class="p">72
В. «Дневнике писателя» за 1877 год по поводу «Анны Карениной» Достоевский говорит: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь неопределенны и столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть Тот, который говорит: "Мне отмщение и Аз воздам"» (Ф. М. Достоевский. Полное собрание художественных произведений, под ред. Б. Томашевского и К. Халабаева, т. XI. М.-Л., Госиздат, 1929, стр. 210).
См. В. Ермилов. Ф. М. Достоевский. М., Гослитиздат, 1956.
Ведь смысл «живет» не в том времени, в котором есть «вчера», «сегодня» и «завтра», то есть не в том времени, в котором «жили» герои и протекает биографическая жизнь автора.
Цит. по книге В. В. Виноградова. «О языке художественной литературы». М., Гослитиздат, 1959, стр. 141–142.
В. В. Виноградов. «О языке художественной литературы». М., Гослитиздат, 1959, стр. 140.
Для мира Достоевского характерны убийства (изображенные в кругозоре убийцы), самоубийства и помешательства. Обычных смертей у него мало, и о них он обычно только осведомляет.
Идеализм Платона не чисто монологистичен. Чистым монологистом он становится лишь в неокантианской интерпретации. Платоновский диалог также не педагогического типа, хотя монологизм и силен в нем. О диалогах Платона мы подробнее будем говорить в дальнейшем в связи с жанровыми традициями Достоевского (см. главу IV).
«Записные тетради Ф. М. Достоевского». М. Л., «Academia», 1935, стр. 179. Очень хорошо говорит об этом же, опираясь на слова самого Достоевского, Л. П. Гроссман: «Художник "слышит, предчувствует, видит даже", что "возникают и идут новые элементы, жаждущие нового слова", – писал гораздо позже Достоевский; их-то и нужно уловить и выразить» (Л. П. Гроссман. Достоевский-художник. Сб. «Творчество Ф. М. Достоевского». М., 1959, стр. 366).
Книга эта, вышедшая во время работы Достоевского над «Преступлением и наказанием», вызвала в России большой резонанс. См. об этом работу Ф. И. Евнина. «Роман «Преступление и наказание». Сб. «Творчество Ф. М. Достоевского». М., 1959, стр. 153–157.
См. об этом в работе Ф. И. Евнина. «Роман «Бесы». Тот же сборник, стр. 228–229.
См. об этом в книге А. С. Долинина. «В творческой лаборатории Достоевского». М., «Советский писатель», 1947.
Ф. М. Достоевский. Полное собрание художественный произведений, под. ред. Б. Томашевского и К. Халабаева, т. XI. М.-Л., Госиздат, 1929, стр. 11–15.
Здесь мы имеем в виду, конечно, не завершенный и закрытый образ действительности (тип, характер, темперамент), но открытый образ-слово. Такой идеальный авторитетный образ, который не созерцают, а за которым следуют, только предносился Достоевскому как последний предел его художественных замыслов, но в его творчестве этот образ так и не нашел своего осуществления.
«Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского». СПб., 1883, стр. 371–372, 374.
«Документы по истории литературы и общественности», вып. I. «Ф. М. Достоевский». М., изд. Центрархива РСФСР, 1922, стр. 71–72.
Ф. М. Достоевский. Письма, т. П. М.-Л.: Госиздат, 1930. Т. 2. стр. 170.
Там же, стр. 333.
В письме к Майкову Достоевский говорит: «Хочу выставить во второй повести главной фигурой Тихона Задонского, конечно, под другим именем, но тоже архиерей будет проживать в монастыре на спокое… Авось, выведу величавую, положительную, святую фигуру. Это уже не Костанжоглос, не немец (забыл фамилию) в Обломове… и не Лопуховы, не Рахметовы. Правда, я ничего не создам. Я только выставлю действительного Тихона, которого я принял в свое сердце давно с восторгом» («Письма», т. П. М.-Л.: Госиздат, 1930, стр. 264).
Ф. М. Достоевский. Письма, т. IV. М., Гослитиздат, 1959, стр. 5.
Леонид Гроссман. Поэтика Достоевского. М., Государственная академия художественных наук, 1925, стр. 53, 56–57.
Леонид Гроссман. Поэтика Достоевского. М., Государственная академия художественных наук, 1925, стр. 61, 62.
Сатиры его до нас не дошли, но названия их сообщает Диоген Лаэрций.
Явление редуцированного смеха имеет довольно важное значение в мировой литературе. Редуцированный смех лишен непосредственного выражения, так сказать, «не звучит», но его след остается в структуре образа и слова, угадывается в ней. Перефразируя Гоголя, можно говорить про «невидимый миру смех». Мы встретимся с ним в произведениях Достоевского.
Варрон в «Эвменидах» (фрагменты) изображает как безумие такие страсти, как честолюбие, стяжательство и др.
Две жизни – официальная и карнавальная – существовали и в античном мире, но там между ними никогда не было такого резкого разрыва (особенно в Греции).
Народно-карнавальной культуре средневековья и Возрождения (и отчасти античности) посвящена моя книга «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (М., Художественная литература, 1965). Там дается и специальная библиография вопроса.
Достоевский был очень хорошо знаком не только с канонической христианской литературой, но и с апокрифами.
Здесь необходимо отметить то огромное влияние, которое оказала новелла «О целомудренной эфесской матроне» (из «Сатирикона») на средневековье и Возрождение. Эта вставная новелла – одна из величайших мениппеи античности.
Но такие жанровые термины, как «эпопея», «трагедия» и «идиллия», в применении к новой литературе стали общепринятыми и привычными, и нас нисколько не смущает, когда «Войну и мир» называют эпопеей, «Бориса Годунова» – трагедией, а «Старосветских помещиков» – идиллией. Но жанровый термин «мениппея» непривычен (особенно в нашем литературоведении), и потому применение его к произведениям новой литературы (например, Достоевского) может показаться несколько странным и натянутым.
