около 6 тыс. чел., а партизан у Покровского – 600–700 чел. [278]. После этого боя партизанам достались большие трофеи, в том числе 14 орудий и 60 пулеметов, а остатки советских сил отошли к Новороссийску [279]. Но, несмотря на одержанную победу, положение краевого правительства было крайне тяжелым. Отсутствие поддержки со стороны казачества, малочисленность военных сил и нараставшее продвижение в пределы Кубанской области с Тихорецкого направления революционных полков 39-й пехотной дивизии ставили его практически в безвыходную ситуацию.
Все более определенным становился и поворот в сторону советской власти подавляющего большинства кубанских казаков. Она была официально провозглашена во многих станицах Майкопского, Ейского и Таманского отделов. Особенностью процесса советизации кубанских станиц в это время было установление в них новой власти, как правило, мирным путем. В большинстве случаев вопрос о власти обсуждался казаками на станичных сходах. При этом велись бурные споры, заканчивавшиеся иногда рукопашной. А на следующий день все начиналось заново. Для знакомства с новой властью станицы зачастую посылали свои делегации в те города и станицы, где уже существовала советская власть. В состав таких делегаций входили как представители станичного, так и посланцы фронтового казачества. Так, например, многие станицы Лабинского отдела посылали своих делегатов в Армавир с целью «...поглядеть, что такое советская власть» [280]. На состоявшемся в нем собрании представителей 65 станиц Лабинского отдела большинство присутствовавших высказались за признание СНК и ВЦИКа и за провозглашение на Кубани власти Советов [281].
В эти же дни казаки-фронтовики и иногородние станицы Троицкой Темрюкского отдела выразили недоверие краевому правительству и также высказались за признание советской власти [282]. В конце января после продолжительного колебания местный Совет взял власть в ст. Ново-Александровской [283]. 29 января сход казаков и иногородних ст. Ладожской постановил не признавать краевое правительство и присоединиться к советским войскам. В станицы Тенгинскую, Новолабинскую, Некрасовскую, Бейсугскую, Восточную и Тифлисскую были посланы ладожские делегаты с предложением присоединиться к ним и «пойти против кадетских войск» [284]. Таким образом, к концу января 1918 года большинство кубанского казачества уже сделало свой политический выбор в пользу советской власти.
