ОБЭРИУ.
Четверостишие Заболоцкого, датированное «не позднее 1931 года», под заглавием «Раздражение против Введенского», также свидетельствует в пользу разрыва:
Ты что же это, дьявол,
Живешь как готтентот?
Ужель не знаешь правил
как жить наоборот?
[Введенский 1984: 256]
Но это свидетельство, как и многие вышеприведенные, неоднозначно. Возможно, это всего лишь один из многочисленных юмористических стишков Заболоцкого, нелестно комментирующий «разудалое» поведение Введенского. В таком качестве он и был опубликован вдовой и сыном поэта в небольшой подборке шуточных стихов Заболоцкого в журнале «Вопросы литературы» в 1978 году [Заболоцкая, Заболоцкий Н. Н. 1978] [106]. Безусловно, использование для рифмы слов готтентот и дьявол и карнавальная идея жизни наоборот не позволяют считать этот стишок сколько-нибудь серьезной поэзией, однако для выражения искренней досады он вполне пригоден. Сам Заболоцкий никогда разудалой жизни не вел. В 1930 году он женился на Екатерине Васильевне Клыковой и, как женатый человек, возможно, стал менее терпимо относиться к выходкам коллеги. Также возможно, что он просто не вынес накопительного эффекта от подвигов Введенского.
Какими бы ни были их личные отношения, контакты между членами группы были бы так или иначе прерваны в начале 30-х годов с арестом и изгнанием Хармса и Введенского. Согласно некоторым источникам, несмотря на политические сложности и личные разногласия, Заболоцкий продолжал встречаться с членами и окружением ОБЭРИУ, в том числе нередко на квартире Липавских [107]. Помимо упоминания об этих встречах в мемуарах Тамары Липавской и прочих, существует «телефонограмма», отправленная Липавским Хармсу в 1933 году с приглашением «всем» явиться на квартиру Друскина и предложением: «Ежели Олейников может, позвоните мне, чтобы захватить Заболоцкого» [Хармс 1991: 185, примечание 167] [108].
Итак, личное общение между членами ОБЭРИУ продолжалось. Можно также утверждать, что и основные принципы ОБЭРИУ, «столкновение словесных смыслов» (о чем будет речь ниже) в «поисках познания вещей, которые референциальный язык выразить не способен по самой своей природе», влияли на творчество трех ключевых членов ОБЭРИУ до конца их жизни. Жизнь Введенского и Хармса была довольно короткой – они погибли, один на этапе, другой в тюрьме в 1941 и 1942 годах соответственно [Milner-Gulland 1984: 34]. Путь Заболоцкого был длиннее. Он пережил лагерь, вернулся к «нормальной» жизни еще при Сталине и умер от сердечного приступа в 1958 году [109].
Замечательно, что даже в конце жизни Заболоцкий тосковал по друзьям. В 1952 году после творческого перерыва, вызванного страхом перед новым арестом, Заболоцкий написал серию стихотворений, в которых выразил свое отношение к жизненным обстоятельствам. Самое выразительное и трогательное из них – «Прощание с друзьями», посвященное давно ушедшим Хармсу и Введенскому. Остальные стихотворения серии – «Старая сказка», «Облетают последние маки» и «Воспоминание», и все они так или иначе говорят о творчестве поэта и его судьбе [Заболоцкий 1972, 1: 265–268] [110].
В «Старой сказке» поэт обращается к любимой (возможно, к жене) в манере, напоминающей пушкинское «Пора, друг мой, пора! Покоя сердце просит». «Мы с тобою состаримся оба», говорит поэт, и «наша жизнь» «догорает, светясь терпеливо». Но если у Пушкина, при всех трудностях, поэт живет в мире относительной ясности, то у Заболоцкого он обитает «в… мире, где наша особа выполняет неясную роль». И вместо того, чтобы предвкушать со спокойной надеждой пушкинскую «обитель дальнюю трудов и чистых нег», Заболоцкий драматически уверяет, что, когда волосы его возлюбленной станут серебристыми, он разорвет пополам свои тетради, расстанется с последним стихом, и «пусть душа, словно озеро, плещет / у порога подземных ворот / и багровые листья трепещут, / не касаясь поверхности вод». Протест против смертности возлюбленной поразителен. Заболоцкий был очень сдержан как поэт в описании личных отношений. Ни Тютчевым, ни доктором Живаго он не был. Более того, концепция отказа от поэзии, вплоть до уничтожения тетрадей со стихами, и подчеркнутое отделение своей души от листвы и природных стихий диаметрально противоположны главной движущей силе его творчества – искреннему стремлению объединить природу, поэзию и себя самого.
В стихотворении «Облетают последние маки» поэт созерцает судьбу мыслящего человека, согбенного под натиском культуры социалистического реализма. Заключительные строфы стихотворения таковы:
Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму, —
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.
[Заболоцкий 1972, 1: 266]
Никита Заболоцкий сообщает, что вторая строка последней строфы изначально гласила: «Пусть дорога уводит в тюрьму», а не «во тьму», и что в стихотворении подразумевается давний друг его отца Николай Степанов, чьи призывы «поостеречься», с одной стороны, раздражали поэта, с другой – возможно, спасли его от фатальных поступков [Заболоцкий Н. Н. 1998: 227, 228, 412, 413]. Также возможно, что в стихотворении отразилась моральная неудовлетворенность поэта по поводу его собственных стараний писать политически верно, а также попытка собраться с духом и вернуться к собственной поэзии после периода сублимирования творческих импульсов в переводах.
Стихотворение «Воспоминание» описывает неопознанную могилу, едва заметную сквозь пургу, в занесенной снегом «стране далекой». Здесь, что нетипично для Заболоцкого, но вполне соответствует лагерной обстановке, даже природа замерзла и безответна, и в морозном небе плывет «месяц окровавленный» [111].
В этом контексте самоиспытания и лагерных воспоминаний смысл «Прощания с друзьями» и устойчивой привязанности Заболоцкого к Хармсу, Введенскому и собственному обэриутскому прошлому становится еще более выпуклым. В стихотворении поэт высказывает переживания относительно благополучия своих друзей в ином мире, выражает горе по поводу разлуки, вызванной смертью, а также высказывает своеобразное понимание бессмертия молекул и, кажется, человеческих качеств насекомых и растений.
Размеренный пятистопный ямб, по преимуществу правильные рифмы, симметричная структура и зеркальное рондо – все свидетельствует о позднем, «классическом» периоде Заболоцкого. Благодаря нарочитому употреблению слова «товарищ» в его старом, неполитическом смысле, элегической манере и тематике, стихотворение приобретает сходство с пушкинскими воспоминаниями о Лицее, особенно со стихотворением «19 октября» 1825 года. Кроме того, политический подтекст стихотворения можно связать с более поздними стихами Пушкина, чествующими павших декабристов. Однако реализация Заболоцким темы воспоминания явно не характерна для классики. Меланхолия, размышления о бессмертии и вопросы о силе языка сочетаются в стихотворении с изображением разложившихся тел, червей и насекомых, образуя ту комбинацию метафизики и гротеска, которая встречалась в навлекших на него бедствия стихах 1930-х, таких как «Торжество земледелия», «Безумный волк» и «Лодейников». Это и есть
