редактору этой книги А. Г. Тимофееву, чье заинтересованное и в высшей степени профессиональное прочтение рукописи было очень важно для меня, в процессе нашей совместной работы. Сердечное ему спасибо. Разумеется, хочу выразить глубокую благодарность издательству Новое литературное обозрение, и прежде всего И. Д. Прохоровой и Т. Л. Тимаковой, без содействия которых книга просто не увидела бы свет. А также сотрудникам издательства – корректору О. Дергачевой, составителю указателя О. Понизовой и дизайнеру-верстальщику Д. Макаровскому. И, конечно же, Ю. В. Манну, без чьих трудов, на которых мы все выросли, без чьих советов и душевного внимания ко всему, что создавалось в области изучения Гоголя, книга эта была бы просто невозможна. Его светлой памяти я и осмеливаюсь посвятить данное сочинение.
То, что свой замысел «Мертвых душ» Гоголь не собирался ограничивать лишь одним томом, стало понятно еще в 1836 году, в самый разгар его работы над первой частью. В письме В. А. Жуковскому из Парижа от 31 октября (12 ноября) 1836 года, рассказывая о своей работе, Гоголь уже предложил целую программу дальнейшего развития поэмы: она будет носить характер эпический, и оттого непростой будет ее судьба:
Огромно велико мое творение, и не скоро конец его. Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками. Терпенье! Кто-то незримый пишет передо мною могущественным жезлом.
О том же самом, но гораздо конкретнее пишет он в это же время М. П. Погодину:
Вещь, над которой сижу и тружусь теперь и которую долго обдумывал, и которую долго еще буду обдумывать, не похожа ни на повесть, ни на роман, длинная, длинная, в несколько томов, название ей Мертвые души – вот все, что ты должен покаместь узнать об ней. Если Бог поможет выполнить мне мою поэму так, как должно, то это будет первое мое порядочное творение. Вся Русь отзовется в нем (письмо от 16 (28) ноября 1836 г., Париж).
Запомним впервые появившуюся здесь характеристику поэмы – «длинная, длинная, в несколько томов».
Когда же осенью 1840 года, оправившись от болезни, Гоголь возвращается в Рим, поселяется в старой своей квартире на Страда Феличе и работает над завершением первого тома «Мертвых душ», готовя его «к совершенной очистке», в письме С. Т. Аксакову он уже вполне определенно говорит о намерении поэму продолжать:
Между тем дальнейшее продолжение его выясняется в голове моей чище, величественней, и теперь я вижу, что может быть со временем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы. По крайней мере, верно, немногие знают, на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет, которого первые, невинные и скромные главы вы уже знаете. Болезнь моя много отняла у меня времени; но теперь, слава Богу, я чувствую даже по временам свежесть, мне очень нужную (письмо от 16 (28) декабря 1840 г., Рим).
В тот же день Гоголь сообщает М. П. Погодину не только об «обдумывании», но и об уже начатой работе над другим томом:
…занимаюсь переправками, выправками и даже продолжением Мертвых душ, вижу, что предмет становится глубже и глубже (письмо от 16 (28) декабря 1840 г., Рим [8]).
Погодин, разумеется, обрадовался. Приняв на веру признание Гоголя, он тут же анонсировал в своем журнале «Москвитянин» скорое появление в печати также и продолжения поэмы, которую пока еще называл романом:
Гоголь написал уже два тома своего романа «Мертвые души». Вероятно, скоро весь роман будет кончен, и публика познакомится с ним в нынешнем году [9].
Трудно сказать, что заставило Гоголя почти целый год держать обиду в себе (во всяком случае, мы не знаем, как он немедленно прореагировал на появившееся объявление). И только в феврале 1843 года, отвечая С. П. Шевыреву, который, как и Погодин, страстно ожидал появления второго тома, Гоголь упомянул о «давешней» погодинской дезинформации:
Понуждение к скорейшему появлению второго тома, может быть, ты сделал вследствие когда-то помещенного в «Москвитянине» объявления, и потому вот тебе настоящая истина: никогда и никому я не говорил, сколько и что именно у меня готово, и когда, к величайшему изумлению моему, напечатано было в «Москвитянине» извещение, что два тома уже написаны, третий пишется и все сочинение выйдет в продолжение года, тогда не была даже кончена первая часть.
Опровержение это имело еще и следующее пояснение:
Вот как трудно созидаются те вещи, которые на вид иным кажутся вовсе не трудны. Если ты под словом необходимость появления второго тома разумеешь необходимость истребить неприятное впечатление, ропот и негодование против меня, то верь мне: мне бы слишком хотелось самому, чтоб меня поняли в настоящем значении, а не в превратном. Но нельзя упреждать время, нужно, чтоб все излилось прежде само собою, и <…> ненависть против меня должна существовать и быть в продолжение некоторого времени, может быть, даже долгого. И хотя я чувствую, что появление второго тома было бы светло и слишком выгодно для меня, но в то же время, проникнувши глубже в ход всего текущего пред глазами, вижу, что всё, и самая ненависть, есть благо. И никогда нельзя придумать человеку умней того, что совершается свыше и чего иногда в слепоте своей мы не можем видеть, и чего, лучше сказать, мы и не стремимся проникнуть. Верь мне, что я не так беспечен и неразумен в моих главных делах, как неразумен и беспечен в житейских. Иногда силой внутреннего глаза и уха я вижу и слышу время и место, когда должна выйти в свет моя книга; иногда по тем же самым причинам, почему бывает ясно мне движение души человека, становится мне ясно и движение массы (письмо С. П. Шевыреву от 16 (28) февраля 1843 г., Рим).
О том, что информация о втором томе к тому времени уже не только обсуждалась в кругу литераторов, но и «пошла в народ», свидетельствует рассказ М. Г. Карташевской, племянницы С. Т. Аксакова, интенсивная переписка которой с Верой Аксаковой и по сей день служит важным источником сведений о Гоголе.
От Коли (Н. Г. Карташевского. – Е. Д.), – писала она своей двоюродной сестре, – получаем мы тетради писем. В последнем сообщает он нам очень странные подробности о
