131. Что заставляет их пробивать себе дорогу? Почему голубое небо чисто там и застлано облаками здесь? Почему оно испещрено, как мрамор, и почему область голубого неба переходит в область облаков в этом спокойном их шествии?
Правда, что вы можете более или менее подражать формам облаков при помощи дыма от взрывчатых веществ или при помощи пара; но пар оседает мгновенно, а дым от взрывчатых веществ рассеивается, облако же в его дивной форме плывет, не изменяясь. Это не взрыв, а нечто неизменное в своем шествии. И чем больше вы думаете об этом, тем необъяснимее оно становится для вас.
132. В том, что это остается необъяснимым в воздухе, неудивительно, так как и более простые зрелища не объяснены еще на земле, которую мы попираем ногами, и на воде, которую мы пьем и которой умываемся. Редко проходит день без того, чтоб мы не получили некоторого удовольствия от волн мрамора. Можете ли объяснить, как образовались эти волны в камне? Конечно, не проходит дня без того, чтоб вы не мыли рук. Можете ли вы объяснить форму расположения мыльных пузырей?
133. Чтоб сразу выяснить то, к чему я желал прийти, я позволил себе нарушить последовательность в изложении предмета моих лекций и потому должен несколько вернуться назад.
Из целей чисто графических мы говорим, что если глаз художника изощрен и верен, то чем меньше пунктов знания он имеет в голове, тем лучше. Но для целей более чем графических художник, чтоб относиться к предметам, как ему следует, должен кое-что знать о них, и если он вполне уверен, что может приобрести знания об этих предметах, не допустив себя стать нескромным и узким в деле наблюдения, то очень желательно, чтоб он ознакомился немного с азбукой строения – насколько это может оживить и подтвердить его наблюдательность, но не исказить ее. Осторожно и принимая как опасное снисхождение, он может, например, рискнуть изучить настолько астрономию, чтоб не изображать ложно, вверх ногами, новолуние; настолько ознакомиться с ботаникой, чтоб не впадать в ту ошибку, которую я, к сожалению, должен признаться, делал нередко Тёрнер, смешивая шотландскую пихту с сосной.
Он может настолько узнать геологию, чтоб из двух одинаково живописных видов предпочесть тот, который скорей иллюстрирует, чем скрывает, строение скалы, и, может быть, раз или два в жизни художник, рисующий портреты, может довольно выгодно для себя заметить, как череп не похож на лицо. А вам, которым предстоит воспользоваться вашим умением рисовать, как одним из элементов общего образования, желательно, чтоб физические науки помогали достигать той правды, которую действительный художник схватывает практическим упражнением глаза.
134. С этой целью я обращусь к вашим учителям науки, чтоб они в свободное время дали вам простые и вполне понятные сведения о строении тех предметов, которые нам придется постоянно рисовать. Такие научные сведения не только помогут нам рисовать их, но придадут гораздо больше ценности рисункам.
Я, например, упомянул, что никто, по крайней мере, ни один живописец, не может в настоящее время объяснить строение пузыря. Знание строения его не поможет вам нарисовать мыльную пену, но заставит вас с большим интересом смотреть на нее.
Я не в состоянии следить за успехами современной науки и, может быть, ошибаюсь, думая, что строение пузыря остается до сих пор необъясненным. Но мне не случалось еще встречать сведений о тех силах, которые при сотрясении размещают частицы жидкости так, что они образуют шарообразную оболочку; хотя по тем сведениям, которые я имею о сцеплении, тяготении и о свойствах атмосферы, я могу делать некоторые попытки и составить себе понятие о той деятельности, какая происходит при образовании одного пузыря. Но как один пузырь поглощает другой, не заставляя его лопнуть, или какие способы растяжимости подготовляют изменение формы и мгновенно устанавливают ее, – этого я решительно не в состоянии понять.
Вот, думается мне, одно из самых обычных явлений, которое до известной степени наука может любезно объяснить вам. Растяжение оболочки при подготовлении к изменению формы; решение более мелкого пузыря отдаться большему; мгновенное принятие новой формы и прилаживание прямоугольных линий пересечения в дивные своды – все это я желал бы, чтобы было вам объяснено так, чтобы мы, если и не в силах все это понять в совокупности, то по крайней мере знали бы в точности, что можем и чего не можем объяснить себе.
135. А вслед за законами образования пузыря мне нужно в простых словах ознакомиться с законами образования бутылки. А именно, узнать законы ее сопротивления излому извне и внутри при ударе и взрыве, о должных отношениях формы к толщине материала; что, если перенести задачу на общую почву, значит определить, как из данного количества материала сделать наиболее прочную бутылку при известных ограничениях относительно формы. Например, вам дано такое-то количество стекла; ваша бутылка должна вмещать в себе штоф, иметь дно плоское, и такое узкое и длинное горлышко, чтобы вы могли свободно держать его в руке. Какова будет ее лучшая конечная форма?
136. Вероятно, если б вы не считали это невежливым, то рассмеялись бы надо мной; и, во всяком случае, думаете про себя, что этого рода задачи не требуют никаких научных исследований, так как давно уже разрешены практически властным человеческим желанием сохранить бутылочное пиво. Но, милостивые государи, думая это, вы как раз чувствуете и признаете для данной области справедливость того, что я высказываю вообще. Любое научное исследование, в этом именно смысле, вполне бесполезно для опытного знатока любого искусства. Для человека, умеющего выдувать мыльные пузыри и предметы из стекла – бутылки, горшки, – ваша наука не имеет никакого значения, если он ловкий работник, и можно себе вообразить, как бесенята искусства всегда победоносно и с презрением выглядывают из удачно сделанной бутылки на тщетный анализ центрофугального импульса и раздувающего дыхания.
137. Тем не менее при современной сбивчивости чувств и мнений относительно красоты формы, желательно, чтоб эти два вопроса были разобраны более тщательно. Они, заметьте, сводятся к следующему. Цветные сегменты шара, составляющие форму, являются частицами сферических сводов, составленных из жидких частиц. Вы не можете иметь принципа сферического свода в более абстрактных выражениях.
Затем, считая арку за отрезок свода, большая часть готических арок могут рассматриваться за пересечения двух сферических сводов.
Простое готическое листовидное украшение является просто тройным, четверным или разнообразным и многократным повторением таких пересечений.
А красота (и тщательно заметьте это), красота готических арок и их листовидных украшений всегда заключает в себе указание на прочность их строения, но только как самоподдерживающих, а не как поддерживающих тяжесть, лежащую сверху. Тут в самом буквальном смысле «и у земли есть пузыри, как и у воды – и эти от них».
138. Что, думаете вы, заставило Микеланджело, оглядываясь на собор Санта-Мария-дель-Фиоре [65], сказать: «Такого, как ты, я уже не построю, а лучшего, чем ты, не могу»? Для вас и для меня нет ничего в этом соборе, что выделяло бы его из сотен подобных ему.
Кто из вас, бывших во Флоренции, может по совести сказать, что заметил в ней нечто дивное? Но Микеланджело знал точное отношение толщины к весу и изгибу, дающее возможность этому собору непоколебимо возвышаться, словно алмазная гора, хотя глиняная оболочка его столь же тонка, по отношению к общей массе, как скорлупа к массе морской раковины. И собор нежный, но бесстрашный, возносился над массивными военными башнями города. «Да, лучшего, чем ты, я не могу».
