167. Я не хочу в настоящее время исследовать, насколько изучение редко видимой наготы ведет к извращению нравственности, но я прошу вас заметить, что даже среди народа, где оно происходило наиболее свободно и просто, изучение это вело, несомненно, более к злу, чем к тому добру, которое ему приписывают. Едва ли нравственная сила Греции зависела от ее поклонения красоте и телесной силе. Она зависела от занятия военными упражнениями, обусловливавшими строгую и постоянную аскетическую дисциплину чувств; от совершенного кодекса военного героизма и патриотической чести; от желания жить по законам доступной божественной справедливости и от живой веры в присутствие духовного начала. Простое поклонение физической красоте тела и искусства, старавшиеся выразить ее, не только сильно содействовали падению Греции, но и были причиной ошибок и преступлений в ее лучшее время, что должны навсегда омрачить наши наиболее радостные понятия о ней и сделать ее пример почти бесполезным для будущего.
168. Я назвал четыре причины ее могущества: дисциплину чувств, романтический идеал героической чести, уважение к справедливости и веру в Бога. Но была еще и пятая причина – самая ценная из всех – вера в чистоту и силу жизни в человеке, и это истинное уважение семейной привязанности, самым поразительным образом составляя всегда главную силу любой нации, живущей под солнцем, было, однако, упущено из виду в качестве главного элемента доблести грека, хотя сама Илиада есть не что иное, как история возмездия за похищение Елены, и хотя каждый греческий герой называет себя большею частью родительским именем отца – Тидидом охотнее, чем Диомедом; Пелеевым сыном охотнее, чем Ахиллесом.
Среди новейших знаний, домогаться которых вас соблазняют современные сирены, самое низкое и самое мрачное есть старание найти основу жизни вне любви. Простите, что я коснусь сегодня теологии; эта наука стоит гораздо ближе к вашему искусству, чем анатомия.
169. Все те из вас, которые внимательно читали Евангелие, наверное, иногда задавали себе вопрос, что могут значить следующие слова: «Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» [74].
Слова эти могут иметь много значений, которых я не знаю; но одно значение я знаю положительно и говорю вам об этом так же правдиво и искренно, как если бы говорил о том, что понимаю значение стиха Гомера.
Те из вас, которые еще ходят в часовню, каждый день читают Символ веры, и, полагаю, с каждым днем все менее и менее веруют в него. Но вы можете перестать верить в два его члена, и это – если признать истинность христианства – все-таки простится вам. Но я могу смело сказать вам, что вы не должны терять веру в третий!
Прежде всего вы говорите, что верите во Всемогущего Отца. Хорошо, вы можете совсем утратить смысл того, что Он вам Отец – и все-таки будете прощены.
Затем вы говорите, что верите в Спасителя Сына. Вы можете окончательно утратить смысл этого богосыновства и все-таки это простится вам.
Но усомнитесь, если дерзаете, в третьем члене!
«Я верую в Духа Святого, Господа Животворящего» [75].
Усомнитесь в этом, и ваше собственное существование снизойдет до состояния праха, гонимого ветром, и элементы разложения проникнут в ваше сердце и душу.
Вся природа единым голосом и единодушно учит вас благоговеть перед жизнью, дарованной вам духовным Отцом. Пение и оперение птиц, аромат цветов, самое их существование находятся в связи с тайной этой дарованной жизни. И вся сила, и все искусства людей измеряются их почтением к страсти, и их попечением о чистоте любви, в которой заключается и основа их.
170. Джентльмены, – это эпитет, которым я называю в настоящее время вас и который налагает на вас обязанность домогаться в течение всей вашей жизни, чтобы и все люди по справедливости могли употреблять его, обращаясь к вам, – этот эпитет «джентль» (благородный), как вам известно, выражает глубокое уважение к расе и званию отца – за родовые достоинства и чистоту – уважение, бывшее очевидной силой Рима, когда он обладал ею, и более скрытой силой Греции. Но хорошо ли вы заметили то, что ваше саксонское слово, kindness – доброта имеет такое же отношение к kin, как gentle к gentilis?
Подумайте об этом хоть немного, и вы поймете, что, несмотря на все их обещания, ни химия, ни анатомия, ни республиканизм не в силах создать по-своему ни скотов, ни джентльменов. Порою кажется в самом деле, будто они дошли до двух Моисеевых казней и могут сфабриковать лягушек во рвах и вшей на суше, но претензии их величайших хвастунов не идут дальше этой жалкой победы.
171. Позвольте мне, друзья мои, серьезно посоветовать вам отказаться от надежды свести принцип жизни к мертвой материи, и постарайтесь направить все ваши усилия на сохранение жизни чистой и святой в живых телах, полученных вами; кроме того, не ищите ни национальной забавы в истреблении животных, ни национальной безопасности в истреблении людей; но стремитесь находить всю вашу радость в доброте, всю вашу мощь в семейной верности и в законе праотеческой чести. Может быть, теперь вы уже не найдете странным, что при начале вашего изучения естественной истории я намерен преподавать вам не анатомию, а геральдику. Но дело в том, что, научившись понимать щиты, припомнив рассказы о великих английских родах и найдя, что все искусства, прославившие их, были вдохновлены ими же, вы, несомненно, узнаете, что величайшая тайна национальной силы заключается в честной жизни, а величайшие тайны человеческого искусства – в благородстве и правдивости.
Лекция IX
История Алкионы
7 марта 1872 года
172. Я должен сегодня вкратце повторить содержание предыдущих лекций, так как нам предстоит перейти к новой отрасли нашего предмета.
Я утверждал в первых двух, что премудрость искусства и мудрость науки состоят в их бескорыстной преданности служению людям; в третьей я говорил, что искусство является только отражением нашего знания фактов и что действительность должна всегда признаваться прекраснее ее отражения. В четвертой лекции я старался показать, что мудрая скромность искусства и науки находится в справедливой оценке силы и знаний другого народа, превышающих наши собственные; в пятой, что разумное самодовольство искусства и науки зависит от естественного наслаждения нашими собственными знаниями и силой после надлежащей скромной оценки их. В шестой лекции я устанавливаю, что зрение есть явно духовная сила и что его доброта или нежность пропорциональны его ясности. Наконец в седьмой и восьмой лекциях я утверждал, что это духовное зрение, в связи с внешним видом вещей, служит источником всех необходимых знаний в искусстве и что художнику нет дела до невидимого строения органического и неорганического тела.
173. Ему нет дела до невидимого строения, но есть дело до невидимых вещей, до страсти, до исторического наслоения. И в следующих двух заключительных лекциях я надеюсь отчасти оправдаться в том, что сосредоточиваю ваше внимание на некоторых предметах, которые настолько же пренебрегались в ваших школах живописи, насколько несправедливо превозносились точные науки; я говорю о мифологии и геральдике.
Я могу только отчасти оправдаться теперь. Интерес, с каким вы отнесетесь к этим двум пренебрегаемым наукам, послужит мне самым лучшим оправданием. Но сегодня (так как мы собираемся начать наши упражнения в рисовании птиц), мне кажется, вам будет интересно пересмотреть некоторые сказания, относящиеся до естественной истории одной простой птицы, и обсудить, какое влияние, вероятно, будет иметь знакомство с подобным преданием на ваш общий взгляд на одушевленный мир.
