174. Возьмем сначала пример отношений к птицам, характеризирующих, главным образом, современные английские нравы, вполне свободные от суеверий.
В вашей начальной серии вы найдете гравюру Гулда маленькой белой цапли, – самой красивой, по моему мнению, из всех птиц, посещающих или, по крайней мере, некогда посещавших наши английские берега. Крайне деликатная по форме, белоснежная по оперению, с перьями, похожими на глазурь матового серебра, изящно гибкими, расходящимися по ветру подобно струям фонтана, это создание кажется скорее живым облаком, чем птицей.
Ее можно видеть довольно часто в южной Франции и Италии. Последняя (или предпоследняя?), из известных в Англии, появилась тридцать лет тому назад, и вот как она была принята, по рассказу теперешнего счастливого владельца ее перьев и костей:
«Маленькая беленькая цапля, принадлежащая мне, – в высшей степени красивый экземпляр. Она была убита крестьянином палкой, в Ак-Карре, близ Веверлея, около 1840 года, и принесена ко мне в носовом платке, пропитанном черной липкой грязью и кровью; в таком же виде она была отослана мистеру Риду, из Донкастера, и выделана превосходно».
175. Вы сразу поймете, что крестьянин, раздробивший птицу палкой на куски кровавого мяса, не мог, в истинном смысле слова, видеть птицы; ввиду этого или чего-нибудь подобного, он не мог и получить удовольствия.
Вы понимаете, что возможность видеть птицу являлась у него прямо пропорционально его желанию не убивать ее, а наблюдать ее жизнь. Да, это общий закон: вы можете видеть какое-нибудь существо настолько, насколько вы наслаждаетесь его жизнью, но не иначе.
И разве вы не поймете, что, дав крестьянину возможность видеть как следует птицу, вы тем самым в значительной степени поможете его воспитанию?
176. Да вы, наверное, прошли бы, в конце концов, хоть треть пути к его воспитанию. Затем следовало бы достигнуть, чтобы он мог видеть человека, как следует, мог бы понять и полюбить все хорошее в нем, и, предполагая, что его хозяин человек недурной, радоваться общению с ним. Вам стало бы ясно, что таким путем он воспитался бы лучше, чем если бы его влекло, просунув ружье в изгородь, стрелять в своего хозяина.
Наконец, последняя часть воспитания должна состоять в том, чтобы узреть Бога, что разумеется под блаженством чистых сердцем, – но об этом я не буду говорить сегодня.
177. И во всех этих фазисах воспитания главный пункт, заметьте, заключается в том, чтоб это было блаженство, чтоб человек научился χαίρειν ὀρθῶς [76], а эта радость главным образом в действительной способности видеть. Эту же истину ясно выразил Данте, когда, представ на небе перед Беатриче, сказал, что глаза его получили «удовлетворение за свою десятилетнюю жажду».
В этом, повторяю, вся суть воспитания. Вся литература, искусство и наука бесполезны, если они не доставляют вам радости, и притом истинной радости. Я ясно сознаю свою обязанность заявить, несмотря на мое глубокое и искреннее уважение к достойным воспитателям этого университета, что, по моему мнению, наши современные методы преподавания, и главным образом учреждение строгих и частых экзаменов, положительно противны этой великой цели и что в результате этого соревнования в работе юношей неизбежно получается, что они приобретают ложные сведения из своих знаний и питают ненависть к способу обучения; так что, вместо того чтобы, являясь в Оксфорд, работать с удовольствием, люди смотрят вперед на годы, которые им предстоит в нем провести, как на смертельную агонию, из которой они желают, а иногда, ради жизни, и должны выйти.
178. Я возвращаюсь к своему крестьянину и его белой цапле. Вы все с ужасом думаете об этом человеке, до смерти убивающем птицу, как какой-нибудь изверг. Он и есть таков; но далеко ли ушли от него мы, английские джентльмены? Вообще мы деликатнее воспитаны и гнушаемся мысли об избиении птиц и завладении их перьями. Это пока верно и хорошо. Но по всем вероятиям этот крестьянин, как ни был он груб и жесток, занимался в течение остального дня другим чем-нибудь, помимо избиения птиц. Я же серьезно спрашиваю вас, есть ли у английских джентльменов, как у известного класса, какое-нибудь другое реальное занятие, помимо избиения птиц? Если они признают какую-нибудь обязанность, то, конечно, будут исполнять ее до конца жизни; но имеет ли английская аристократия в настоящий момент ясное понятие о своей обязанности? Я глубоко и серьезно уверен, что их каста убеждена, что ее жизнь, в отличие от жизни низших существ, должна быть посвящена стрельбе.
И это идея не такой касты, которой в настоящее время Англия может дольше управляться.
179. Сегодня у меня нет времени подробнее развивать мой аргумент; но я сказал, кажется, достаточно, чтобы убедить вас в верности положения моей главной теоремы, а именно, что чтение и письмо не составляют воспитания, если они не содействуют развитию в нас добрых чувств ко всему живому, но что рисование, и главным образом физиологическое рисование, есть наиболее ценное жизненное воспитание. Много сделал бы также хорошего какой-нибудь английский землевладелец, сохраняя свое поместье в его первобытной дикости; и пусть каждое живое существо, предпочитающее поселиться на нем, наслаждается миром, что это едва ли будет достигнуто всеми толками лордов в парламенте, пока хватит нашей жизни, чтоб выслушивать их; я даже отважусь поведать вам свою надежду, хотя и умру гораздо ранее ее осуществления, что наступит день, когда английский народ действительно поймет, что значит воспитание, и окружит этот университет самым лучшим в Англии парком, разбитым на двадцати квадратных милях; что он запретит в окрестности этого здания всякие грязные, механические, пошлые ремесла и производства, как не допускает их теперь в своем саду любой владелец; что он уничтожит все грязные и безобразные постройки, все гнезда порока и нищенства, как бы изгоняя дьявола; что чистые источники Изиды [77] и Чаруэлла [78] будут спокойно течь среди лугов и деревьев; и что в пределах этого парка будут привольно расти все полевые английские цветы, которые могут цвести на равнинах, и все живые твари, заходящие в леса и к источникам, будут знать, что тут для них имеется счастливое убежище.
Теперь вернемся к нашему безотлагательному делу.
180. Естественная история чего бы то ни было, или история любых живых тварей, разделяется, собственно, на три отрасли. Во-первых, мы должны собрать и рассмотреть предания относительно данного предмета, чтобы знать, какое влияние имело до сих пор его существование на умы людей, и обладать всеми существующими данными, которые могут помочь нашим исследованиям или руководить нашими мыслями о нем.
Во-вторых, мы должны рассмотреть и описать предмет или существо в его настоящем состоянии, руководясь наивозможно более точными наблюдениями. Наконец, мы должны исследовать, по каким химическим и физическим законам вещество, из которого сделан предмет, было составлено.
Таким образом, нам нужно узнать, во‑первых, поэзию его, т. е. то, чем он был для человека или что человек сделал из него.
Во-вторых, действительные факты его существования.
В-третьих, физические причины этих фактов, если мы можем открыть их.
181. Теперь в обыкновении и, может быть, вообще уместно удерживать термин «естественная история» только для двух последних отраслей знания. Для меня безразлично, как бы мы ни назвали первую отрасль; но в отчетах о животных, которые я приготовляю для своей оксфордской школы, главным пунктом у меня будет их мифология, вторым – их действительное состояние и внешний вид (вторым, потому что до сих пор это почти всегда только полуизвестно); анатомию же и химию их тел я, как уже было сказано, рассматриваю очень редко и только отчасти, но зато я буду употреблять величайшие усилия, чтобы ознакомиться с образом жизни живых существ, узнать их изобретательность, наклонности, радости и духовные силы, – другими словами, чтобы определить, каково их искусство и их привязанности и как эти искусства и привязанности подготовлены их внешней формой.
