Непонятно почему, но моряки прозвали этот пролив «Александрийской долиной». Стоя у входа в залив, союзный флот с нетерпением ждал возвращения последнего разведывательного корабля. Тот вернулся и сообщил, что неприятельская флотилия вовсю готовится к битве в водах неподалеку от гавани Лепанто: «Враг покидает свое логово!»
Члены военного совета с облегчением вздохнули и больше ни о чем не волновались. Единственное, что оставалось сделать, так это схватиться в битве.
В «Александрийской долине» ветер дул даже тогда, когда вокруг был штиль. В узеньком проливе легкий ветерок превращался в настоящую бурю. Но в переправе через этот пролив были и свои плюсы. Итака и Кефалиния принадлежали Венеции, на последней имелась безопасная гавань. К тому же 6 октября того года у пролива дул всего лишь слабый бриз.
Галеры и галеасы спустили все паруса и на веслах направились к югу. Парусники тащили на буксире галеры. И весь флот успел переправиться через пролив за один день. Когда союзники вышли из «Александрийской долины», с востока дул порывистый ветер.
Этот ветер словно сдул темноту ночи, на востоке забрезжил рассвет. Наступило 7 октября 1571 года. Те, кому удалось поспать, сонно вглядывались в восточный горизонт, а потом, окончательно проснувшись, вскакивали на ноги.
Лепанто. 7 октября 1571 года. Утро
В соответствии с планом союзники должны были ждать противника у входа в залив Патраикос, выстроившись в дугу Не было никаких сомнений в том, что растущая на восточном горизонте темная линия — турецкая флотилия. Грузовые и транспортные корабли отправились на запад, к Кефалинии. Там им следовало ждать дальнейших указаний. Остальные же галеры, выстроившись с юга на север в трехчастное формирование, переплыли «Александрийскую долину». Сильный ветер затруднял движение, переправа заняла больше времени, чем предполагалось изначально.
Турецкий флот тоже с трудом переплывал залив, соединявший бухты Лепанто и Патры. Хотя туркам в спину дул попутный ветер, а корабли неслись на всех парусах, все же это была огромная армада из трехсот судов. Это и обуславливало ее медлительность. Поскольку христианская флотилия двигалась строго на запад, а небо на востоке все еще было темным, турки не могли различить врага вдалеке. В этом случае многочисленность османской армии создавала лишь излишнюю путаницу.
Наконец турки вошли в залив Патраикос.
После этого христиане сразу же заметили противника. На фоне рассвета приближавшиеся на поднятых парусах корабли казались нарисованными силуэтами. Сначала можно было различить одно судно, затем два, четыре… Потом они заполнили все поле зрения.
Во всей военно-морской истории самой крупной и, как оказалось, последней битвой галер стало сражение при Лепанто. Как и в большинстве великих сражений, морских и сухопутных, здесь победа заключалась в обычной последовательности шагов: настигнуть врага и вступить с ним в схватку.
Хотя обе флотилии отличались друг от друга, они обладали и общими характеристиками. Каждая имела как минимум двести кораблей, свыше тринадцати тысяч моряков, более сорока тысяч гребцов и около тридцати тысяч солдат. Единственное значительное различие заключалось в количестве пушек. Так, у мусульманской стороны было семьсот пятьдесят орудий, а у христиан — тысяча восемьсот.
Это было сражение лицом к лицу, в котором участвовали пятьсот кораблей и сто семьдесят тысяч человек. При таких масштабах поистине достижением стало уже то, что флотилиям удалось выстроиться в боевые порядки.
Солнце уже высоко светило на безоблачном небе. Дул восточный левантийский ветер, а турецкий флот плыл по заливу Патраикос.
Воды, в которых христианская армия поджидала врага, с севера окаймлялись мелководьем, а к югу открывались к западному побережью полуострова Пелопоннес. За этот сектор отвечал наемный капитан Дориа, командующий правого крыла.
Во главе приближавшегося левого крыла турецкой флотилии плыл флагманский корабль со стягом, который Дориа не раз видел в прошлом. Все европейцы Средиземноморья знали Улудж-Али по имени, даже если не уточнялся его официальный титул — правитель Алжира. Теперь Дориа стало ясно, с кем ему предстоит сразиться. Пират, без сомнения, тоже узнал своего противника.
Дориа повернул свой флагман вправо. Они находились в открытом море, и его противником был Улудж-Али. Капитан наемников пытался обогнуть и поддеть врага справа.
Когда же корабль Дориа двигался в каком-либо направлении, все суда эскадры в точности повторяли его маневры. В результате этого между правым крылом и главными силами союзного флота образовался опасный зазор. Шесть галеасов попарно расположились перед левым крылом, центром и правым крылом формации. И те галеасы, которые стояли впереди правого крыла, теперь оказались вне строя. В отличие от галер эти плавучие батареи не могли легко маневрировать. Теперь оба галеаса остались в зазоре между правым крылом и центральными силами христиан.
Дабы замкнуть середину дуговой формации, главные силы из шестидесяти двух кораблей встали немного позади левого и правого крыльев.
В центре был флагманский корабль дона Хуана, слева от него находился венецианский корабль с Веньеро, а справа — Колонна на главном из папских судов. Флагманские корабли Савойи, Флоренции и других государств заняли середину центрального построения. Глава мальтийских рыцарей ордена Святого Иоанна встал на крайнем правом конце главной силы, а дальний левый край здесь контролировал флагман Генуэзской республики.
Как и мусульмане, христианская флотилия укрепила опытными морскими капитанами крайние правую и левую позиции. Однако у них не было возможности распределить профессиональных офицеров вдоль всего трехчастного формирования.
Оба корабля, на которых находилась придворная охрана испанского короля, носами практически касались кормы флагмана главнокомандующего. Резервная эскадра во главе с маркизом де Санта-Крус держалась строго за главной силой, которую она при необходимости первой должна была укрепить. На деле же маркиза де Санта-Крус, порученца короля Испании, не волновало ничего, кроме безопасности галеры дона Хуана.
Два галеаса встали перед главными силами. Франческо Дуодо, общий командующий всех шести морских великанов, находился на одном из них. Капитанами на других галеасах являлись представители венецианской аристократии, хотя своей мощью и силой «плавучие крепости» были обязаны венецианскому среднему классу — плотникам и корабельных дел мастерам.
Малиновый корабль Барбариго стоял на дальнем конце левого крыла. Слева от формирования виднелись речная отмель и маленькие островки. Справа от Барбариго находился корабль морского ветерана — капитана да Канале. Правый край левого крыла замыкал флагман Марко Квирини, которому не впервой было биться с турками.
Капитаны преимущественно венецианского левого крыла по приближавшемуся боевому флагу определили, что их противником будет Сирокко. Во время службы на Кипре Барбариго пару раз сталкивался с ним. А Канале и Квирини, долго служившие на Крите, часто страдали от выходок этого специфичного неприятеля. С палубы своего судна Марко Квирини прокричал Барбариго на понятном им обоим венецианском диалекте:
— Враг наш!
В знак согласия Агостино помахал ему рукой.
На боевое построение ушло много времени и сил, но это никого и не удивляло.
Солнце поднималось на востоке, а это значило, что во время сражения оно будет светить союзникам в глаза. К тому же ветер дул им прямо в лицо. Однако эти неприятные моменты сглаживало то, что турецкая сторона, несмотря на попутный ветер, выстраивалась долго.
Еще большая удача ожидала христиан около полудня.
Когда солнце достигло в небе наивысшего положения, ветер неожиданно прекратился. Туго натянутые паруса на мачтах турецких кораблей вдруг опали. В этот момент все союзные моряки почувствовали, что фортуна перешла на их сторону. Главнокомандующий дон Хуан сел в лодку и проплыл на ней перед всей флотилией. Нет, это не было совершением контрольного смотра. С энтузиазмом, присущим двадцатишестилетнему юноше, он намеревался этим действием поднять дух войск.
Высокая фигура молодого главнокомандующего была облачена в сверкающие стальные доспехи. Он громко подбадривал людей, сжимая серебряный крест высоко в правой руке, в которой обычно держал шпагу. Это вызвало мощный рев в рядах дворян, рыцарей и солдат, выстроившихся на палубах, откликнулись даже гребцы. Раскаты одобрительных возгласов переходили от левого крыла к правому, по мере продвижения лодки с главнокомандующим.
Когда дон Хуан проплывал мимо корабля Веньеро, он узнал старого адмирала, стоявшего посреди сумасшедшего рева. Дон Хуан прокричал ему на итальянском:
