О людях и книгах - Борис Владимирович Дубин

В оформлении обложки использован фрагмент миниатюры Факундуса «Новый Иерусалим» из «Апокалипсиса Беатуса». Испания, XI в. Национальная библиотека Испании

© Б. В. Дубин, наследники, 2018

© А. Б. Дубин, составление, 2018

© К. Р. Кобрин, предисловие, 2018

© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2018

© Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Этот том рассуждений Бориса Дубина на самые разные темы объединяет одно, и это одно можно определить латинской поговоркой ex ungue leonem. По когтям узнаём льва. Представленные ниже эссе, статьи, выступления и некрологи написаны неутомимым работником культуры, который неустанно трудился для нашего блага, дорогой читатель. Не нужно бояться советского оттенка словосочетания «работник культуры»; если вдуматься в самое простое и прямое его значение, то получится именно не работающий «в сфере культуры», а работник культуры, если под «культурой» понимать не набор книг, визуальных образов и звуков, а сообщество людей, пытающихся рефлектировать, говоря высоким слогом, искать смыслы с помощью слов, изображений, нот. Как ни пытаются превратить культуру в место приятного отдыха, не имеющего отношения к так называемой «реальной жизни», не выйдет – по крайней мере, до тех пор, пока есть настоящие работники культуры, такие как Борис Дубин.

След дубинской руки, его неповторимая интонация, набор любимых им имен, метафор и – особенно – тем обнаруживаешь в любом из составивших эту книгу текстов. Настоящий читатель, по какой-то случайности незнакомый с «главны-ми» текстами Бориса Дубина, может угадать целое по этим фрагментам, опознать большой творческий – и даже жизнестроительный – проект по деталям либо отвергнутым, либо непригодившимся или затерявшимся. А тот, кто уже знает Дубина-культуролога, Дубина-эссеиста, Дубина-социолога и, конечно же, Дубина-переводчика, несомненно, будет рад дополнить общую картину некоторыми важными частностями. Поэтому такая книга нужна.

Я не буду пересказывать здесь биографию Бориса Владимировича – в первом разделе этого собрания он сам о себе говорит гораздо лучше кого бы то ни было, – хотя чуть позже вернусь к сюжету его жизни, но уже в социологическом, что ли, ключе. Дубин – настоящий социолог: знание об обществе, понимание его, было, если угодно, его страстью. Борис Дубин часто повторял одни и те же вещи о советском и особенно постсоветском обществе, но делал он это как раз потому, что был уверен: именно так и следует говорить, именно это и является достоверным отрефлексированным знанием, без которого ни социума не понять, ни социуму не понять самого себя. В этом – гражданская позиция Бориса Дубина, сколь бы ни истертым казалось теперь словосочетание «гражданская позиция». Между прочим, эта одна из главных дубинских тем: если мы что-то на самом деле считаем верным, не следует бояться повторений; Дубину был глубоко чужд капризный эстетизм, отмахивающийся от простых – по-оруэлловски простых – истин, мол, надоели, развлеките меня чем-то свеженьким, остреньким, пикантным. Борис Дубин не развлекал – но и не поучал. Он – работник. Он показывал, как устроено то, что его интересовало – и что, по его мнению, должно быть интересно порядочному человеку. Еще одно, кстати, как бы потерявшее значение словосочетание. Порядочный человек. Человек, сознание которого определяется эстетическим и этическим порядком обдуманно принятых ценностей.

Но об этом чуть ниже. А сейчас – о первом впечатлении, возникающем от чтения этой книги; ведь она сильно отличается от остальных его книг. «О людях и книгах» – название очень точное, ведь людей без книг у Дубина не встретишь, и книг без людей – тоже. Так вот, перед нами действительно особый случай: то, что на первый взгляд может показаться слабым местом – по сравнению с другими, более «серьезными» и более «классическими» дубинскими сборниками и исследованиями – данного издания, на самом деле, делает его особенным, усиливая главное эмоциональное впечатление от текстов Дубина. Они, используя выражение одного советского гуманитария из поколения «пятидесятников», культурная роскошь. Роскошью называют нечто чрезмерное, избыточное – такими были мышление и культурный горизонт Дубина в контексте унылого позднего СССР и еще более унылых восемнадцати путинских лет. В каком-то смысле лишь 1990-е, с их лихорадочным, но подлинным интересом к открытому в перестройку большому миру, могли соответствовать этой культурной роскоши. И еще очень важно: Дубин не живописал для отечественных простаков, «как там у них в культуре устроено», он пытался погрузить своего читателя в другие культуры, чтобы тот понял, что это не «у них», а «у нас», что и круг тем, и способ разговора принципиально не отличаются, есть только детали, пусть очень важные. Можно, конечно, с ходу сказать, мол, мы другие, нам все это любопытно, но не более того, и вообще, им бы наши заботы. Тогда ничего не выйдет. Собственно, и не вышло. Как были «мелодии и ритмы зарубежной эстрады» и «мастера зарубежной литературы», так они – пусть и в трансформированном виде – в том же звании и остались, от Пруста до Янна, от Хаммершоя до Бликсы Баргельда. Это – они, не мы. Так что культурная роскошь, которой являются тексты Дубина, она как бы хороша, даже прекрасна, но нам она не по символическому карману, будем любоваться ею издалека, через стекло витрины, а потом отправимся по своим делам, насвистывая песенку группы «Ленинград». Борис Дубин положил жизнь, чтобы было не так.

Конечно, культурная роскошь. Будучи немного знаком с современной англоязычной эссеистикой и критикой, могу точно сказать – я нигде там не встречал такого удивительного кругозора, который носил бы не условный эрудитско-фактологический характер – Гугл есть у всех, не так ли? – а именно глубокое понимание самых разнообразных культурных феноменов, явленных в самых разных языках. Да и из неанглоязычных, живущих ныне, мне вспоминается разве что Роберто Калассо; хотя, конечно, он и Борис Дубин очень разные авторы, очень. Здесь бы и посетовать, мол, Калассо имеет статус национального классика, хотя и в постберлускониевской Италии, более похожей на вечеринку в начале фильма «Великая красота», нежели на страну Итало Кальвино и Умберто Эко (конечно же, я понимаю всю условность такого определения). Но сетовать не стоит. Во-первых, так было всегда или почти всегда, ничего тут нового нет. Во-вторых, надо не жаловаться и предаваться печали, а действовать, работать. Что Борис Дубин и делал; хотя нотки безнадежного сожаления проскакивают в разных его текстах.

Дубин писал и говорил (а главное, он их переводил!) об авторах польских, французских, мексиканских, испанских,